Гастон Леру - Дама в черном

Позже она мне призналась, что в эти минуты ощущала чувство ужаса перед Ларсаном, и, может быть, даже большее, чем все мы. Сперва она лишь усмехалась, слушая разговоры об этом оборотне, затем заинтересовалась им в связи с делом Желтой комнаты. Ее забавляло бессилие правосудия и его неспособность объяснить бегство преступника. Потом драма в Четырехугольной башне увлекла ее своей невозможностью объяснить его появление. Но здесь! Здесь, под полуденным солнцем, Ларсан совершил убийство прямо на наших глазах, в том месте, где никого не было, кроме ее самой, Робера Дарзака, Рультабиля, Сэнклера, Старого Боба и матушки Бернье, причем все находились достаточно далеко от привратника и не могли нанести ему смертельный удар. А Бернье обвинил Ларсана! Где же он притаился, этот Ларсан? В чьем теле? Она стояла под сводом, между Робером Дарзаком и мной, а Рультабиль находился перед нами, когда в тени эвкалипта, не менее чем в семи метрах от нас, раздался предсмертный крик. Матушка Бернье ухаживала за старым Бобом и никуда не отлучалась. Таким образом, никто из нас не мог расправиться с беднягой Бернье. На этот раз было непонятно не только, как ОН исчез и как появился. Неясным оставалось и то, каким образом ОН вообще здесь присутствовал. Да, теперь она тоже понимала, что бывают мгновения, когда, думая о Ларсане, можно потерять рассудок.

Никого и ничего вокруг трупа, кроме каменного ножа, украденного старым Бобом. Это было ужасно, и этого было достаточно, чтобы вообразить себе все, что угодно. Подтверждение своих мыслей она видела и в глазах тех, кто находился напротив нее: журналиста и Робера Дарзака.

Однако с первых же слов Рультабиля она поняла, что сейчас он тоже озабочен только тем, чтобы спасти Старого Боба от подозрений правосудия. Стоя между комиссаром и только что явившимся судебным следователем, Рультабиль продемонстрировал им древнейший скребок человечества и принялся рассуждать об этом таинственном деле. Так как было абсолютно точно установлено, что вблизи убитого находились только перечисленные мною люди, то Рультабиль с поразительным блеском и логикой доказал, что настоящим виновником, единственным виновником происшествия является сам убитый. Если четыре человека у арки и два в комнате Старого Боба все время находились на глазах друг друга в момент преступления, значит, все произошло по вине самого Бернье. Весьма заинтересованный этой версией, судебный следователь поинтересовался, не знает ли кто-нибудь из нас причин возможного самоубийства привратника. Рультабиль пояснил, что, по его мнению, в данных обстоятельствах можно предполагать только несчастный случай. Само орудие преступления, как он иронически назвал древнейший скребок, свидетельствовало именно о несчастном случае. Убийца, вероятно, позаботился бы о более совершенном оружии, чем нож троглодита. Да и самоубийца не станет использовать для подобной цели старый камень. Этот скребок, вероятно, заинтересовал Бернье своей странной формой, и привратник поднял его. Происшедшая затем трагедия очень просто объясняется тем, что Бернье поскользнулся и упал с этим камнем в руках. Причем упал так неудачно, что заостренный треугольник поразил его сердце.

Был вновь вызван доктор, повторно осмотрена рана, и, сравнив ее с роковым камнем, ответственные лица установили, что именно он и явился причиной смерти. Теперь до признания несчастного случая оставался один шаг. Судебному следователю и комиссару потребовалось шесть часов, чтобы сделать этот шаг. Шесть часов, в течение которых они допрашивали нас без устали и без результата.

После окончания допроса госпожа Эдит и я остались сидеть в салоне Старого Боба, откуда все вышли. Дверь в коридор была открыта, и до нас доносились причитания матушки Бернье над телом мужа, которое перенесли в привратницкую. Между этим телом и израненным Старым Бобом — израненным, надо признать, столь же необъяснимо — мы и сидели, полные ужаса, не зная, что нам суждено еще пережить. Вдруг госпожа Эдит взяла меня за руку.

— Не покидайте меня! — взмолилась она. — У меня никого не осталось, кроме вас. Я не знаю, где князь Галич, и не получала никаких известий от мужа, оставившего мне всего лишь краткую записку, что он отправляется на поиски Тулио. Это ужасно! Господин Ранс даже не знает еще, вероятно, о смерти Бернье. Нашел ли он Палача моря? Именно от Тулио я и ожидала всей правды. И ничего! Это ужасно!

