Чингиз Абдулаев - Один раз в миллениум

— Не забудь, Егор, инструменты. Я должен посмотреть все еще раз.

— Вместе посмотрим, — улыбнулся ему Егор.

Когда они подъехали к воротам, один из охранников подошел к машине и приказал:

— Открой багажник, Миша, мы должны его осмотреть.

— С ума сошел?! — изумился Миша. — Со мной следователь прокуратуры и эксперт. Не видишь что ли?

— У нас приказ, — твердо сказал охранник, — нам и так попало от Шальнева. Давай открывай. Мы все равно тебя не выпустим, пока сам Антон Юрьевич не придет.

— Черт знает что! — разозлился Миша.

Он вышел из машины и открыл багажник. Там было запасное колесо и несколько коробок с книгами. Охранник добросовестно проверил коробки. В этот момент появился Шальнев. Он только что закончил разговор с Халуповичем. Увидев Дронго и Линовицкую, он разрешающе махнул рукой охраннику:

— Пропустить.

Машина выехала за ворота, и они тяжело закрылись за ними. Дронго обернулся. «Странно, — подумал он. — В этом здании остались все участники сегодняшней драмы. Или, может быть, уже не все?»

Глава шестнадцатая

В автомобиле Дронго молчал, глядя перед собой. Он заметил, что Валентина Олеговна иногда бросала на него взгляды, словно не решаясь о чем-то спросить. Он подумал, что ему не стоит задавать ей лишних вопросов. В конце концов, она и сама скажет все, что хочет сказать. Или не скажет. Суетиться было бы как-то неловко, не по-мужски. Он вдруг поймал себя на этой мысли. Странно, что он стал консервативнее. Или подобный консерватизм свойствен всем мужчинам, перешагнувшим сорокалетний рубеж? Он чувствовал, что в душе остается таким же молодым и задорным, каким был много лет назад, когда впервые в жизни попал в Париж. Город произвел на него ошеломляющее впечатление, и Дронго придумал тогда весьма оригинальный трюк с похищением бриллиантов из мастерской ювелира. Тогда еще никто не называл его этим странным именем — Дронго. Многие даже не подозревали, что существует небольшая птица — дронго, которая умеет подражать голосам других пернатых. Впрочем, тогда о многом не подозревали. Кто мог подумать много лет назад, что все так изменится? Как и многие бакинские мальчишки, он высчитывал, сколько ему будет лет к началу третьего тысячелетия. Дата с тремя нулями волновала ребят, живших в его дворе еще в далекие шестидесятые годы. Откуда им было знать, что привычный мир опрокинется, а на его месте возникнут другие реалии — политические, географические, исторические, социальные. «Наверное, Халупович тоже высчитывал, сколько ему будет лет к началу нового века, — подумал Дронго. — Именно поэтому Эдуард Леонидович и решился на столь неординарную акцию. Он не просто решил встретить новый век, он собрал самое дорогое, что у него было в прошлом веке, — трех женщин, которые остались в его памяти. Откуда ему было знать, что все так кончится? Впрочем, у каждого своя трагедия».

Для одних трагедией становился распад огромный страны, вынужденное переселение, разгул преступности и коррупции, потеря социального статуса, отсутствие перспектив. Для Халуповича, неплохо устроившегося в новой жизни, трагифарсом обернулась встреча с бывшими возлюбленными, в результате чего он стал главным подозреваемым.

— Вы о чем-то задумались? — спросила Линовицкая.

— О Халуповиче, — признался Дронго, — мне понравилась его идея, сама мысль собрать самое дорогое, что у него было в жизни, — женщин, с которыми связаны его лучшие воспоминания.

— У каждого человека есть такие воспоминания, — заметила она. Потом, чуть помолчав, неожиданно спросила: — А у вас они есть?

Он удивленно взглянул на нее. Погибшая Элен, несчастная Мария Грот в бельгийском отеле «Евровиллидж», ушедшая Лона, незнакомка в американском кинотеатре, Джил… В его жизни было несколько женщин, оставивших яркий след.

— Может быть, — задумчиво сказал он, — может быть. А почему вы спрашиваете?

— Просто так, — уклонилась она от ответа.

Странно, что ее интересуют какие-то факты его

биографии. Может быть, в прокуратуре говорили об одном из его расследований? Впрочем, некоторые из этих дел обросли легендами.

— Как зовут эту женщину? — спросил он, имея в виду соседку Халуповича.

— Софья Оганесовна Овсепян, — ответила Линовицкая, — ее зять купил квартиру в этом доме. И поселил в ней свою тещу. Сам он вечно в командировках, его жена живет постоянно в Праге, а Софья Оганесовна живет здесь вместе с племянницей. Девушка учится в консерватории. В день, когда произошло убийство, она вернулась поздно. Поэтому Софья Оганесовна почти все время стояла у окна, глядя во двор. Почему-то пожилым людям нравится подобным образом проводить время.

