Жертвы - Буало-Нарсежак

— Ну конечно.

— Спасибо.

Она сама выключила свет. Помню, перед тем как уснуть, я решил, что непременно скажу правду. Может, все обернется так, что мне нетрудно будет это сделать? К тому же я свободен. Я больше ничем не обязан Ману… Но, проснувшись наутро и увидев рядом с собой Клер, я понял, что пропал. А что, если ко мне заявится Ману?.. И сколько я ни ломал себе голову, никакого выхода не находил. Кто же поверит, что у нас с Клер не было на уме ничего дурного? Да нас заподозрят во всех смертных грехах… Я поднялся, и Клер окликнула меня. Так начался этот тягостный день. Клер была веселой. Готовя на кухне кофе, она напевала, а я тем временем мучительно подыскивал предлог, чтобы заставить ее уйти. Но ведь я сам сказал ей накануне, что она может остаться. Я слышал, как стучат ее шлепанцы, как позвякивают чашки, и пытался представить себе, что нас ждет, если я проявлю слабость и поддамся ей… С Клер можно было жить только по-семейному, а само это слово приводило меня в ужас. Оказавшись вдвоем с ней в той самой комнате, где я был так счастлив с Ману, я не знал, куда спрятать глаза. У кофе был привкус желчи. От Клер пахло зубной пастой. Мне стало не по себе. Неужели в любви меня привлекает лишь то, что в ней есть скрытого, тайного? А вдруг Ману одурманила и развратила меня? Тогда я никогда уже не смогу жить как все, не смогу терпеть рядом с собой женщину, ее расспросы, болтовню, приливы нежности…

— Ты чем-то озабочен? — спросила Клер.

— Вовсе нет.

В том-то и дело, что я действительно был озабочен. Ей не следовало говорить мне об этом. Я намерен был решать сам, о чем мне думать и тем более куда мне смотреть.

— Ты вернешься к завтраку?

Я с трудом сдержался. С самого своего возвращения я ел где придется, повинуясь минутной прихоти. И она спрашивает, приду ли я домой завтракать!

— Мне будет некогда. Я действительно занят, поверь.

— Значит, до вечера мы не увидимся?

Чтобы не отвечать ей, я закурил сигарету.

— Пьер, ты на меня не сердишься?

Я старался припомнить все, в чем мог себя упрекнуть. «Не забывай, что ты сам втравил ее в эту историю. Пусть ты этого не хотел, но соглашался на все. Теперь она — как бездомная собачонка». Я заставил себя улыбнуться и похлопать ее по руке.

— Не беспокойся, детка.

Но она еще умудрилась, когда я собрался уходить, задержать меня, чтобы почистить на мне пиджак. Я бегом спустился по лестнице и лишь на улице немного успокоился. Здесь, по крайней мере, я чувствовал себя дома. На что же мне решиться? Что же мне решить?

Это неуместное слово вызвало у меня горькую усмешку. Как будто я привык решать! Вот уже несколько месяцев, как я плыл по воле волн. Игру вела Ману, а я до сих пор даже не знал ее правил. Но что теперь мешало мне перехватить инициативу? Мы с ней расстались — ведь мое последнее письмо было прощальным — и, следовательно, стали друзьями. Какое-то время я пережевывал эту странную мысль. Так или иначе, раз уж мне больше не на что было надеяться, почему бы не потребовать у Ману если не объяснения, то хотя бы разъяснений? То, в чем она мне так долго отказывала, потому что любила меня, она должна будет дать мне теперь, когда я уже не был ее противником. Но до сих пор я вел себя неправильно. Мои письма к ней были глупостью. Почему бы мне самому не пойти к ней? Домой. Там мы бы выложили карты на стол… У нее дома? Целое утро я взвешивал все «за» и «против». Мне нетрудно будет проникнуть на виллу, так как у меня сохранился ключ от боковой калитки. Но я вовсе не был уверен, что застану там Ману. Вряд ли она уже переехала к своему любовнику. Скорее всего, она пока только заходила туда время от времени, может быть, чтобы проветрить дом перед приездом Жаллю и привести все в порядок. Вчера вечером, когда я заметил свет на втором этаже, она как раз была там. И если я зайду в то же время, возможно, я ее застану. Вот только Клер захочет узнать, куда это я собрался так поздно. Вечно она встает у меня на пути!

В полдень я столкнулся в холле с директором.

— Ну как, вы подумали? — спросил он, посмеиваясь.

— Если бы я знал подробнее, — сказал я, — в чем там, собственно, дело?

— Но, в конце концов, мне от вас скрывать нечего… Я очень близок с… Но не стоит говорить об этом. Речь идет о том, чтобы провести во Вьетнаме журналистское расследование. Но оно должно быть глубоким и всесторонним. Придется пробыть там довольно долго, несколько месяцев. Условия весьма заманчивые… Я уверен, что вы бы справились… Между прочим…

Он отвел меня в сторону.

— Вы уже знаете насчет Жаллю?

— Нет.

— У него все сорвалось. Контракт получили американцы. До меня это дошло случайно, только что. Не рассказывайте никому, договорились?

Признаюсь, меня мало тронуло это известие — по крайней мере, до тех пор, пока я вдруг не понял, какие оно могло иметь последствия. Жаллю скоро объявится в Париже. Возможно, он уже в пути. А Клер живет у меня. На сей раз риск слишком велик… Я и сам не мог бы сказать почему. У Жаллю не было ни малейших оснований заявиться ко мне домой. Вздумай он повидаться со мной, он позвонил бы мне на работу. Да и зачем ему мне звонить? Но я уже слишком разнервничался. Мне непременно нужно убедить Клер уехать. Это просто необходимо! Я чувствовал, что нам грозит катастрофа.

В пять я уже вошел в метро. Дома Клер ждала меня, прилежно листая журналы.

Взглянув на меня, она сразу поняла, что я чем-то встревожен.

— Твой муж возвращается, — объяснил я. — Я только что узнал об этом от своего директора…

— Только и всего?

— То есть как это «только и всего»! Да тебя, похоже, ничем не проймешь.

— Мы и так знали, что рано или поздно он приедет. Но что это меняет? Я для него не существую…

— Но я-то существую. Что, если он захочет со мною встретиться… придет сюда… и узнает…

— Чего же ты хочешь, Пьер? Скажи, наконец… Чтобы я уехала?

— Да нет… Не в том