Все рассказы об отце Брауне - Гилберт Кийт Честертон

очень просто, но когда вы знаете человека не первый год, а он ведет себя непохоже на себя, возникает странное чувство. Полковник — самый тихий и скромный служака, какого я только видел. Чаще всего он не признается даже ближайшим коллегам, что у него на уме. Почему же сейчас он прямо на улице громко болтал с врагом общества — чтобы сказать ему, что собирается обыскать его лавочку? Ведь, не говоря о нас, начал собираться народ, слушал, примечал. Какого черта он сообщил этому собачьему гангстеру, что собирается сделать обыск? Почему бы без лишних слов его не сделать?

— Дело в том, — сказал отец Браун, — что он и не собирался обыскивать лавочку.

— Тогда зачем кричать на весь город?

— Ну, затем, — сказал отец Браун, — чтобы весь город судачил о его визите к гангстеру и не заметил визита в банк. Собирался он сказать только те, последние слова, и не лавочнику, а банкиру, чтобы узнать его реакцию. Ведь если о банке и впрямь ходят сплетни, городок бы на уши встал, пойди он прямо туда. Он должен был измыслить для этого простую причину; и лучше, чем просьба о подписи, не сыщешь. Прекрасно придумано!

Инспектор Белтейн таращился на него через стол.

— Что вы имеете в виду? — наконец осведомился он.

— То, — отвечал священник, — что полковник Граймс был не так уж далек от истины, назвав беглеца феей. Или лучше — духом?

— Вы что, считаете, — недоверчиво спросил инспектор, — что Граймс просто придумал убитого егеря и сбежавшего браконьера? Да ну что вы! Он говорил мне об этом, как полицейский полицейскому.

— Нет, так далеко я не зайду, — мягко сказал отец Браун. — Возможно, такая история где-то в этих местах и была, но она не имеет ничего общего с тем, чем Граймс сейчас занимается. О, если бы имела!

— Почему вы так говорите? — удивился инспектор.

Отец Браун поглядел ему в лицо серыми глазами, в которых светились серьезность и простота.

— Потому что это выше моего разумения, — ответил священник. — Я знаю, если так случается, знал и теперь, когда понял, что мы преследуем мошенника-финансиста, а не обычного убийцу. Почему-то мне пришлось заниматься именно этим видом преступлений, и чаще всего я имел дело с простыми, немудреными убийцами. И вот, убийство почти всегда связано с личностью, с человеком, а современному воровству позволили стать безличным. Оно не только тайно, оно анонимно, его анонимность подчеркнута. Когда вас убивают, вы можете заметить лицо убийцы, а вот о том, кто вас обокрал, вы и за всю жизнь не услышите. Помню, первое мое дело было очень частным, домашним — человеку отрубили голову и приставили другую. Хотел бы я вернуться к таким идиллиям! В них я хоть разбираюсь.

— Вы уж скажете! — сказал инспектор. — Хорошенькая идиллия!

— Во всяком случае, частное, личное дело, — отвечал священник. — Не то что безответственная анонимность финансовых дел. Совет или комитет не могут отрубить голову, как вырубают свет, но могут отсечь взносы или дивиденды. Опять же, человеку не приделаешь две головы, а у фирмы может быть сколько угодно голов, глав, лиц. Нет, лучше убийца-браконьер и убитый егерь! С ними я разберусь, если они правда существуют.

— Какая чепуха! — вскричал инспектор, пытаясь разрядить напряжение. — Да сказано вам, Граймс о них говорил! Браконьера собирались скоро выпустить, хотя убил он как-то по-зверски, колотил егеря прикладом. Но тот — не без вины, на сей раз это он браконьерствовал. В округе его не любили, да и повод, в сущности, был. Такой уж у нас, знаете, неписаный закон.

— Вот именно, — сказал отец Браун. — Убийство очень часто хоть как-то, хоть извращенно связано с неписаными законами. А нынешнее воровство связано только с кучей беззаконных бумаг.

— Ничего не пойму, — признался инспектор. — Есть браконьер, который сидит, то есть — сидел в тюрьме. Есть, или был, егерь. Судя по всему, есть гангстер. При чем тут этот банк, где мы были?!

— Это меня и беспокоит, — смиренно и трезво сказал священник. — Банк выше моего разумения.

Тут дверь распахнулась, и в ресторан вошел торжествующий полковник, таща, как на буксире, седого улыбчивого старичка — второго судью, чья подпись была так необходима.

— Мистер Уикс, — представил его Граймс, — лучший современный эксперт по финансовым махинациям. Нам повезло, что он еще и мировой судья.

Инспектор Белтейн поперхнулся и глотнул воздух.

— Значит, отец Браун прав? — воскликнул он.

— Я знал, что он догадается, — негромко сказал полковник.

— Если отец Браун решил, что сэр Арчер Андерсон — плут из плутов, он уж точно прав, — сказал Уикс. — Не буду приводить все доказательства. В сущности, лучше представить полиции только первые этапы, да и самому мошеннику — тоже. За ним нужен глаз да глаз, чтоб он не воспользовался какой-нибудь нашей ошибкой. Вообще, хорошо бы поговорить с ним откровенней, чем вы говорили, без всех этих браконьеров и старьевщиков. Я бы ему намекнул, что мы кое-что знаем, чтобы он насторожился, а нас не привлекли за клевету. И потом, он может проговориться, когда станет темнить. Начать можно так: до нас дошли странные слухи, не объяснит ли он того-то и того-то? Словом, такая у нас официальная позиция. — И он вскочил, как будто к нему вернулась непоседливая юность.

Второй разговор с сэром Арчером Андерсоном отличался от первого и тоном, и особенно развязкой. Посетители не хотели бросать прямого вызова, но вскоре поняли, что хозяин вызов бросает. Усы его изогнулись серебряными саблями; белая