С той минуты, как госпожа Эдит завладела моей рукой и сжала ее в своей, я оказался преданным этой женщине всей душой и сказал, что она может полностью на меня рассчитывать. Тихим голосом мы обменялись несколькими незабываемыми словами, в то время как мимо нас по двору скользили туда и обратно тени представителей правосудия, сопровождаемые Рультабилем и Робером Дарзаком. Окно оставалось открытым, и Рультабиль, проходя мимо, каждый раз бросал быстрый взгляд в нашу сторону.

— Он следит за нами, — сказала госпожа Эдит, — возможно, находясь здесь, мы мешаем ему и господину Дарзаку. Тем лучше, мы не оставим этого места, что бы ни случилось. Не правда ли, господин Сэнклер?

— Надо быть признательными Рультабилю, — осмелился возразить я, — за его вмешательство и за молчание относительно древнейшего скребка человечества. Если бы следователи узнали, что этот каменный кинжал находился у Старого Боба, то трудно сказать, чем бы все это кончилось. А если бы они вдобавок проведали, что сказал Бернье перед смертью, то версия о несчастном случае стала бы весьма проблематичной.

Последние слова я произнес с особым значением.

— О, — гневно ответила она, — я боюсь теперь только одного, да, я боюсь только одного…

— Чего же?

— Я боюсь, что он спас моего дядю лишь для того, чтобы окончательно его погубить.

— Как вы могли такое подумать? — воскликнул я, без особой, впрочем, уверенности.

— Мне кажется, что я прочитала это по глазам вашего друга. Но у меня нет полной уверенности, иначе бы я предпочла иметь дело с правосудием. Во всяком случае, надо быть готовой ко всему. Я буду защищать старика до конца! — убежденно произнесла она и показала мне маленький револьвер, который прятала в платье. — И почему только нет князя Галича?

— Опять князь Галич! — не удержался я.

— А вы готовы меня защищать? — спросила она, посмотрев мне в глаза испуганным взглядом.

— Готов.

— Против всего света?

Я колебался.

— Против всего света? — настойчиво повторила она.

— Да.

— И против вашего друга?

— Да, если это понадобится, — сказал я, вздыхая, и вытер рукой влажный от пота лоб.

— Хорошо, я вам верю. На несколько минут я оставлю вас одного, и вы будете охранять этот вход до моего возвращения.

Госпожа Эдит указала на дверь, за которой лежал Старый Боб, и убежала. Куда? Позже она мне в этом призналась: разумеется, на поиски князя Галича. О, женщины, женщины!

Не успела она скрыться под аркой, как в комнату вошли Рультабиль и Робер Дарзак, которые, оказывается, все слышали. Рультабиль не стал скрывать, что осведомлен о моей измене.

— Вот уж громкое слово, — ответил я. — Вы прекрасно знаете, Рультабиль, что я не имею обыкновения изменять кому бы то ни было. Однако госпожа Эдит достойна сожаления, а вы ее совсем не жалеете.

— Зато вы чересчур жалеете!

Я покраснел до корней волос и уже готов был вспылить, но Рультабиль жестом остановил меня:

— Прошу вас только об одном. Что бы ни произошло, что бы в дальнейшем ни случилось, вы больше не скажете ни единого слова ни мне, ни господину Дарзаку!

— Это будет очень легко, — ответил я оскорбленно и повернулся к нему спиной.

Мне показалось, что Рультабиль раскаивается и хочет как-то сгладить свою резкость, но в этот момент судебные чиновники, собираясь покинуть замок, пригласили всех нас. Следствие было закончено. После заявления врача они уже не сомневались, что произошел несчастный случай. Таким было и заключение. Дарзак и Рультабиль отправились их провожать, а я остался в комнате, ожидая госпожу Эдит. В нескольких шагах от меня, в привратницкой, матушка Бернье зажгла две свечи над телом своего мужа и с плачем читала молитвы по усопшему. Мрачные предчувствия вновь овладели моим сердцем. Вдруг в вечернем воздухе над своей головой я услышал какой-то шум, похожий на сильный удар гонга, и понял, что это захлопнулись железные ворота, закрытые по приказу Рультабиля.

Не прошло и минуты, как в комнату вбежала госпожа Эдит и в смятении бросилась ко мне, как к своему единственному прибежищу.

Затем появились господин Дарзак и Рультабиль под руку с Дамой в черном.

XX. ГЛАВА, в которой наглядно демонстрируется возможность появления лишнего тела

Рультабиль и Матильда вошли в Четырехугольную башню. Никогда еще походка моего друга не была столь торжественной. Она могла бы вызвать усмешку, но в этот трагический момент вызывала лишь беспокойство. Никогда еще ни один прокурор, облаченный в пурпурную мантию, не входил в зал суда, где его ожидал обвиняемый, с более угрожающим величием. Но я полагаю также, что и ни один судья никогда еще не был столь бледен.