Клод Изнер - Три изысканных детектива (сборник)

Искомый дом оказался напротив церкви Сен-Медар. Там на втором этаже располагались редакция журнала «Ля Револьт» и меблированные комнаты, а на первом — питейное заведение, где за длинной стойкой, уставленной разнокалиберными бутылками, сидели студенты, рабочие, девицы и сутенеры.

В этот час зеленая фея абсента принимала своих подданных. Время от времени кто-нибудь хрипло затягивал песню.

Хозяин заведения невозмутимо протирал стаканы и каждые несколько минут добавлял костяшку домино к тем, что вытянулись в линию на стойке. Когда Виктор спросил его, где можно найти Клови Мартеля, тот лишь поднял брови, не отрываясь от игры, которую вел сам с собой.

— Меня заверили, что он живет здесь, — настаивал Виктор.

Хозяин что-то невнятно пробурчал.

— Да не ищи ты его, он давно уже свалил. Пойдем лучше ко мне. Останешься доволен! — игриво обратилась к Виктору высокая женщина в алой кофточке, едва прикрывавшей пышную грудь. Слишком яркие губы, слишком толстый слой пудры на щеках щеки — она была похожа на потрепанную куклу…

— Где он?

— Ты что, оглох? Я же сказала, он свалил. На деревянном колоколе. [78]

— Заткнись, Эйфелева Башня! — рявкнул хозяин.

— А что такого, Люлю? Если месье проведет ночку в моем гнездышке, ты тоже получишь навар. Всем известно, что Клови слинял, не заплатив тебе ни су.

— Верно говоришь, но ничего, я знаю, где его найти.

— Где? — оживился Виктор.

— А какая мне корысть вам помогать?

Виктор перегнулся через стойку.

— Отвечайте, пока прошу по-хорошему. Могу и поколотить так, что мало не покажется.

— Полегче, приятель. Клови по воскресеньям торгует на рынке Сен-Медар. Может, пропустите стаканчик? Я угощаю.

— Спасибо, не надо.

— Ну, пойдем же, я развлеку тебя по полной программе, — прошептала Эйфелева Башня.

— Не стоит мадам, — бросил Виктор, отступая к дверям.

Холод пробирал до костей. Виктор засунул руки в карманы. Краем глаза он заметил неподалеку велосипедиста, который, присев на корточки, возился с задним колесом. Виктор поспешил на улицу Монж.

«Посланник» выпрямился, проводил его взглядом и зашел в пивную.

Холмистая улица Шаронн заканчивалась темной пастью тупика, ощерившейся убогими лачугами, похожими на расшатанные зубы. За палисадниками стояли несколько фургонов; вокруг костров репетировали свои номера бродячие циркачи. В начале улицы Нис появилась девушка, толкая перед собой шарманку на колесах. Она вошла во двор неприметного двухэтажного дома, поставила шарманку под навес и украдкой заглянула в мутное окно. В комнате было тихо. Должно быть, старый боров напился и заснул.

Девушка осторожно поднялась по шатким ступеням, перешагнув через скрипучую пятую, остановилась перед дверью и прислушалась, различив голоса. Значит, старый боров все-таки не спит, болтает с кем-то. Вот и хорошо, значит, он не услышит, как она пробирается по лестнице к себе на чердак.

Анна Марчелли тихо прикрыла за собой чердачный люк и зажгла керосинку. Она целый день таскала по улицам тяжелую шарманку, спину у нее ломило, она вся продрогла. В этом городе ей всегда было холодно, даже когда светило солнце. Она мечтала вернуться в Италию, в теплый Неаполь, где изумрудные волны лижут берег и оборванные босоногие дети носятся по улицам с веселым смехом, пусть даже животы у них подводит от голода. Она и сама когда-то бегала так, пока ее отец, наслушавшись рассказов о богатой, процветающей столице Франции, не вбил себе в голову, что они найдут там счастье. Они собрали нехитрый скарб и перешли через Апеннины.

— Вот увидишь, Анна, мы обязательно разбогатеем. Париж — самый прекрасный город на свете, люди там щедрые! Моя музыка и твой голос принесут нам славу!

Славы они так и не дождались, и всё, чего добились — это темного, продуваемого ветрами чердака, который сдал им по сходной цене скряга Ахилл Менаже (впрочем, отец называл его благодетелем).

— Che freddo! [79] — прошептала Анна.

Спустя полгода после прибытия в город своей мечты ее отец умер от чахотки. Ему не было и тридцати пяти. Ахилл Менаже оплатил мессу и похороны — по самому дешевому разряду.

— Это Господь покарал его, — бормотал он, гладя Анну по голове.

