Эллери Квин - Приятное и уединенное место

Питер махнул рукой:

— Нечто подобное я и предполагал. Импортуна был психом.

— Кто-то говорил — кажется, Стерн, автор «Тристрама Шенди», — что безумие более последовательно, чем разум. Хотите убедиться, насколько последовательным было безумие Импортуны? На той же полке находится книга «Высадка пилигримов». Она стоит правильно? По какой-либо особой причине? О да! Высадка на Плимутской скале произошла в 1620 году.[71] Число 1620 состоит из цифр 1, 6, 2 и 0, которые в сумме составляют девять. К тому же число 1620 делится на девять, давая результат сто восемьдесят. Но 1 + 8 + 0 снова равняется девяти! Можете представить, с какой радостью Импортуна потирал руки?

— Откровенно говоря, нет, — ответил Питер. — Его трудно было назвать жизнерадостным типом.

— Вы придираетесь к мелочам. Взгляните на эту книгу, Питер, — могу я называть вас по имени? Мне кажется, будто мы знакомы давным-давно. Она называется «Великая хартия в Раннимиде». Едва ли необходимо заглядывать внутрь. Как известно любому школьнику, короля Иоанна вынудили подписать Великую хартию вольностей в 1215 году. Сложите цифры этого числа, и что вы получите? Девять! А если разделить 1215 на девять, то получится 135. 1 + 3 + 5 снова дает девять! Еще один триумф великого магната.

Или вот эта книга, Питер, также стоящая в правильном положении. «Возникновение Римской империи». Ее создал к своей грядущей славе Август Цезарь после победы при Акции. Дата установления его принципата? 27 год до Рождества Христова. Добрые старые двадцать семь — составляющие его цифры в сумме дают девять, и само оно делится на девять. Правда, частное при этом получается не девять, а три, но нельзя иметь все сразу, верно?

Факт в том, Питер, что каждая книга на этой полке, в прямом или перевернутом положении, имеет отношение к мистической вере Импортуны в могущество числа «девять». Вот почему он велел вам не прикасаться к ним и так рассердился, когда вы это сделали.

— Я знал, что он считает девять счастливым числом, — сказал Питер, — но это уже совершеннейший бред!

— Как сказать. Вы упомянули его обвинение, будто из-за вас сорвалась сделка. Скажите, Питер, что произошло после того, как он снова поставил эти три исторические книги вверх ногами? Я уверен, что Импортуна, узнав причину срыва сделки, не смирился с этим.

— Вы правы. Он тут же созвал трансатлантическую конференцию по телефону и выдвинул новое предложение.

— С каким результатом?

— Сделка состоялась.

— Видите! — Эллери с триумфом пожал Питеру руку и удалился.

Придя в полицейское управление, Эллери узнал, что все удочки, заброшенные с Сентр-стрит, все еще остаются без улова. Несмотря на конфиденциальную экспедицию в священные пределы Верховного суда, вашингтонская фаза расследования не выявила никаких признаков «друга детства Нино», живого или мертвого, которому удалось занять судейское кресло. А проверка четвертого послания, где упоминалось, что покойный мультимиллионер в молодости играл в полупрофессиональной бейсбольной команде Бингэмптона, штат Нью-Йорк, не вызвала отклика ни в самом Бингэмптоне, ни где-либо еще.

Площадки для гольфа не оказалось ни на ранчо Импортуны в Палм-Спрингс, штат Калифорния, ни рядом с ним. Шестое сообщение было попросту лживым, и седьмое вроде бы тоже — по крайней мере, его не удалось подтвердить. Возможно, Нино Импортуна был привержен садистской или мазохистской сексуальной практике, но не обнаружилось никаких доказательств того, что он наслаждался использованием кошки-девятихвостки. Миссис Импортуна, которая, рассуждая логически, должна была знать об этом и которая решительно отказалась обсуждать какие-либо аспекты ее сексуальных отношений с покойным супругом, тем не менее на вопрос о кошке-девятихвостке заявила с некоторой горячностью, что, «насколько я знаю, это злобная выдумка».

На вилле Импортуны в Лугано не было никаких изображений муз. Не нашелся и скульптор, который получил заказ на подобные изображения, как говорилось в восьмом анонимном послании.

— Очевидно, анонимки присылал какой-то псих, — сказал инспектор Квин. — Мы решили бросить эту линию расследования.

— Мне это не кажется разумным, — отозвался Эллери, — но не спрашивай почему. Да, папа, мне нужна информация о доме «99 Ист». Подробности его продажи Импортуне, копия договора и так далее.

— Какое это может иметь отношение к делу?

