Сладкая опасность - Марджери Аллингем

он. ‘ Мы должны все сделать как следует. Если мы испортим интервью, то никогда не доберемся до барабана. Возможно, если бы мы надели темные костюмы и позвонили около четырех часов дня, как раз перед закрытием, нам бы это сошло с рук. Возможно, мы наконец-то на правильном пути.’

‘А как здесь обстоят дела с защитой?’ - поинтересовался Фаркуарсон. ‘Лагг будет твоим единственным помощником, Хэл. Послушай, может быть, мы оставим Райта здесь?’

‘О Господи, нет’. Мальчик был вежлив, но тверд в своем отказе. ‘На этот раз мы будем готовы ко всему. Кроме того, я полагаю, они сделали все, что хотели прошлой ночью, или же удовлетворились тем, что здесь ничего не было.’

Вывод из первой части его замечания дошел до Гаффи раньше остальных, и он поднял глаза, чтобы увидеть, что мальчик мрачно смотрит в окно, с подозрением и дискомфортом в глазах.

Словно в ответ на их мысли, снаружи послышалось жужжание и шорох, и ‘автомобиль’, каждый дюйм его малиновой поверхности дрожал, выскользнул из каретного сарая и помчался по подъездной дорожке. Аманда, прямая и дерзкая, сидела за рулем, а Скетти, съежившаяся и немного напуганная, рядом с ней.

Движимый внезапным порывом, Хэл распахнул окно и крикнул ей:

‘Аманда! Вернись! Я хочу с тобой поговорить’.

Его сестра махнула рукой с блаженным пренебрежением и ушла.

‘Куда ты идешь?’ он взревел.

Очень слабый, но ясный и торжествующий, ее голос вернулся к ним с ветром.

‘Потратить триста фунтов, бедная ты рыбка!’

Глава 14. ЦЕРКОВНЫЕ РАБОТНИКИ

‘Ты когда-нибудь крал что-нибудь раньше, Фаркуарсон? - спросил Гаффи, когда они остановились на рыночной площади в Норвиче, чтобы высадить Игер-Райта и расспросить полицейского о музее Броум-Хаус.

‘Сотни вещей", - сказал Фаркуарсон. ‘Кстати, что такое маленький барабан? Если я увижу что-нибудь еще, что мне понравится, я верну и это. Если нам это сойдет с рук, мы могли бы начать с Южного Кена. Там есть крупногабаритная модель блохи, на которую я всегда положил глаз.’

Предоставленные самим себе, однако, их настроение отрезвило. Ни один из них не был особенно увлечен заданием, и перспектива выдать себя какому-нибудь зоркоглазому хранителю городских сокровищ казалась крайне непривлекательной.

Однако, поскольку мантия мистера Кэмпиона опустилась на него, Гаффи был полон решимости довести дело до конца. Единственным музеем, который он когда-либо помнил посещенным, был музей Виктории и Альберта, и он представил, как его с позором вышвыривают блистательные чиновники и доставляют в местную полицию, чтобы на следующий день по обвинению в попытке кражи предстать перед своим старым знакомым сэром Джеффри Партингтоном, окружным судьей.

Фаркуарсон сидел тихий и безмятежный, готовый, по-видимому, ко всему относиться спокойно.

Гаффи повернул машину на Мейпл-стрит и стал искать дом номер 21. К его удивлению, это здание оказалось обычным домом, представляющим еще большую проблему, чем безликий каменный дворец. Это был даже не особенно большой дом, а жалкое, довольно унылое здание в стиле позднего георгианства с маленькой медной табличкой на входной двери, которая робко сообщала любопытствующим, что внутри находится ‘Грот и музей Брома’.

Здесь не было великолепного консьержа, потока людей, неразберихи, под прикрытием которой они могли бы забрать свое сокровище и уйти. Даже дверь была заперта на задвижку.

Гаффи позвонил в старомодный железный звонок и стал ждать, его сердце нелепо колотилось. Его тревога была так велика, что он почти повернулся и убежал, когда тяжелые шаги по плиткам внутри предупредили их, что кто-то идет на их зов. В следующий момент дверь открылась, и два нервных головореза предстали перед несколько катастрофическим зрелищем.

Перед ними стоял человек, который когда-то был высоким и широкоплечим, но теперь согнулся и съежился. Он был одет в блестящий синий саржевый костюм, который, очевидно, был сшит для него во времена его былой гордости, а тусклое красное лицо, сальные глаза и пыльно-песочного цвета волосы довершали его невзрачный вид. Он с надеждой улыбнулся им.

‘Вы пришли посмотреть на Грот?’ - спросил он. ‘Я не вернусь через полминуты. Я как раз отправляю письмо на почту, так что, возможно, вы пройдетесь сами. Если вы просто войдете, я выпишу вам штраф. Это будет стоить по три пенса каждому — спасибо.’

Говоря это, он попятился, странно заманчиво размахивая руками перед собой, и они оказались в самом обычном узком холле, украшенном несколькими ящиками с чучелами птиц и несколькими пачками выцветших открыток, разложенных на ветхом столе. Неприятный тип извлек из них пачку билетов, два из которых он обменял на шесть пенсов.

‘Ну, вот и вы", - сказал он, указывая на комнату слева от них. ‘Пройдите через музей, спуститесь по ступенькам и через сад к гроту. Я только закончу свое письмо, а потом приду и расскажу вам историю.’

Он отошел и исчез за маленькой аркой в конце коридора, прежде чем кто-либо из них смог заговорить. Казалось, закрывшаяся дверь привела Гаффи в чувство…

‘Совершенный абсурд", - пробормотал он. ‘Я говорю, было бы нетрудно полностью поднять эту штуку и просто выйти с ней. Черт возьми, мы единственные люди в этом месте. Я полагаю, что она здесь.’

Они вошли в комнату, смутно описываемую как музей, и оказались перед разнородной коллекцией диковинок. Здесь были марки, окаменелости, еще больше чучел птиц, кремни и римская керамика, большая лодка в бутылке и мумифицированный двухголовый теленок. Но барабана Мальплаке вообще не было видно.

Они пошли еще дальше и обнаружили еще одну комнату, посвященную тому же удручающему беспорядку. Один или два красивых фарфоровых изделия и огромное количество бесполезного материала, древняя костоправка и разнообразная коллекция мечей и старинных спортивных пистолетов были навалены друг на друга с изобилием магазина подержанных вещей.

Аккуратно напечатанное объявление направило их к гроту, и они с надеждой собирались последовать за ним, когда человек, который их впустил, вернулся.

‘Это очень скучно", - заметил он с порога. ‘Очень скучно, не так ли? Экспонаты не очень хороши. Самые обычные. Я не думаю, что ты тоже был высокого мнения о гроте.’

У него был певучий голос с намеком на слезы, и когда он стоял, глядя на них, волна безнадежной меланхолии, казалось, захлестнула всю комнату. Он не дал им времени заговорить, но продолжил неторопливо, его голос проникал в еще большие глубины отчаяния.

‘Я здесь тридцать лет. Когда старый доктор Пэттилд умер и завещал этот дом и коллекцию городу, меня назначили куратором. И с тех пор я являюсь куратором. С каждым годом становится все скучнее и скучнее. Я