Ночь Бармаглота - Фредерик Браун

он, — а это напоминает мне ваши слова, что с вашим другом произошло несчастье. Могу я спросить?..

— С ним всё в порядке, — ответил я. — Ничего серьёзного. Меня задержали так долго другие вещи.

— Хорошо. Тогда, о, я припоминаю. Когда зазвонил телефон, мы говорили об отделении римских свечей. Мы только что выпили за это.

Я вспомнил и кивнул.

— Вот где я был с тех пор, как ушёл отсюда.

— В самом деле?

— Вполне, — сказал я. — Меня уволили полчаса назад, но всё это было забавно. Погодите, но это не так. Я не стану вам лгать. В тот момент, когда оно происходило, это было ужасно.

Его брови слегка приподнялись.

— Стало быть, вы говорите серьёзно. Что-то произошло. Знаете, доктор...

— Док, — сказал я.

— Знаете, док, вы другой. Как-то изменились.

Я вновь наполнил стаканы, всё ещё из первой бутылки, хотя в этот раз и прикончил её.

— Думаю, что временно. Да, мистер Смит, я...

— Смитти, — проговорил он.

— Да, Смитти, у меня был довольно-таки плохой, пока он не завершился, опыт, и я всё ещё реагирую на него, но долго эта реакция не продлится. Я всё ещё напуган всем этим и могу перепугаться ещё сильнее завтра, когда пойму, по сколь узкой жёрдочке прошёл, но я всё тот же самый парень. Доктор Стэгер, пятидесяти трёх лет отроду, блистательно провалившийся как герой и как редактор.

На несколько секунд повисло молчание, а затем он произнёс:

— Док, вы мне нравитесь. Думаю, вы отличный парень. Я не знаю, что произошло, и не думаю, что вы захотите мне рассказать, но об одном готов поспорить.

— Спасибо, Смитти, — сказал я. — Не то чтобы я не хотел рассказывать вам о том, что случилось сегодня вечером; просто я не хочу сейчас к этому возвращаться. В другой раз я буду рад вам рассказать, но прямо сейчас я хочу перестать думать об этом и начать снова думать о Льюисе Кэрролле. Но насчёт чего вы готовы поспорить?

— Что вы провалились как редактор. Как герой, возможно, ведь чертовски мало кто из нас — герои. Но поспорить готов, вы говорите, что провалились как редактор, поскольку уничтожили материал по некой доброй причине. И не ради своей безопасности. Выиграл я пари?

— Разумеется, — сказал я. Я не хотел говорить ему, что он выиграл его пять раз подряд. — Но я не горжусь собой за то, чего мне в прочих отношениях надо стыдиться. Ведь мне придётся стыдиться своей газеты. Всем газетчикам, Смитти, следует быть сукиными детьми.

— Почему? — И прежде чем я смог ответить, он опустошил только что наполненный ему стакан — опустошил, как и прежде, тем очаровательным трюком, при котором стакан не касается его губ, — а затем сам ответил ещё более неразрешимым вопросом: — Так газеты должны развлекать? Ценой человеческих жизней, которые они могут разрушить или даже уничтожить?

Настроение пропало — или просто не подходило. Я слегка встряхнулся и сказал:

— Давайте вернёмся к Бармаглотам. И, Бог мой, всякий раз, когда я начинаю говорить серьёзно, это меня отрезвляет. Начало вечера имело столь чудесное преимущество. Давайте вновь выпьем и снова вернёмся к Льюису Кэрроллу. И к той тарабарщине, которую вы мне излагали, звучавшей, как Эйнштейн в запое.

— Чудесное слово: «тарабарщина», — улыбнулся он. — Кэрролл мог бы изобрести его, но в его время тарабарщины было меньше. Хорошо, док, вернёмся к Кэрроллу.

И вновь его стакан опустел. Этому трюку мне следовало научиться, сколько бы времени это ни заняло и сколько бы виски я не пролил. Но в первый раз — наедине.

Я выпил свой виски, третий с тех пор, как я вернулся домой пятнадцать минут назад; и я начинал ощущать выпитое. Не то чтобы я ощущал три порции с нуля, но в этот начинались они не с нуля. Я пропустил их уже немало в начале вечера, прежде чем свежий воздух прогулки вкупе с Бэтом и Джорджем не прочистили мою голову, а потом ещё несколько у Смайли.

Теперь они влияли на меня. Не сильно, но определённо.

Комнату окутал туман. Мы вновь говорили о Кэрролле и математике, или, точнее, говорил Иегуди Смит, а я пытался сосредоточиться на его словах. На мгновение он как будто слегка расплывался и то приближался, то отступал, пока я смотрел на него. И голос его тоже расплывался, распадаясь на синусы и косинусы. Я встряхнул головой, чтобы слегка прояснить её, и решил, что лучше на время отложить бутылку.

В этот момент я понял, что сказанное им только что было вопросом, и извинился.

— Часы на вашей каминной полке, — повторил он, — идут верно?

Я постарался сосредоточить взгляд на них. Без десяти минут двенадцать.

— Да, верно, — сказал я. — Ещё рано. Конечно, вам незачем думать об уходе. Я пока немного охмелел, но...

— Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться туда? У меня, конечно, есть указания, как туда доехать, но вы, возможно, рассчитаете необходимое нам время лучше меня.

Секунду я смотрел на него пустым взглядом, пытаясь понять, о чём он говорит.

Затем вспомнил.

Мы направлялись в дом с привидениями охотиться на Бармаглота или кого-то вроде.

Глава девятая

Изловить эту рыбку нетрудно —

Ребёнку под силу.

И купить эту рыбку нетрудно —

Гроша бы хватило.

Быть может, вы не поверите, что я мог забыть об этом, но я забыл. С тех пор, как я ушёл из дома, и до того момента, как вернулся, произошло столько всего, что, пожалуй, лишь чудом я помнил даже своё имя — и Иегуди.

Без десяти минут двенадцать, а нам, по его словам, надо там быть в час.

— У вас есть машина? — спросил я.

Он кивнул.

— В паре домов ниже. Я вышел не там, где надо, чтобы посмотреть номера домов, но оказался достаточно близко, чтобы не перегонять машину.

— Тогда мы доберёмся туда минут за двадцать-тридцать, — ответил я.

— Отлично, доктор. Тогда, рассчитывая на полчаса, у нас есть ещё сорок минут.

Приступ хмеля быстро проходил, но на сей раз я наполнил только его стакан. Я хотел протрезветь слегка, а не до конца, поскольку, протрезвей, я мог бы одуматься и решить, что