Герд Нюквист - Травой ничто не скрыто...

— Хочу установить, какой револьвер у полковника Лунде.

— А ты знаешь, что у него есть револьвер?

— Он военный. У него наверняка есть револьвер. И лицензия.

Он продолжал листать бумажки.

— Вот он тут как тут. У полковника Лунде револьвер системы «Люгер». Девятимиллиметровый калибр соответствует.

— Но, наверное, у многих людей есть такой револьвер?

— Разумеется. Но сейчас нам важно установить, что он есть у полковника Лунде. А с помощью баллистического теста нетрудно определить, был ли этот выстрел произведен из его револьвера. Едем туда, Мартин, мне надо задать два-три вопроса семейству Лунде!

День тонул в золотисто-синих сумерках. Улицы на пути к Холменколлену казались голыми — тысячи ботинок вытоптали весь снег.

На улицах сейчас было безлюдно. Разве что повстречается запоздалый гуляка, хлебнувший лишнего и теперь нетвердой походкой бредущий к центру столицы.

На Холменколлене служащие Общества Лыжников убирали мусор: газеты, программы, бутылки, бумаги из-под колбасы и бумажные стаканы.

Праздник был позади. Еще два-три часа — и сгустившиеся сумерки скроют трибуны, деревья и озерцо. И только трамплин, залитый светом прожекторов, все так же будет белеть яркой дугой над темным лесом.

Полковник Лунде и его три дамы, как всегда по вечерам, сидели вокруг стола в гостиной. Со своими книгами, рукоделием и пасьянсом.

Я вдруг почувствовал, что ненавижу их всех.

Карл-Юрген остановился у двери, я закрыл ее за ним и тоже остановился. Не знаю, какие у нас при этом были лица.

— Сегодня утром кто-то стрелял в доктора Кристиана Бакке, — сказал Карл-Юрген. — Ему выстрелили в спину, когда он стоял в толпе у трамплина.

В комнате стало совсем тихо, а я впился глазами в лица четырех людей у стола. Но реакция у всех была совершенно естественная. Все четыре лица исказились ужасом. В общем, так и должно было быть.

— Где вы храните ваш револьвер, полковник Лунде?

— Я? При чем тут я?!

— Полковник Лунде, я спросил: где?

Полковник Лунде встал. Прямой как палка. Он понял, что перед ним старший по чину и подчиняться надо беспрекословно.

— В левом верхнем ящике письменного стола.

— Кому известно, что вы держите его там?

— Кому?.. Да всем известно. Я хочу сказать… всем моим близким.

— А почему?

— Я часто его прочищаю!

— Вы запираете ящик?

— Нет.

— Значит, любой обитатель этого дома может его взять?

Глаза полковника беспокойно забегали.

— Да.

— Мы все его брали, — сказала маленькая фрёкен Лунде.

Я не мог не взглянуть на нее.

— Зачем, фрёкен Лунде?

— Затем, что иногда полковник оставляет его на столе. И тот, кто в этот день вытирает пыль, берет револьвер и кладет в ящик.

— А кто последний клал его в ящик? Я хочу сказать, кто последний вытирал пыль?

— Я, — сказала фрёкен Лунде. Она была похожа на крохотного терьера, готового громким лаем защищать своего хозяина.

— Мартин… — произнесла Виктория. Голос ее был так слаб, что я с трудом расслышал ее слова. — Мартин, а что… что с твоим братом?

— Он будет жить, — сказал Карл-Юрген. Он опередил меня, не дав мне ответить, а это прежде было не в его привычках. Как правило, он никого не перебивает. — Но ему придется долго пробыть в больнице.

— Как долго?.. — спросила Люси. Ее лицо под копной золотых волос было бело как мел.

— Трудно сказать. Быть может, несколько месяцев.

Теперь я понял, почему Карл-Юрген опередил меня с ответом. Он хотел, чтобы семья Лунде считала Кристиана на долгий срок выбывшим из игры. Наверно, у него для этого были серьезные основания.

— Я возьму с собой ваш револьвер, полковник Лунде.

Полковник Лунде взглянул на него, и глаза его сузились.

— Это мой служебный револьвер, и у меня есть на него лицензия. Никто не имеет права его у меня отобрать.

— В таком случае я конфискую его на основании двести двенадцатой статьи Уголовного кодекса.

— Полковник Лунде не имеет к этой истории ни малейшего отношения, — сказала маленькая фрёкен Лунде. Терьер тявкал как мог.

Полковник Лунде, казалось, сразу обмяк.

Виктория и Люси не сводили с него глаз, не знаю, кто из них двоих был бледнее. Одна лишь фрёкен Лунде не теряла присутствия духа.

Полковник Лунде подошел к письменному столу и выдвинул ящик. Он протянул руку, чтобы взять револьвер. Карл-Юрген стоял за его спиной.

