Третья пуля. Охота на Цирульника - Карр Джон Диксон

Рассказ сопровождался живой пантомимой: капитан дергал за поводья воображаемой лошади. Завершив повествование, он немного взгрустнул, но тут же благожелательно осклабился:

— Я никокта не приклашал больше эта тефушк кататься. Ха-ха-ха!

— Не вижу ничего общего, — парировала Пегги Гленн, глядя на него в некотором недоумении. — При чем тут Керт Уоррен?

— Я не сналь, — сообщил капитан, почесывая затылок. — Я только хотеть расскасать история, я полакать… слушшайте, а мошшет, у нефо морская болеснь? Ха-ха-ха! Ах! Кстати, я расскасыфаль фам о том, шшто случилось у меня на сутне, кокта наш кок съел корохофый суп са фесь экипаж…

— Морская болезнь? — возмутилась Пегги. — Ерунда! Во всяком случае… бедняга, надеюсь, у него нет морской болезни. Мой дядя ужасно страдает, а еще сильнее мучается оттого, что обещал капитану показать спектакль на концерте, который состоится в последнюю ночь плавания… Как вы считаете, может, стоит пойти и посмотреть, что случилось с Кертом?

Она замолчала, так как на палубе показался стюард в белой куртке. Он стоял озираясь, явно стараясь кого-то найти. Морган узнал этого всегда веселого молодого человека с гладкими черными волосами и длинной нижней челюстью. Он убирался у него в каюте. Теперь, однако, вид у стюарда был довольно таинственный. С трудом держась на ногах на открытой палубе под порывами ветра, он кивнул Моргану и крикнул, пытаясь перекричать грохот волн:

— Сэр! Мистер Уоррен… передает вам привет и просит вас зайти. И ваших друзей тоже.

Пегги Гленн вскочила на ноги:

— С ним ведь ничего не случилось? Где он? В чем дело?

Стюард потоптался в нерешительности, затем поспешил успокоить ее:

— О нет, мисс! Ничего страшного. Просто он, по-моему, получил по голове.

— Что?!

— Ему подбили глаз, мисс. И еще дали по затылку. Только он, мисс, нисколько не расстроился, ну вот ничуточки. Когда я ушел, мистер Уоррен сидел на полу каюты, приложив к голове полотенце, — продолжил стюард, чуть ли не в полном восторге, — в руках у него был обрывок кинопленки, а ругался он так, что любо-дорого послушать. Да уж, мисс, врезали ему что надо, это факт.

Друзья уставились друг на друга, а потом все одновременно ринулись внутрь, за стюардом. Капитан Валвик, отдуваясь и сопя в усы, бормотал страшнейшие угрозы. Толкнув тяжелую дверь, они буквально влетели в теплый коридор, пахнущий краской и резиной. Уоррен занимал большую двойную каюту, крайнюю по правому борту. Они спустились по шатким лесенкам, проскользнули мимо кают-компании и постучали в дверь под номером 91.

На физиономии мистера Кертиса Дж. Уоррена, обыкновенно отмеченной печатью лени и добродушия, сейчас застыло крайне злобное выражение. Он страшно ругался и богохульствовал, отчего атмосфера вокруг него клубилась и казалась отравленной. Вокруг его головы на манер тюрбана было повязано влажное полотенце; под глазом явно отметился чей-то кулак. Зеленоватые глаза мистера Уоррена с горечью взирали на друзей, а его волосы из-под повязки топорщились, словно у домового. В руке он сжимал нечто напоминающее полоску кинопленки с перфорацией для записи звука, надорванную с одного конца. Кертис сел на краешек кровати и стал почти неразличим в тусклом желтоватом свете, льющемся из иллюминатора. В каюте царил страшный разгром.

— Входите! — крикнул мистер Уоррен и набрал в грудь побольше воздуха, словно задыхаясь. Затем взорвался: — Когда я поймаю этого трусливого, подлого сукиного сына, который попытался украсть у меня ценную вещь… я взгляну на похотливую рожу этой сволочи, которая наносит удары дубинкой…

— Керт! — взвизгнула Пегги Гленн, кидаясь его осматривать и ощупывать. Потом принялась поворачивать из стороны в сторону, словно хотела разглядеть ее через ухо насквозь.

Уоррен вздрогнул и ойкнул.

— Дорогой мой, но что случилось? — Глаза Пегги сверкнули. — То есть как вы допустили, чтобы подобное случилось? Вам больно?

— Детка, — с достоинством произнес Уоррен, — не стану отрицать: задета не только моя честь. Когда зашьют мою голову, я, наверное, стану похож на бейсбольный мяч. Что же касается того, что я будто бы нарочно допустил… Друзья, — заявил он угрюмо, поворачиваясь к Моргану и капитану, — мне нужна помощь. Я попал в переплет, и это не шутки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ха! — проворчал Валвик, поглаживая огромной ручищей усы. — Фы только скашить мне, кто фас утариль, та? Тут я поймаю его и ка-ак…

— Я не знаю, кто это сделал. В том-то и трудность.

— Но… за что? — спросил Морган, обозревая разгромленную каюту.

