Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок

Это был конец Маленького Божка. Ослепленный, он наносил беспорядочные удары и тем не менее часто находил цель. Толпа, вскочив на ноги, ревела. Кио отступил, но тут же снова вернулся, дважды ударив Годфри в голову, а затем со страшной силой правой в нос. Кровь брызнула фонтаном, и рефери схватил Кио за руку. Годфри лежал на канатах, наполовину на ринге, наполовину за рингом, слыша рев толпы, пытаясь разглядеть соперника, вздохнуть, подняться. Кто-то поддерживал его под руку, помогал встать на ноги, он отталкивал его, искал Кио, боль в носу заглушала все остальные чувства. Ноги подкосились, стали ватными; его поддерживали уже двое. Раунд окончился, обратно в угол, еще не все потеряно, он еще покажет желтой харе. Он все-таки рассек желторожему убийце бровь, ничего не скажешь, чисто сработано.

Он сидел на табурете, и кто-то давал ему нюхательную соль, кто-то прикладывал к носу салфетку, пытаясь остановить кровотечение. Рефери стоял в центре ринга с Кио. Аплодисменты и шиканье. В чем дело? А, он не в своем углу, смотрит не в ту сторону. Он сидел в углу Кио.

Он попытался подняться, но не смог. Кровь наполнила рот, и он отхаркнул ее в ведро. Господи, да он весь измочален. Такого еще не бывало. Что-то случилось, он даже не слыхал гонга.

— Все в порядке, малыш? — спрашивал Пэт Принц. — Легче, легче. Расслабься. Ты здорово себя показал! На победу нечего было и рассчитывать. Но ты себя показал что надо! Доктор посмотрит твой нос. Дай-ка, я вставлю тампон. Ну вот, уже лучше. Доктор посмотрит тебя в раздевалке.

Кто-то еще. Рефери и желторожий убийца.

— Хороший бой, — сказал Кио, — Что? Хороший бой. Хорошо дрался. Хороший бой.

Кио спустился с ринга. Значит, все кончено. Черт возьми, нос. — Теперь все в порядке? — спросил Уотерфорд у Годфри. — Как себя чувствуешь?

Какой-то человек с бородой хотел пощупать ему нос.

— Не трогай!

— Боится, — сказал борода. — Мы отвезем его в больницу. Там ему станет лучше. Через пару деньков оправится. Ты можешь встать на ноги, Воспер? Давай-ка посмотрим, как у тебя с глазами.

Годфри встал, закачался, его поддержали.

— А теперь поприветствуем мужественного побежденного, — сказал распорядитель.

Зрители чуть не разнесли зал. Честное слово, от криков чуть не обрушился потолок. Это покрепче брэнда. Он поднял руки, и снова вопль потряс зал. Потом с чужой помощью он кое-как спустился с ринга, и толпа приветствовала его всю дорогу до раздевалки.

В раздевалке ему предусмотрительно не дали зеркала.

Глава 8

— Мы тут ни за что не найдем такси, — сказал Уилфред. — И пытаться нечего.

— Тогда вызовите по телефону. Я подожду.

— Мы скорее доберемся до дома на метро. Если вы так уж настаиваете, возьмем такси у Мраморной Арки, их там сколько угодно. Но на метро мы доедем всего за…

— Вызовите такси! — властно повторила она. — На метро я не поеду.

К счастью, телефонная будка оказалась поблизости. Уилфред позвонил, и, в ожидании такси, не боясь запачкать пальто, дрожа под ледяным ветром, Перл уселась прямо на каменные ступени. Выходящие с любопытством оборачивались на нее, но таких было немного — оставалось еще два боя. Мимо проехали двое полицейских на машине и внимательно посмотрели на странную пару, но Уилфред, словно глыба, стоял на страже рядом. Через десять минут подъехало такси. Помогая Перл сесть в машину, Энджелл не удержался и взглянул на счетчик, настукавший уже четыре шиллинга и шесть пенсов.

В молчании они доехали до дому. Всю дорогу вниз по Уайт-чепел и Леденхолл-стрит, Корнхилл-стрит и улице Королевы Виктории, а затем по Набережной, где сияющий огнями Лондон отражался в реке в морозной ночи, они хранили молчание. Всю дорогу вверх по Нортумберлендавеню, Молл и Конститьюшен-Хилл до Найтсбриджа и вниз по Слоун-стрит они не проронили ни слова. Лишь у дверей дома Перл сказала:

— Я сама заплачу.

— Не глупите, дорогая.

— Нет, я сама заплачу! — повторила Перл, вынимая кошелек.

Он отпер дверь, зажег свет и остановился, поджидая ее. Она стремительно прошла мимо, сбросила пальто, отворила дверь в гостиную и зажгла свет. Затем включила электрический камин и дрожа уселась перед ним.

Он последовал за ней и на мгновение задержался в дверях, вглядываясь в нее, пытаясь по ее позе разгадать настроение. При мысли о содеянном в нем шевельнулся страх.

