Батья Гур - Убийство в кибуце

Михаэль упрямо хотел продолжить разговор о личной жизни Оснат.

— Да, — сказала Дворка, — положение секретаря кибуца предполагает наличие недругов, особенно если ты отличаешься отсутствием гибкости, а Оснат понятия не имела, что такое быть гибкой. Однако ее личная жизнь была безупречной, если не считать ее социальной изоляции, о которой я иногда с ней говорила, начиная с девятилетнего возраста. — Дворка улыбнулась, но при этом только чуть дернулись уголки губ и слегка задрожали увядшие щеки. — Даже в детстве она старалась оградить свою жизнь от вмешательства других людей. Но ее смерть — это не происки врагов в вульгарном понимании этого слова.

— Она была замужем за вашим сыном, — сказал Михаэль, решивший, что пора переходить к этой теме.

— Да, — подтвердила Дворка, — она была замужем за Ювиком. Психологи могут сказать, что благодаря этому она еще глубже внедрилась в структуру кибуца, чтобы разрушить его. Но она сама даже не подозревала об этом. Ювик был особенным человеком. — Она произнесла это без выражения, как будто говорила о ком-то незнакомом. — Все матери говорят о своих детях одно и то же, но Ювик был особенным, настоящий трудяга, человек удивительной чистоты, для которого не было ничего дороже родины. — Михаэль молча выжидал. — Мы его так долго ждали. Я потеряла двоих детей до того, как он родился. Об этом даже Оснат не знала. Да, ужасное было время. О том времени вы можете прочесть брошюру, которую мы выпустили к юбилею кибуца. Но и после этого вам все равно будет трудно что-либо понять. Лишения, засуха, голод. Особенно голод и тяжелый труд. Иногда по двенадцать часов без отдыха — расчистка земли, пахота, строительство. Летняя жара, холод зимой, нищета и голод. Мужчины ослабевали от голода и тяжелой работы. Иногда беременной женщине доставалось только два куска хлеба и пол-яйца в день, да немного оливок. — Михаэль закурил сигарету, не сводя глаз с Дворки. — Не забывайте еще болезни. Жаль, что для вас это только история, литература… Когда я теряла детей, люди начинали избегать меня так, как они избегают меня сегодня. В те годы, если мне навстречу попадалась женщина, то она старалась перейти на другую сторону и удалиться в противоположном направлении — особенно те, кто недавно родил ребенка. Людям трудно смотреть в глаза чужому горю. Но мы выжили, а потом появился Ювик. То, что вы мне рассказали про Аарона Мероза и Оснат, было для меня большой неожиданностью, — вдруг произнесла она, немигающее глядя на Михаэля. — Аарон был необычным мальчиком. Его история — лишнее подтверждение тому, что человеком можно стать, только имея под собой солидную основу. Это был замкнутый мальчик, очень привязанный к Оснат. Когда она переехала к Ювику, он пережил тяжелый кризис. — Дворка еще добавила, что все эти годы чувствовала себя виноватой перед Аароном и что даже успехи Аарона в «большой» жизни за пределами кибуца не успокоили ее совесть. Мириам, жена Срулке, была простой, работящей женщиной, всю свою жизнь она провела на кухне, а кормить такое большое количество людей, да еще в трудные годы, — дело далеко не легкое. Поэтому она не могла много дать Аарону. — Поймав себя на том, что ее воспоминания стали многословными, Дворка умолкла.

— Вы говорили о Мириам в связи с Аароном и Оснат, — после паузы напомнил Михаэль.

— Да, — задумчиво ответила она, как будто потеряла свою мысль, — Мириам не догадывалась, какими одинокими были эти двое. Нам удалось удержать Оснат, но мы потеряли Аарона Мероза. Как я уже сказала, у нее была явная тяга к аскетизму. Кроме того, было что-то болезненное в ее половом воздержании и нежелании что-либо переживать. Это было не принципом, а естественным проявлением чего-то такого, перед чем я оказалась бессильной. Особенно когда она всю свою энергию и страсть направила на идеологию. В этом было что-то деструктивное не только для нее, но и для всех нас, для всего кибуца. Что-то нездоровое…

— Ты был прав — никогда не знаешь, как будут развиваться события, — сказал Михаэль Махлуфу Леви, заглядывая в кабинет, чтобы забрать сигареты и личные вещи. — Передай, что я буду поздно, — добавил он. Во взгляде Леви он прочел насмешку: «Успокойся, я знаю, что мне делать». Но Михаэль уже сбегал по лестнице вниз, слыша, как лязгнула за ним железная дверь. В этот момент он снова готов был утверждать, что Леви похож на дядюшку Жака.