— Не дотрагивайтесь до него, полковник Лунде!

Карл-Юрген почти никогда не повышал голоса. Но сейчас он его повысил.

Полковник Лунде словно сразу состарился на десять лет. Он попятился и рухнул на стул у стола. Мертвая тишина вползла в комнату, окутав книги, рукоделие и незавершенный пасьянс.

Карл-Юрген вынул из кармана пиджака носовой платок. Затем взял платком револьвер, убедился, что он поставлен на предохранитель, и спрятал его в карман.

— Спокойной ночи, — сказал Карл-Юрген и повернулся к двери.

Никто не вышел его проводить.

Полковник Лунде встал, неотрывно глядя на дверь, за которой исчез Карл-Юрген. Потом повернулся и впился взглядом в трех женщин, сидевших за круглым столом красного дерева, с кружевной салфеткой под лампой. Вся его небольшая жилистая фигура подобралась. Взгляд потемнел и стал колючим — мне невольно вспомнился тигр, приготовившийся к прыжку.

— Кто из вас дотрагивался до моего револьвера? — спросил полковник. Голос его был совершенно спокоен — потому-то, наверное, он так меня потряс. Меня. Но отнюдь не трех женщин.

Маленькая фрёкен Лунде смотрела на него ласковыми карими глазами, в голубых глазах Люси застыло томное выражение, на лице Виктории сияли две зеленые звезды.

.— Я, — ответили хором все три.

Полковник Лунде подошел к круглому столу и на мгновение оперся о него ладонями. Потом вдруг резким движением смел со стола разложенный пасьянс и стукнул кулаком по столу.

— Черт возьми!.. — крикнул он.

Женщины не шевельнулись. Я застыл там, где стоял, — на полпути между столом и дверью.

Глубоко втянув голову в плечи, полковник переводил взгляд с одной женщины на другую. Все три смотрели на него с невозмутимым выражением лиц.

— Идите спать! — рявкнул он. — Я не желаю вас видеть…

Они встали. Фрёкен Лунде сложила свое вышиванье. Люси закрыла книгу. Виктория нагнулась и стала подбирать с полу карты.

— Оставь!

Виктория промолчала. Остальные тоже не проронили ни звука. И все три исчезли за дверью.

— Бабье!.. — сказал полковник Лунде.

И снова сел. На первый попавшийся стул. Потом уперся локтями в стол и уронил голову на руки.

Я смотрел на его смуглый затылок, на коротко подстриженные, с проседью волосы. Потом я наклонился и стал собирать карты. Он промолчал. Я сел у стола напротив него и стал аккуратно складывать карты в колоду. Потом спрятал их в шкатулку. На стене за спиной полковника Лунде тикали часы.

Я вынул из пачки сигарету.

— У вас не найдется спичек, полковник Лунде? — спросил я.

Казалось, он только теперь заметил мое присутствие. Потом взглянул на меня и маленькими сильными руками потер надбровья.

— Спичек нет…

— Ничего. Я вспомнил — кажется, у меня самого есть.

И я закурил.

Полковник Лунде смотрел куда-то поверх моего плеча. На его лице были растерянность и тоска.

— Я солдат, доцент Бакке… да, солдат. Я пробыл солдатом почти всю жизнь. Я привык к порядку, К покою, порядку и дисциплине. Мне… мне нравится такая жизнь. Покой. Покой и мир. При… при Виктории было так спокойно. Она была хорошей женой. Такой, какая нужна солдату… Но после ее смерти…

Я выжидал. Он вдруг посмотрел на меня в упор.

— Что происходит в этом доме, доцент Бакке?

— Не знаю, — ответил я. — Вернее, знаю очень мало. У вас есть виски, полковник?

Я вспомнил о графине с портвейном. Неужели у него не найдется бутылки виски?

— Да… то есть у меня есть одна бутылка. Я пью очень редко. У солдата должна быть ясная голова. Солдату нужно…

— Где эта бутылка, полковник Лунде? Я ее принесу.

— В буфете… там, где графин с портвейном.

Я подошел к буфету, открыл дверцу и вынул бутылку. Полная, даже откупоренная. Я принес из кухни два стакана.

Полковник Лунде сидел все в той же позе.

Я откупорил бутылку и наполнил два стакана. Один из них я поставил перед полковником.

— Выпейте, полковник.

Секунду он разглядывал стакан, потом отпил глоток. Точно так же, как в прошлый раз, пригубил портвейн.

— Выпейте залпом, полковник.

Он воспринял мои слова как команду и единым духом осушил стакан. Я сказал — выпить залпом, и он выпил залпом. Это больше всего меня поразило. Он в точности исполнил мое приказание. Он был солдат.

На его сухом смуглом лице проступил легкий румянец.