— Если хочешь, называй это догадкой. И еще одно… Хотя об этом я сам позабочусь.

— О чем?

— Я телеграфирую в итальянское частное агентство, чьими услугами уже пользовался, с просьбой прислать мне авиапочтой копию свидетельства о крещении Туллио Импортунато из церковных архивов.

— Зачем? — буркнул инспектор. — Ладно, назовем это еще одной догадкой. Что ты обнаружил в пентхаусе?

Эллери посмотрел на отца:

— Откуда ты знаешь, что я там что-то обнаружил?

— Столько лет видя твою физиономию, я не мог не научиться читать по ней.

— Я не обнаружил ничего конкретного, но, по-моему — и это уже больше чем догадка, — Вирджиния Импортуна и Питер Эннис наставили целый частокол рогов на голову старика Нино. Готов поклясться, что они не ограничивались страстными взглядами с противоположных концов комнаты. А теперь скажи, что воскресило тебя?

— Воскресило?

— Несколько дней назад ты был готов уйти в дом престарелых, а сегодня выглядишь вполне жизнеспособным. Что здесь произошло?

— Ну, мы работаем над кое-чем, — осторожно сказал инспектор. — Вообще-то эта версия существовала с самого начала… Но все это строго секретно, Эллери, — начальство отберет у меня значок, если узнает, что я поделился даже с тобой.

— Чем поделился? Ты же ничего мне не сообщил!

— Ну, пока что мы двигаемся ощупью — мы не можем предпринять решительные меры без санкции окружного прокурора. Которого, кстати, очень заинтересует то, о чем ты только что рассказал мне. Это отлично укладывается в картину.

— В какую?

Но инспектор только покачал головой, и никакие льстивые уговоры сына не могли побудить старого сыщика к откровенности.

Эта осень мучила Эллери неудовлетворенностью. Девятки преследовали его и во сне, и за едой. Он продолжал изучать все девять анонимных посланий, ища в них тайный смысл, как обезьяна-мать ищет блох у детенышей, и размышляя, не следует ли ему проконсультироваться у специалиста-криптографа.

Здесь Эллери застревал, и не только из-за секретности, предписываемой Сентр-стрит. Сама мысль о подобной глупости, считал он, свидетельствует о степени его отчаяния.

Иногда Эллери испытывал сквозь пронесшиеся тысячелетия сочувствие к легендарному сыну Эгея и Эфры, пробиравшемуся ощупью по лабиринту под дворцом Миноса в Кноссосе навстречу лишь смутно представляемому чудовищу. «Беда в том, — думал Эллери, — что я не Тесей и у меня нет возлюбленной Ариадны, которая помогла бы мне найти Минотавра». Число «девять», в отличие от нити Ариадны, с любого места двигалось по кругу, не приводя никуда.

Эллери был уверен в одном: это число что-то означает. Ему казалось непостижимым, что они не могут понять его смысл. Выбор девятки в качестве символа являлся фактом, чреватым чём-то важным.

Чреватым? Беременным?

Это слово не выходило у него из головы. Он не понимал причину, но она существовала где-то, вне пределов досягаемости.

Если все дело походит на беременность, то не родится ли в итоге мертвый плод? Или у матери произойдет выкидыш? Или же она выдержит срок, но родит маленького монстра, которому врачи по молчаливой договоренности позволят умереть?

Девятимесячный монстр…

Девять…

Или 99?.. 999?.. 9,999?.. 99,999?.. Эта дорога вела к безумию.

Тем временем на Сентр-стрит расследование продвигалось, хотя и крайне медленно. Некоторые линии были отброшены, и это также считалось прогрессом, правда, не комиссаром и другими высшими чинами.

Анонимные послания, к досаде Эллери, были официально отвергнуты. Тщательная проверка внушительного списка деловых конкурентов Нино Импортуны лишь утомила следователей. По-прежнему нигде не было никаких следов загадочного мистера Э., как будто он сгинул в каком-то природном катаклизме. Эта линия оставалась открытой, но лишь как рутинная предосторожность.

Однажды в конце октября инспектор Квин объявил Эллери:

— Время пришло, сынок.

— Для чего? — проворчал Эллери. В эти дни он ворчал постоянно.

— Помнишь тот напыщенный замысловатый вздор, который ты нагородил после убийства Джулио Импортуны? Насчет передвинутого стола, убийцы-левши, клеветы на Марко и еще бог знает чего? Это звучало великолепно, но оказалось полной чушью. Когда Марко признался в убийстве Джулио, покончив с собой, все твои фантастические дедукции отправились прямиком в унитаз.