Она отдала Менаже долг. Стократно. Так что даже сейчас, ловя на себе взгляды мужчин, чувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

Прошло восемь лет. Все эти годы она пела романсы на улицах и получала побои от Менаже — и это вместо обещанного отцом золотого дождя.

Она тихонько запела:

Время летит, летит,Но любовь ему не унести… [80]

Ей едва минуло девятнадцать. Вся жизнь впереди, все еще может измениться.

Анна придирчиво оглядела себя в мутном зеркале, висевшем в изголовье убогой постели: светло-карие глаза, тонкий нос; из-под чепчика выбиваются пряди густых волос. Она заметила, что синий фартук на бретелях снова пора штопать. Этот фартук вместе с белой блузкой и красной юбкой был ее рабочей одеждой. Анна повесила пальто на спинку единственного стула, достала из шкафа миску с чечевичной похлебкой и поставила ее подогреваться на керосинку. Окинула взглядом портреты Верди и Гарибальди, приклеенные к стене: она купила их у торговца эстампами на набережной Конти.

…Отставив пустую миску в сторону, девушка подошла к маленькому алтарю, сооруженному в память об отце: ракушечные бусы и три камушка, подобранные на склоне Везувия, были разложены вокруг потрепанного блокнота, в котором Луиджи Марчелли записывал партитуры своих произведений. Не считая этих сокровищ, ее имущество составляли кувшин, лохань, немного посуды и белья. А жалкое жилище принадлежало старому борову. Его надтреснутый голос доносился до нее снизу.

Анна встала на колени, словно пробку из бутылки, вытянула из половицы круглый сучок и приникла ухом к отверстию. Вот лысый череп Ахилла Менаже. Вот мятый шапокляк, прикрывающий макушку незнакомого субъекта. В руках у него какой-то металлический предмет со сверкающими камнями. Ахилл Менаже вынул из кармана две монеты. Шапокляк отрицательно качнулся из стороны в сторону. Ахилл Менаже добавил третью. На этот раз сделка состоялась. Шапокляк получил свои деньги и ушел; старый боров подошел к окну, дождался, пока тот скроется из виду, и тоже выскользнул за дверь. Анна бросилась к люку, приоткрыла его и проследила, как хозяин крадется по лестнице. Вот он присел у пятой скрипучей ступени, приподнял доску и засунул под нее что-то. Выпрямился, не спеша вернулся в дом и минут через десять вновь вышел на улицу, одетый в теплое пальто.

«Сегодня четверг, — сказала себе Анна. — По четвергам он ходит в бордель на улице Петион. Ага, значит ты угрожал сдать меня полиции за то, что у меня нет бумаг, да?»

Она выскользнула на лестницу, подняла доску, вытащила то, что было спрятано под ней, и засунула внутрь шарманки.

«Сначала я тебя обворую, а потом убью, мерзавец!».

Ненависть согрела ее, и вскоре она заснула.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Пятница, 15 апреля

Воркование голубей на крыше возвестило о наступлении утра. Анна съежилась под тонким одеялом: ее комнатушку продувало насквозь. В слуховое окно над кроватью, покрытое мелкими каплями дождя, падал тускло-серый свет.

Анна застонала. Ну почему нельзя, как по волшебству, перенестись в Неаполь, где она всегда просыпалась в благословенном тепле!

Надо вставать и идти на улицу, толкать перед собой шарманку, вертеть ручку и петь — чтобы заработать хоть несколько су. Всё: рывком откинуть одеяло, вскочить и быстро-быстро одеться.

Анна натянула блузку и юбку, вздрагивая от прикосновения холодной ткани. Накануне она засунула одежду под матрас, но это не дало результата. Девушка зажгла керосинку, поставила на нее кастрюлю с водой, отрезала ломоть черствого хлеба и стала медленно жевать его, стараясь растянуть подольше. Когда вода нагрелась, Анна умылась, тщательно расчесала волосы, заплела в косу и спрятала под чепчик. Она уже собиралась сварить кофе, сожалея о том, что у нее осталась лишь одна чайная ложечка драгоценного мокко, купленного за безумные деньги, когда внизу прозвучал громкий сухой щелчок. Анна вздрогнула. Потом присела на корточки, вытащила сучок из половицы и заглянула в дырку. Увидев на полу какую-то темную кучу тряпья, она не сразу поняла, что это ее «благодетель», Ахилл Менаже.

Он дернулся и затих. Анна заметила смутный силуэт, тут же пропавший из поля зрения. Наступила тишина. Девушка слышала только стук собственного сердца. Молясь, чтобы тот, кто напал на хозяина, не догадался, что наверху кто-то есть, она затаила дыхание. Послышался стук, скрежет, царапанье: кто-то методично обыскивал комнату. Интересно, Ахилл мертв или просто без сознания?