Элизабет Джордж - Расплата кровью

– Думаю, у Айрин. У Роберта Гэбриэла. Может быть, даже… – Барбара колебалась.

– У Риса? – спросила леди Хелен.

Барбара ощутила неловкость. В том, как леди Хелен произнесла имя этого человека, Барбаре открылись целые миры.

– Возможно. В счете за телефон был ряд телефонных звонков ему. Они перемежались со звонками в местечко под названием Портхилл-Грин.

Преданность Линли удержала ее от пересказа других сведений. Лед, по которому она ступала в ход этого частного расследования, и так слишком тонок, а леди Хелен могла нечаянно – или намеренно – сообщить кому-то еще любую информацию.

Но леди Хелен не потребовала дальнейших объяснений.

– И Томми считает, что Портхилл-Грин каким-то образом дает Рису мотив убийства. Разумеется, он ищет мотив. Он так мне и сказал.

– Однако ничто из этого не приближает нас к пониманию пьесы Джой, не так ли? – Сент-Джеймс посмотрел на Барбару. – Вассал, – произнес он. – Это что-нибудь вам говорит?

Она наморщила лоб:

– Феодализм и феоды. А это должно значить что-то еще?

– Это как-то связано со всем этим, – ответила леди Хелен. – Это единственный фрагмент пьесы, который врезался мне в память.

– Почему?

– Потому что для всех, кроме членов семьи Джеффри Ринтула, он был бессмыслен. А им он был абсолютно понятен. Они все всполошились, когда услышали слова персонажа о том, что он не станет еще одним вассалом. Это было похоже на семейный код, который был понятен только им.

Барбара вздохнула:

– И куда мы отсюда пойдем?

Ни Сент-Джеймс, ни леди Хелен ей не ответили. Их раздумья были прерваны звуком открывшейся входной двери и приятным женским голосом, позвавшим:

– Папа? Я дома. Промерзла насквозь и умираю от голода. Съем все, что угодно. Даже бифштекс и пирог с почками, так что сам можешь судить, насколько я близка к голодной смерти. – И она весело рассмеялась. Откуда-то с верхних этажей донесся строгий голос Коттера:

– Твой муж подъел в доме все до последней крошки милая. И это научит тебя, каково предоставлять бедного человека самому себе на все это время. И куда только катится мир?

– Саймон? Он уже дома? Так скоро? – В коридоре раздались торопливые шаги, дверь кабинета распахнулась, и Дебора Сент-Джеймс воскликнула: – Любовь моя, ты не… – Она резко замолчала, увидев женщин. Посмотрела на мужа и стащила с головы берет кремового цвета, выпустив на волю непослушные медно-рыжие волосы. Одета она была как деловая женщина – прекрасное пальто из шерсти цвета слоновой кости поверх серого костюма – и несла металлический кофр для камеры, который поставила у двери. – Я снимала на свадьбе, – объяснила она. – А потом еще и на приеме, уж думала, что никогда оттуда не выберусь. А вы все уже вернулись из Шотландии? Что-то случилось?

На лице Сент-Джеймса появилась улыбка. Он протянул руку, и его жена подошла к нему.

– Я точно знаю, почему я женился на тебе, Дебора, – сказал он, тепло целуя ее и запустив руку ей в волосы. – Из-за фотографий!

– А я всегда думала, из-за того, что ты совсем спятил от моих духов, – сердито отозвалась она.

– Нисколько.

Сент-Джеймс выбрался из кресла и подошел к cвоему письменному столу. Покопавшись в большом ящике, он извлек оттуда телефонную книгу, которую тут же открыл.

– Что это ты делаешь? – спросила его леди Хелен.

– Дебора только что дала нам ответ на вопрос Барбары, – ответил Сент-Джеймс. – Куда мы отсюда пойдем? К фотографиям. – Он взялся за телефон. – И если они существуют, Джереми Винни – вот кто может их достать.

11

Деревня Портхилл-Грин выглядела как какой-то неестественный нарост на торфяных землях восточноанглийских Болот. Расположенная почти в центре неправильного треугольника, образованного Брэндоном, Милденхоллом и Или – городами Суффолка и Кембриджшира, – она состояла всего лишь из трех пересекающихся узких улочек, которые вились сквозь поля сахарной свеклы, переходя иногда в узкие мостики, рассчитанные на один автомобиль, над коричневыми меловыми канавками.

В окружающем пейзаже господствовали серый, коричневый и зеленый цвета – унылого зимнего неба, глинистых полей, испещренных неровными лоскутками снега, и растительности, которая густо окаймляла улочки.

