Майлз Бридон - Рональд Нокс

непременно бы обнаружил. Но следов нет, я проверял. Если же он держал бумагу в руке, то наверняка высунул бы ее за окно, а он вряд ли такой дурак, чтобы бросить уцелевший уголок в комнате, когда можно отправить его на улицу. И еще: он бы не рискнул жечь огонь возле окна, ведь это неминуемо привлечет внимание.

— Нет, мои соображения все-таки посолиднее. Ладно, продолжай.

— Ну так вот, поскольку во время первого нашего визита этого обрывка в комнате, скорее всего, не было, он появился там, должно быть, позже. Или, во всяком случае, после первого полицейского обыска. Потому что комната была на замке.

— Вашего брата не проведешь.

— А это почти сводит на нет вероятность, что бумажку вообще обронили случайно. Тот, кто заходил в номер, делал это тайком и постарался бы не оставить следов. Значит, дорогая Анджела, неизбежно напрашивается вывод, что бумажку подбросили умышленно.

— Какая четкость аргументации! Ну-ну.

— Бумажка подброшена нарочно, чтобы создать некое впечатление. К примеру, что убийца — Симмонс. Кому это выгодно?

— Мистеру Лейланду.

— Анджела, не валяй дурака. Кому же?

— Насколько нам известно, у Симмонса врагов нет. Разве что какой-то клиент, разочарованный качеством его носовых платков. Тебе очень хочется услышать от меня, что выгодно это человеку, который убил Моттрама и намерен спасти свою шкуру, свалив всю вину на Симмонса.

— Будь я проклят, если мне этого хочется! Как раз наоборот! Конечно, если предположить, что Моттрама убил Бринкман, все вроде бы превосходно встает на свои места, и даже более чем. Понимаешь, когда мы с Лейландом держали тут речь перед Бринкманом, который прятался за стеной, Лейланд сказал, что не может арестовать Симмонса единственно за отсутствием улик, подтверждающих, что он был в номере Моттрама. Я-то смекнул, куда он клонит: он хотел, чтоб Бринкман (если, конечно, он и есть настоящий убийца) попался на крючок и начал фабриковать улики против Симмонса. Вот и выходит, что Бринкман впрямь клюнул и действует по лейландовской схеме, черт бы его побрал!

— Однако Бринки-то ловкач — зашел в номер сквозь запертую дверь!

— Это пустяки. Вполне возможно, у него есть второй ключ. Нет, честное слово, кроме отсутствия мотива, аргументировать мне совершенно нечем. Ну, скажи на милость, с какой стати Бринкману убивать Моттрама?.. Хотя есть все-таки еще один аргумент. Только бездоказательный, чисто интуитивный.

— Какой же именно?

— Тебе не кажется, что все выстраивается чересчур уж гладко? На мой взгляд, тут за милю несет хитростью! Подбросить бумажку с пятком слов, но каких слов — не оставляющих ни тени сомнения насчет характера и содержания документа. Ведь явная же липа!

— Но если бумажку подбросил Бринкман, это и должна быть липа.

— Да, но какая-то она слишком уж явная, тебе не кажется? Настолько явная, что нечего и рассчитывать, будто кто-нибудь, скажем Лейланд, хоть на секунду примет ее за подлинник. Мог ли Бринкман в самом деле уповать на то, что Лейланд его не раскусит?

— А если он не уповал…

— Двойной блеф, милая моя, двойной блеф. Знаешь, преступление в наши дни становится поистине особой профессией. Неужели непонятно, что Бринкман рассуждал примерно так: «Если я подброшу явно сфабрикованную улику, Лейланд сразу решит, что она сфабрикована одним преступником, чтобы свалить вину на другого. Кто эти преступники и что каждый из них натворил, роли не играет. В любом случае это убедит его, что здесь произошло убийство. И скроет от него тот факт, что это было самоубийство». Конечно, отсюда следует, что Бринкман весьма хитер. Но, по-моему, он такой и есть. И эта бумажка для меня — часть двойного блефа, который должен подкрепить уверенность умника Лейланда в том, что самоубийство было убийством.

— Н-да. Для присяжных аргументы жидковаты, а?

— Сам знаю, что жидковаты. Особенно в той части, где я констатирую, что Бринкман готов был скорее принять на себя подозрение в убийстве, чем признать, что здесь имело место самоубийство. Но чего я не понимаю, так это мотива. Бринкман, без сомнения, фанатик-антиклерикал и наверняка сделал бы что угодно, лишь бы моттрамовские деньги не ушли в католическую епархию… Ой, а это что такое?!

Неожиданно прямо у них за спиной послышался чих, да-да, возле сараюшки кто-то чихнул. Бридон мгновенно выскочил наружу и кинулся за угол. Но за стеной никого не было.

Глава 17

Загадочное поведение старого джентльмена

Бридоны удивленно переглянулись. Быть не может, чтобы похороны уже кончились, и уж тем более совершенно невероятно, чтоб Бринкман, игравший в этой церемонии столь важную роль, сумел незаметно улизнуть в самый ее разгар. Каким путем скрылся выдавший себя слухач, сомнений не вызывало: за стеной в живой изгороди был просвет, и оттуда тропинка вела прямиком к черному ходу «Бремени зол». Когда они подошли к гостинице, там царило безмолвие — не дом, а склеп какой-то, такое сравнение действительно напрашивалось само собой. Казалось, будто гроб, отправившийся отсюда в последний путь, унес с собой всю жизнь, и только тиканье часов да свист чайника на кухне нарушали тишину этого безлюдья. Снаружи по-прежнему ярко светило солнце, хотя с юга уже надвигался зловещий облачный фронт. Воздух был удушлив и тяжел; ни хлопка двери, ни скрипа оконной рамы. Мухи на окнах и те еле ползали. Анджела с Майлзом прошлись по дому в тщетной надежде обнаружить незваного гостя, но повсюду была все та же пустота, все та же тишь. Бридон не мог отделаться от нелепой мысли, что им все-таки надо было пойти на похороны; странно, совсем как в детстве — сиротливое безлюдье школы, когда летним днем все, кроме него, были где-то на улице.

— Я тут долго не высижу, — сказал он. — Давай пройдемся в сторону кладбища, может, повстречаем их. По крайней мере, выясним, кого там не было.

Поход, однако, сорвался в самом начале: почти у крыльца они столкнулись с Эймсом, а дальше по улице из кладбищенских ворот по двое — по трое тянулись остальные: похороны подошли к концу.

— Зайдите-ка сюда, — сказал Бридон. — Надо кое-что обсудить, мистер Эймс. — И наша троица проследовала в ту «парадную гостиную», где Бридона в день приезда поили чаем. — Вы с похорон?

— Прямиком оттуда. А что?

— Можете перечислить всех, кто там присутствовал? Бринкман, к примеру, был?

— Конечно. Рядом со мной стоял.

— А мистер Симмонс, галантерейщик?.. Вы его знаете в лицо?

— Ну как же, главный персонаж… мне его показали. После я даже поговорил с ним немножко. А что это вас так заинтересовала сия печальная церемония?

— Скажи ему, Майлз, — попросила