Уоррен горько улыбнулся:

— А это как раз по вашей части, старина! Вы, случайно, не знаете, нет ли среди пассажиров каких-нибудь международных жуликов? Обычно они носят титул — принц такой-то или княгиня разэтакая — и заняты в основном тем, что прожигают жизнь в Монте-Карло. Не знаете? Дело в том, что у меня украли один документ государственной важности… Да-да, я не шучу. Я не знал, что эта проклятая штука у меня. Мне и в голову это не приходило… я думал, ее уничтожили… Повторяю, я попал в переплет; мне абсолютно не до смеха. Садитесь куда-нибудь, и я вам все расскажу.

— Первым делом вам срочно нужно показаться врачу! — горячо возразила Пегги Гленн. — Я не допущу, чтобы вам отшибло память или что-то в этом роде…

— Детка, послушайте, — Уоррен сдерживался из последних сил, — кажется, вы до сих пор ничего не поняли. Это настоящая бомба. Это похоже… на один из шпионских романов, которые сочиняет Хэнк, только поновее; да-да, по здравом размышлении я понимаю… Так вот, слушайте. Видите эту пленку?

Он передал пленку Моргану, который поднес ее к иллюминатору, чтобы лучше разглядеть. На всех кадрах присутствовал представительный седовласый джентльмен в вечернем костюме. Он стоял раскрыв рот, очевидно, произносил речь; потом поднял кулак — речь, видимо, была зажигательная. В облике почтенной особы смутно чувствовался какой-то непорядок: галстук съехал на сторону и болтался под самым ухом, а над головой и плечами мелькали какие-то кружочки. Сначала Морган решил, что тогда шел снег. Однако на самом деле это оказалось конфетти.

Лицо героя фильма было смутно знакомым. Через некоторое время до Моргана дошло: перед ним не кто иной, как великий дядюшка Уоррена, важная персона, самая напыщенная и высокопарная фигура в администрации президента США, мощный политик, который «делает погоду», верховный жрец. Слушая по радио его бодрый, успокоительный голос, миллионы американцев начинали мечтать о новой, лучезарной эпохе национального процветания, об эре товарного изобилия, беспроцентных займов и прочих радостей. Его достоинство, его ученость, его изысканные манеры были общеизвестны…

— Да, вы правы, — сухо подтвердил Уоррен. — Это мой дядя. А теперь я расскажу вам все… Только не смейтесь, дело абсолютно серьезное.

Надо сказать, что мой дядя Уорпас — славный малый. Запомните это хорошенько. Он оказался в неловком положении, потому что повел себя как всякий обычный человек; такое с каждым может случиться, хотя считается, что политики на такое не способны. Всем политикам время от времени необходимо выпускать пар. Иначе они просто сойдут с ума — возьмут, например, и откусят ухо послу на торжественном приеме. А если еще принять во внимание, какая неразбериха царит во всей стране, когда все идет не так, как надо, да еще всякие дураки пытаются заблокировать мало-мальски разумные начинания, ставят палки в колеса… В общем, бывают времена, когда они не выдерживают. Особенно когда находятся в обществе равных да вдобавок выпьют на вечеринке коктейль-другой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вы знаете, что мое хобби — снимать любительские фильмы, да еще, господи спаси, звуковые. И вот примерно за неделю до отплытия я приехал в Вашингтон, чтобы нанести дядюшке Уорпасу прощальный визит. — Уоррен подпер подбородок руками и с горечью посмотрел на друзей, рассаживающихся кто куда. — Взять за границу мой киноаппарат я не мог — слишком сложно. Дядя Уорпас предложил оставить аппарат у него. Подобные вещи его занимают; он решил, что, возможно, возня с киноаппаратом его развлечет, если я покажу ему, как все работает… — Уоррен тяжело вздохнул. — В первый же вечер дядя устроил очень большой прием, на который пригласил в высшей степени достойных людей. Но он и еще несколько членов его кабинета и закадычных друзей из числа сенаторов, когда начались танцы, незаметно ускользнули наверх. Поднялись в библиотеку, играли там в покер и пили виски. Когда появился я, все решили, что будет чудесно, если я подготовлю технику и сниму звуковой фильм. Мне понадобилось некоторое время, чтобы подготовить аппаратуру. Пришлось привлечь в помощь дворецкого. Пока мы возились с камерой, гости продолжали выпивать в приятной компании. Некоторые из дядиных приятелей — такие высокие, мощные, грубоватые парни родом со Среднего Запада; они не дураки выпить; и даже дядя Уорпас, как говорится, позволил себе лишнего. — Уоррен посмотрел в потолок; при воспоминании о приятном вечере в глазах его заплясали веселые огоньки. — Началось все чинно и благородно. Дворецкий работал оператором, а я записывал звук. Вначале достопочтенный Уильям Т. Пинкис процитировал Геттисбергскую речь Линкольна. Тут все было в порядке. Затем достопочтенный секретарь Сельскохозяйственной комиссии представил гостям сцену убийства из «Макбета» — играл он мощно, в качестве кинжала используя бутылку джина. Вот так, постепенно, они и расслаблялись. Сенатор Боракс пропел «Энни Лори», а затем четверо гостей образовали квартет и исполнили «Где сегодня мой странник-дружок?» и «Надень свой старый серый капор»…