Деревня мало чем могла похвастаться. Девять зданий из голого песчаника и четыре оштукатуренных, небрежно выложенных неровным узором из дерева и камня, выстроились вдоль главной улицы. Коммерческие заведения заявляли о себе вывесками с облупившейся и потемневшей от грязи краской. Одинокая автозаправочная станция, насосы которой, похоже, основательно проржавели, стояла, как на страже, на окраине деревни. А в конце главной улицы, отмеченном полустертым от времени кельтским крестом, лежал круг грязного снега, под которым, без сомнения, подрастала трава, от которой деревня и получила свое название[38].

Здесь Линли и припарковался, потому что лужайка располагалась как раз напротив паба «Вино – это Плуг», ничем не отличавшегося от любого другого из осевших домов на этой улице. Он рассмотрел его, пока сержант Хейверс застегивала верхнюю пуговицу пальто и выуживала из сумки свой блокнот.

Линли увидел, что изначально паб назывался просто «Плуг» и что по обе стороны от этого названия были прикреплены слова «Вино» и «Крепкие напитки». Однако последние два слова когда-то отвалились, оставив после себя лишь темную полоску на стене – очертания букв все еще были четкими. Вместо того чтобы восстановить надпись «Крепкие напитки» или хотя бы перекрасить дом, между «Вином» и «Плугом» добавили тире в виде жестяной кружки, прикрепленной к стене, и слово «это». Таким образом заведение было переименовано, без сомнения, чтобы кого-то повеселить.

– Это та самая деревня, сержант, – сказал Линли после беглого изучения сквозь ветровое стекло.

Если не считать темно-каштановой дворняги, что-то вынюхивавшей вдоль плохо подстриженной живой изгороди, вокруг не было ни души, словно все обитатели куда-то подевались.

– Та самая в каком смысле, сэр?

– Та что на рисунке, висевшем в кабинете Джой Синклер. Автозаправка, зеленщик. И коттедж за церковцю. Она пробыла здесь довольно долго, чтобы хорошенько познакомиться с этим местом. Я не сомневаюсь, что кто-нибудь ее вспомнит. Займитесь Хай-стрит, пока я переброшусь словечком-другим с Джоном Дэрроу.

Хейверс с возмущенным вздохом взялась за ручку дверцы.

– Опять работа больше ногами, чем головой, – проворчала она.

– Хорошая разминка, чтобы прочистить голову после вчерашнего вечера.

Она тупо уставилась на него:

– Вчерашнего вечера?

– Ужин, фильм? Этот парень из супермаркета?

– Ах это, – сказала Хейверс, поерзав на сиденье. – Поверьте мне, все это так быстро забывается, сэр.

Выбравшись из машины, она вдохнула порыв ветра, в котором смешались слабые запахи моря, тухлой рыбы и гниющего дерева, и, подойдя к первому зданию, исчезла за его почерневшей от сырости и ветров дверью.

Для пивных время было еще раннее, а дорога из Лондона заняла у них менее двух часов, так что Линли не удивился, что дверь в паб «Вино – это Плуг» была заперта. Он отступил от дома и посмотрел наверх, туда, где, похоже, была квартира, но увидел в окне лишь мягкие шторы, которые служили преградои любопытным взглядам. Поблизости никого не было; и ни автомобиля, ни мопеда, словно хозяина вообще не существовало в природе. Тем не менее, когда Линли заглянул в давно не мытые окна самого паба сквозь щель в одном из ставней он увидел слабый свет в дальнем дверном проеме, который, очевидно, вел на лестницу в подвал.

Он снова подошел к двери и громко постучался.

Скоро он услышал приближающиеся тяжелые шаги.

– Закрыто, – раздался из-за двери чей-то скрипучий голос.

– Мистер Дэрроу?

– Ну да.

– Не откроете ли дверь?

– А что у вас за дело?

– Скотленд-Ярд, Департамент уголовного розыска.

Эти слова возымели действие. Задвижку отодвинули, но дверь открыли всего на каких-то шесть-семь дюймов.

– У меня тут все в порядке.

Карие глаза, подпорченные желтизной, а формой и цветом напоминавшие лесные орехи, вперились в удостоверение Линли.

– Можно войти?

Дэрроу, не поднимая глаз, обдумывал возможные варианты ответов.

– Это не насчет Тедди, нет?

– Вашего сына? К нему это не имеет ни малейшего отношения.

Видимо успокоившись, мужчина открыл дверь пошире и впустил Линли. Это было скромное заведение, вполне соответствовавшее данной деревне. Единственным украшением являлись разнообразные, не горевшие сейчас надписи за и над стойкой, покрытой жаростойким пластиком, на них значились алкогольные напитки, которые продавались здесь в розлив. Обстановка была скудная: полдюжины столиков в окружении табуретов и скамья под выходящими на улицу окнами. Она была обита, но обивка выгорела на солнце, из красной превратившись в ржаво-розовую, и была усеяна темными пятнами. Воздух пропитался едкой гарью – смесь сигаретного дыма, пепла в почернелом камине, а окна, видимо, очень давно не открывали из-за мороза.