Глава 10

Михаэль позвонил в «Хилтон» еще раз из кабинета полицейского психолога Элроя. Аарон Мероз уже ждал его в своем номере. Он не стал возмущаться, когда Михаэль предупредил его, что опоздает еще немного, а просто со вздохом сказал: «В любом случае мне уже идти некуда».

Медленно набивая трубку табаком, Элрой взвешивал каждое слово, избегая любой конкретики. Он уже в который раз настаивал на необходимости проверить все версии. Несмотря на стремление казаться важным и постоянно выделяться, Элрой, как считал Михаэль, делал вполне профессиональные выводы. Отношения их носили деловой характер, а в личные так и не переросли, хотя и холодка между ними не было.

— Вежливость никогда не бывает лишней, — сказал однажды Михаэль своему коллеге Денни Балалти, когда тот пытался подшутить над Элроем, передразнивая его манеру чистить трубку и предупредительно открывать посетителю дверь, — а его профессионализм вообще безупречен!

— Это правда, — признал Балалти, стирая с лица улыбку. — Этого у него не отнимешь.

Элрой без особого любопытства стал расспрашивать Михаэля про новое место работы и про то, как ему там служится. Тот что-то буркнул в ответ, но Элроя это вполне удовлетворило, и, услышав, по какому поводу Михаэль пришел проконсультироваться, он спросил:

— А что он принимает?

Михаэль посмотрел в записи и сказал:

— Двести миллиграммов мелларила ежедневно и пятнадцать миллиграммов халдола. Но я понятия не имею, что лечат эти лекарства. Она сказала, что ему показано амбулаторное лечение. Они стараются в таких случаях не исключать людей из членов кибуца. Я хочу узнать, не могут ли больные с таким диагнозом однажды стать агрессивными?

Элрой отложил трубку, чтобы собеседника ничего не отвлекало, и, чеканя каждое слово, ответил:

— Такую возможность исключать нельзя. Конечно, большинство душевнобольных не являются буйными. Если бы ты сказал, что у него маниакально-депрессивный синдром, например, то я бы ответил, что такую возможность можно исключить. Такие больные представляют угрозу только для себя. Но если ты говоришь, что ему поставили диагноз параноидальная шизофрения, то, если он перестанет принимать препараты…

— Но он принимал. Каждое утро он являлся к ней за своими лекарствами.

— Кто поставил такой диагноз, — спросил Элрой, выражая явное сомнение.

— В больнице. Он дважды лежал в больнице. И там уверенно поставили диагноз.

— Проходил ли он какое-либо лечение, помимо медикаментозного?

— Было время, когда он посещал психиатра из межрегионального центра…

— Я знаю их. А сейчас?

— Последние несколько лет он отказывался посещать психиатра, поэтому они решили просто приглядывать за ним повнимательней в кибуце. А почему ты спрашиваешь? Ты сомневаешься в диагнозе?

— Нет, он соответствует выписанным лекарствам, но вопрос в том, принимал ли он эти лекарства? То, что он приходил к ней за лекарствами, еще ничего не доказывает. Ей достаточно было отвернуться, чтобы он взял таблетки под язык, а потом их выплюнул. Я работал в больнице и знаю много трюков, на которые горазды больные.

— Хорошо, предположим, что он не принимал лекарства, — нетерпеливо произнес Михаэль.

— Если он не принимал лекарства, то болезнь могла бы перерасти в параноидальный психоз, он бы страдал от мании преследования, ну и так далее. Лекарство остается в организме только в течение сорока восьми часов. Если пропустить прием хотя бы один раз, то больной будет испытывать напряжение, которое может закончиться опасным приступом.

— Если все так, как ты говоришь, то отравление паратионом можно выбросить из головы, поскольку он должен, скорее, напасть на свою жертву, ведь так?

Снова начались манипуляции с трубкой, снова медленные, нарочито подчеркнутые жесты, снова тихий голос, ровное произнесение слов и осторожная формулировка фраз.

— В принципе ты прав, но в данном случае я бы не был таким категоричным. Параноик, принимающий такие дозы лекарств, может быть опасен. Я не понимаю их, — произнес он после небольшой паузы голосом, в котором уже присутствовали эмоции.

— Кого ты не понимаешь? — спросил Михаэль.

— Кибуцников, которые всегда хотят, чтобы больные оставались дома. Они играют с огнем. При тех лекарствах, которые были прописаны, ему бы лучше лежать в больнице. Мне вообще непонятен этот случай.

— Что тебе непонятно? — удивился Михаэль.