— Моя бабушка тоже любила смотреть в окно, — задумчиво произнес Дронго. — Старикам интересно наблюдать за жизнью других. Они знают, как недолог наш день, и поэтому как-то по-особенному наслаждаются жизнью, растягивая это удовольствие. Вы знаете, я открыл закон прохождения жизни, — пошутил Дронго. — Первые десять лет тянутся страшно медленно, вторые — гораздо быстрее. Третьи, четвертые и пятые десятилетия пролетают, как одно мгновение. Потом время снова замедляется, осложненное болезнями и проблемами. Мы проживаем шестой, седьмой, если повезет, восьмой десяток лет. И так далее. И чем больше человек живет, тем медленнее для него течет время. Не в прямом смысле, а в метафизическом.

— Вы еще и философ? — улыбнулась Валентина Олеговна.

— Почему «еще»? — все-таки спросил он. — Или вы знаете за мной какие-то другие качества?

Автомобиль, въехав во двор, мягко затормозил у подъезда Халуповича.

— Знаю, — сказала Линовицкая, выходя из машины.

Она взглянула на часы и нахмурилась.

— Уже восемнадцать тридцать. Вообще-то нам не положено делать такие вещи. Но, учитывая исключительные обстоятельства…

Она слегка наклонилась в сторону Миши:

— Вы знаете код на двери?

— Я открою, — вышел из автомобиля водитель.

Войдя в подъезд, они поднялись на шестой этаж. В

лифте Дронго ничего не стал спрашивать, а она объяснять. «Поговорим обо всем на обратном пути», — решил Дронго. Лифт грохотал как обычно. На площадке Линовицкая нажала кнопку звонка. Через некоторое время раздались быстрые шаги.

— Кто там? — спросил молодой женский голос.

— Извините, пожалуйста, — Линовицкая оглянулась на Дронго, — я следователь из прокуратуры. Вчера мы беседовали с вашей бабушкой Софьей Оганесовной. Мне нужно с ней еще раз поговорить.

— Да, конечно.

Дверь сразу открылась. На пороге стояла девушка лет двадцати. На ней было голубое платье. Длинные волосы заплетены в две косы.

— Я вас узнала, — улыбнулась девушка, — Входите, пожалуйста.

— Кто пришел? — раздался старческий голос.

— Это к вам, Софья Оганесовна, — крикнула девушка.

Пока Дронго и Линовицкая раздевались, в коридоре появилась полная женщина невысокого роста, с большим крючковатым носом и сросшимися бровями. Выражение ее лица было мрачным, а губы упрямо сжаты. Прошаркав к гостям, она внимательно осмотрела обоих и, узнав Линовицкую, кивнула ей.

— Опять пришли? Значит, все-таки мне поверили.

— Добрый вечер, Софья Оганесовна, — вежливо приветствовала хозяйку Линовицкая. — Разрешите нам вас еще раз побеспокоить.

— Конечно, беспокойте, — неожиданно улыбнулась женщина, — мне одной скучно. А у Медеи все время или экзамены, или семинары. Корпит над своими книгами. Вот и сижу одна. Медея, приготовь нам чай, — строго приказала старуха.

Девушка поспешила на кухню, а гости вошли в большую гостиную. Комнату украшала массивная антикварная мебель. На потолке была разноцветная лепка. По углам стояли высокие, в человеческий рост, вазы. На стулья, стоявшие у большого стола, были надеты чехлы.

— Садитесь, сейчас Медея нам чай принесет. А это ваш помощник? — спросила хозяйка, глядя на Дронго.

Линовицкая обернулась к нему в некоторой растерянности, но Дронго пришел ей на помощь:

— В каком-то смысле, — сказал он, улыбаясь.

— Вы почему улыбаетесь? — строго спросила Софья Оганесовна. — У вас профессия серьезная. Вы должны производить впечатление серьезного человека. А вы улыбаетесь. Вот поэтому-то вы у нее в подчинении. А она женщина серьезная. Медея, как там чай?

— Уже несу, Софья Оганесовна, — откликнулась с кухни девушка.

— Это ваша племянница? — уточнил Дронго.

— Какая племянница? — нахмурила брови Софья Оганесовна. — Мне, между прочим, восемьдесят два. А ей только двадцать. Разве у меня может быть такая племянница? Просто родственница. Ее мать — внучка моего брата. Значит, она мне… как это называется… Медея, кем ты мне приходишься?

— Правнучатой племянницей, — крикнула девушка.

— Вот именно, — удовлетворенно крякнула Софья Оганесовна. — Мой брат был таким интересным мужчиной. Да что теперь вспоминать. Погиб на войне в тридцать девятом, еще в Китае. Был, между прочим, командиром Красной Армии. А его сын, мой племянник, был уже большим человек. Одним из руководителей всей мясо-молочной промышленности Московской области. Представляете себе? А ее мать окончила консерваторию. Ей сейчас сорок два, и она живет в Ростове. Ну а девочка приехала в Москву учиться.