— Давайте я накрою вас чем-нибудь теплым, — сказал он. — Напрасно мы стояли на холодном ветру.

— Когда вы хотите, чтобы я ушла? — спросила Перл.

Страх больше не подкрадывался исподтишка, а стал реальностью, острый, как нож.

— Что вы имеете в виду?

— Разве не ясно, что я имею в виду? Ведь вы мне ясно показали, что вы имеете в виду.

— Не понимаю. Должно быть, вас взволновал бокс.

— Взволновал меня — да разве вы на это не рассчитывали? Ну, скажите, разве не так? Скажите! — Она посмотрела на него пылающим взором, всю ее природную невозмутимость смел ураган гнева. — Все было подстроено заранее! Это вы все подстроили, не так ли? Это вы все подстроили, — уж не знаю как, — а потом купили билеты и повели меня, чтобы я посмотрела! Вы знали, что его изобьют, вы все знали, наверно, кого-то подкупили! — Она следила за его лицом, и предположение перешло в уверенность. — Я все думала, весь вечер хотела понять — вы были так возбуждены, будто предвкушали удовольствие. Что ж, вы его получили, вы насладились за мой счет! Я верну вам деньги за билеты, чтобы это вам вообще ничего не стоило — ничего, кроме наслаждения, полученного вашей низкой душонкой!

— Вы видели, как побили вашего поклонника, — резко сказал Уилфред. — Он боксер. А боксер всегда рискует быть побитым. Такова его профессия. А если вы взволнованы, так тут некого винить — незачем было связываться с боксером.

Наступило молчание. Она сдернула с головы шарф, и волосы рассыпались по плечам. Пали последние заслоны.

— Что ж, так я и думала. Так и думала. Значит, вы знаете о нас.

— Да, я знаю о вас.

Она повернулась к огню, снова вздрогнула, хотя камин нагревался все сильнее. — Меня тошнит.

— Я знаю, что вы с ним спали, — сказал он со злобой. — Вы думаете, это пустяки? Вы вышли за меня по доброй воле. Вас никто не принуждал. Я дал вам все — все, что мог. Я положил на ваше имя пять тысяч фунтов. Подумать только, пять тысяч! Вы живете в роскоши, а кем вы были — простой продавщицей.

— Можете получить свои деньги обратно.

— Ну, еще бы. Вы неплохо на них повеселились. Швыряли их направо и налево. Накупили себе нарядов, сорили как попало. Наверняка и ему кое-что перепало.

— Ни единого пенса.

— Я дал вам все это. — Он взмахнул рукой, словно охватывая широким жестом все те блага роскоши, богатства и культуры, которые он ей предоставил: картины импрессионистов, мебель французской работы, обеды в лучших ресторанах… — Прошло всего несколько месяцев — всего несколько месяцев, — и вы изменили мне с этим жалким голодранцем! Здесь, в этом доме, в моем доме, нашем с вами доме, вы разрешали ему лапать себя грязными руками, грязными мозолистыми плебейскими ручищами, вы, голая, разрешали ему… — Уилфред задохнулся, словно кто-то схватил его за горло.

— Значит, вот как вы нам отомстили, — сказала она. — У вас не хватало смелости…

— Смелости! Да ведь он вдвое меня моложе! Я человек интеллекта, эстет. Что я мог поделать против этого хама?

— Вы заплатили, чтобы его избили! Какая низость! И вы называете себя цивилизованным человеком! Да вы настоящий гангстер. Современный Аль-Капоне… — Ярость и горечь делали ее красноречивой.

Он подошел и стал над ней; его лицо исказилось, покрылось красными пятнами.

— Что же я должен был сделать? Как я должен был поступить? Как, по-вашему, я должен был поступить? Может, вы мне скажете? — Он смотрел на нее, не пряча своей гадливости. — Всего через полгода после брака начать дело о разводе, сделать из себя посмешище и показать всем, что вы дешевая шлюха? Так как же я должен был поступить? Скажите мне!

Она пошла на кухню. Он последовал за ней, горячась, переходя в наступление.

— А я-то считал вас приличной милой девушкой, хорошо воспитанной. Думал, вы не лишены чувства преданности, долга. И этот жалкий боксеришка с его дешевыми манерами, с его голосом, как у уличного торговца, с его вульгарностью, отсутствием интеллекта… Настоящее животное.

Она обернулась, вытирая лицо полотенцем, краска размазалась по щекам.

— Вот как, значит, он животное! Что ж, так уж устроен человек. Но он, между прочим, настоящий мужчина. Вы об этом подумали? С картинками любовью не займешься.

Он с ненавистью взирал на нее.

— Я любил вас… Я вас ублажал, и еще как — в ущерб своему здоровью. Я… я занимался с вами любовью через частые промежутки времени. Уж не хотите ли вы сказать, что вас обделили?