Дверь между… - Эллери Куин

— Отнюдь не маккиавеллистическую, — ответил Эллери. — И мотив вполне понятный, человечный и даже заслуживающий одобрения. Вы каким-то образом узнали — в период между приемом у Карен и вашим отъездом в Европу, — что Эстер Лейт Макклур, которую вы много лет назад любили, все эти годы жила в мансарде, над головой вашей невесты… Она была узницей, крайне подавленной, обманутой, обворованной, плоды творчества которой все время присваивались. Возможно, вы даже видели Эстер и разговаривали с ней, но молчали ради Евы. Короче говоря, каким-то образом вы все узнали, и чувство любви к Карен превратилось в злобу, в жажду мести. Вы впервые увидели эту женщину такой, какой она была на самом деле: чудовищем, не заслуживающим того, чтобы жить.

— Против этого пункта, — сказал доктор, — не может быть никаких возражений.

— И когда на борту парохода, — мрачно продолжал Эллери, — вы узнали, что ваша невеста убита, — это было для вас ударом. Вы уезжали в Европу с уверенностью, что Карен лишит себя жизни, но известие о ее убийстве было для вас полнейшей неожиданностью. Вы и не думали о такой возможности. И вы нормально реагировали на это известие, беспокоясь только о Еве. Вы даже допускали возможность, что Ева тоже открыла эту тайну и сама убила Карен. Вы были уверены, что Карен убили, пока я не доказал, что это самоубийство. Вот тогда вы почувствовали на себе клеймо убийцы, поняли, что вы достигли своей цели.

— Можно попросить у вас сигарету? — спросил доктор Макклур.

Эллери молча протянул ему сигарету. Долгое время они сидели молча, как два друга, которые чувствуют такую духовную близость, что разговор становится излишним.

Наконец доктор Макклур произнес:

— Я думаю о том, что сказал бы ваш отец, если бы присутствовал при нашем разговоре.

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Поверил бы он в эту историю? Хотел бы я знать! Потому что ведь не существует никаких доказательств! Совершенно никаких!

— Что такое доказательства? — спросил Эллери. — Это только одежда, в которую облекается уже известная нам истина. Все можно доказать, если есть желание поверить.

— Но тем не менее наш суд и кодекс судейской этики действуют на более осязаемой материальной основе.

— Это верно, — согласился Эллери.

— Что ж, будем считать, что мы провели чудесный литературный вечер, — сказал доктор, — прекратим эту болтовню и пойдем в мой клуб за выпивкой, которую я вам обещал.

Улыбаясь, он встал.

Эллери вздохнул.

— Кажется, мне придется в конце концов выложить на стол все карты.

— Что это значит?

— Извините, пожалуйста.

Эллери встал и пошел в спальню.

Доктор Макклур слегка нахмурился и раздавил в пепельнице сигарету. Эллери вернулся, держа в руках небольшой конверт.

— Полиция ничего не знает об этом письме, — предупредил Эллери. Он подал письмо доктору. Доктор повертел его своими крепкими, длинными пальцами. Это был изящный конверт с орнаментом из розово-желтых хризантем. На конверте аккуратным почерком Карен Лейт было написано только одно слово: «Джону». На обратной стороне конверта — золотая идеографическая японская печать, так хорошо знакомая доктору. Конверт был сбоку вскрыт, и доктор увидел в нем сложенный вдвое листок почтовой бумаги. Конверт был грязный, с пятнами от росы, как будто он долгое время находился на открытом воздухе.

— Я нашел это сегодня днем в водосточном желобе на крыше дома Карен Лейт, — сказал Эллери, внимательно наблюдая за доктором. — Он лежал около половинки ножниц. Он был запечатан, но я вскрыл его. И никому ничего не говорил… до настоящего момента.

— Сойка, — задумчиво проговорил доктор.

— Несомненно. Очевидно, она сделала в комнату два рейса: первый с половинкой ножниц и второй с этим конвертом. Вероятно, золотая печать очаровала воровской глаз этой птицы.

Доктор кивнул и снова повертел в руках конверт.

— Интересно, — пробормотал он, — откуда Карен взяла второй листок бумаги? Я думал, что у нее в спальне не было бумаги, раз она послала за ней Кинумэ…

— О, возможно, у нее оставался один лист бумаги и конверт, — просто ответил Эллери. — Но поскольку она собиралась написать два письма, одно вам и другое Морелю…

— Да.

Доктор положил конверт на столик и повернулся спиной к Эллери.

— К несчастью, — сказал Эллери, — не всегда происходит так, как нам хочется. Если бы не вмешательство этой птицы, все было бы по-другому. В этом конверте — если вы достанете оттуда записку — находятся последние слова Карен Лейт. Она заявляет, что собирается лишить себя жизни, и пишет почему. Она пишет, что рак — диагноз, который установлен вами, — болезнь неизлечимая и единственный выход — самоубийство.

Доктор Макклур пробормотал:

— Ах, вот как вы узнали. А я-то думал, что на долю вашего интеллекта выпала более сложная работа.

— Так вы понимаете, почему мне нужно спросить вашего совета, доктор? Конечно, очень жаль, что я обладаю таким вечно неудовлетворенным, вечно ищущим умом. Мне искренне жаль. Ваше преступление заслуживает лучшей участи, чем быть раскрытым. Я должен просить вашего совета, потому что сам не могу решить, как мне поступить. Решение в ваших руках, доктор.

— Да, — задумчиво проговорил доктор.

— Вы можете поступить трояко: уйти и продолжать хранить молчание. В этом случае вы сбрасываете решение на мои плечи. Вы можете пойти и заявить в полицию. Этим самым вы нанесете Еве последний, завершающий удар. Или можете уйти и…

— Я думаю, — спокойно сказал доктор, поворачиваясь к Эллери, — что я знаю, как мне поступить.

Доктор взял шляпу.

— Что ж, прощайте.

— Прощайте, — ответил Эллери.

Доктор Макклур протянул ему свою сильную руку. Эллери медленно ее пожал, как руку хорошего друга, с которым видишься в последний раз.

Когда доктор ушел, Эллери сел перед камином, взял конверт, некоторое время печально смотрел на него, потом чиркнул спичкой, поджег уголок конверта и бросил его в камин. Потом, скрестив руки, наблюдал, как он догорал. Он вспомнил слова, которые доктор произнес в конце разговора:

«Ах, вот как вы узнали? А я-то думал, что на долю вашего интеллекта выпала более сложная работа».

И Эллери вспомнил, как он сегодня тщательно обыскивал дом Карен в надежде найти чистый листок японской почтовой бумаги. Как долго он сидел в тишине дома, в комнате, где она умерла, стараясь как можно искуснее подделать ее почерк, чтобы написать единственное слово: «Джону». Как он вложил чистый листок бумаги в заготовленный конверт, заклеил его и приложил к золотому сургучу личную печать Карен Лейт. А потом разорвал сбоку конверт, испачкал его и имитировал на нем пятна росы.

Интеллектуальный процесс. «Да, — подумал он, — вполне интеллектуальный».

И наблюдая за тем, как плавится сургуч на догорающем конверте, он думал о