Солнце в руке - Буало-Нарсежак

Армель одевается. Черный костюм, черная шляпа, черные перчатки. Траур по Ронану она будет носить долго, и пусть за спиной ее шепчут: «Бедный Жан-Мари! Невесело ему живется!» Нотариус живет возле самой церкви, в красивом старинном доме, похожем на резиденцию епископа. Вход скромно прячется среди деревьев сада — людям незачем знать, кто ходит к юристу. Ее принимает первый помощник и сейчас же ведет в кабинет. Он суетится вокруг нее, как если бы она была крупной и важной клиенткой: здесь имя пока еще значит больше, чем состояние. Армель сообщает ему о цели своего визита, и юрист не может скрыть удивления.

— Видите ли, мадемуазель, нам не часто задают вопросы на подобную тему. Впрочем, думаю, что смогу просветить вас со всей возможной точностью. Сейчас посмотрим соответствующую статью кодекса…

И не прекращая беседы, торопливо листает книгу, похожую на церковный требник.

— Мадам, ваша тетушка чувствует себя хорошо?.. Я так понимаю, что вы случайно наткнулись в замке на какие-то ценные вещи? Во время войны многие старались получше спрятать свои ценности, и до сих пор еще люди часто находят всякие тайники в каминах, в стенах, даже в семейных склепах… Так, что же это я, все болтаю и болтаю, а сам в своем родном Гражданском кодексе не могу разобраться… Ах! Вот оно! Статья не очень длинная, смотрите!

«Собственником клада является лицо, нашедшее его в собственном владении». — Он поясняет: — Это очевидно! Думаю, что это именно ваш случай, поскольку замок Кильмер по праву принадлежит семье Кильмер. Но вот дальше уже интереснее. — Голос его меняется и приобретает налет торжественности. — «Если клад найден на территории, принадлежащей другому лицу, половина его — обратите внимание: половина — принадлежит лицу, обнаружившему клад, а другая половина — владельцу территории. Кладом является любой спрятанный или закопанный в землю предмет, на который никто не может предъявить права собственности и который был обнаружен случайно».

Он улыбается, снимает очки и говорит:

— Это напомнило мне одну забавную историю…

— Извините! — прерывает Армель. — Дело в том, что меня ждут…

— О, это вы меня извините! Понимаете, во всех историях, связанных с кладоискательством, всегда есть нечто таинственное. Фей у нас больше нет, зато остались такие вот неожиданные подарки судьбы… Впрочем, я отвлекся. Продолжаю. «Право на предметы, брошенные в море или выброшенные морем на берег, какой бы природы они ни были, определяется специальным законодательством. То же самое относится к утерянным предметам, владелец которых не установлен».

— Это все?

— Да, это все. Но уверяю вас, при всей кажущейся простоте это совсем не так просто. В этом и заключается вся прелесть права… Мы не будем обсуждать того, что касается предметов, брошенных в море. Это несерьезно, хотя в данном случае слово «море» обозначает любой водоем вообще — реку, озеро и так далее.

— Минутку, — говорит Армель. — Предположим, что… О, разумеется, это не более чем предположение… Предположим, что при эвакуации немцы бросили в озеро некие компрометирующие их вещи…

— О! — говорит клерк. — Либо владелец заявляет о своих правах, либо он о них не заявляет. Если он выдвигает какие-либо претензии, тогда начинается судебный процесс. Но в случае, на который вы намекаете, я что-то не вижу, кто мог бы доказать, что является собственником данных предметов. Я поговорю об этом с господином Бертаньоном.

— О нет, не стоит! Речь идет о небольшом споре, который затеяла моя тетя. Голова у нее постоянно занята проблемами наследования. Ей это заменяет кроссворды.

— Ну что ж, в таком случае вы можете сказать ей, что тот, кто обнаружит клад, имеет законное право на его половину — разумеется, если объявит о своей находке. Однако чаще всего лицо, обнаружившее клад — таково официальное наименование, — старается сохранить свою находку в тайне. Между нами говоря, это более чем понятно! Государство готово наложить лапу на все, до чего в состоянии дотянуться. Уж поверьте мне, я знаю, что говорю.

Он провожает Армель к выходу с подчеркнутой учтивостью, в которой сквозит врожденное уважение законника к иерархии. Армель мучительно размышляет. Все-таки придется заявить об этих миллионах. Наверняка найдется кто-нибудь, кто начнет удивляться: а зачем это Жан-Мари каждый день плавает на лодке в одно и то же место на озере? Это загадочно! Но может быть, все-таки есть какой-нибудь способ… Да, им очень пригодился бы Ван Лоо — если бы он только не был Ван Лоо! Она еще сама не знает, что будет делать, но смутно уже чувствует, что должна его использовать. Постой-ка, да ведь есть же Габриэль Кере! Вот у кого можно спросить! Надо только разузнать, где она живет. Армель немного злится сама на себя, что порвала всякие связи со своими прежними подругами. Габриэль одно время очень дружила с Маривонной Кентен. Она считалась разбитной девицей, потому что тайком курила с Франсуа — тогда ему еще не было нужды называть себя Жорисом Ван Лоо! Армель поднимается к себе в комнату и забивается в свое любимое кресло. Воспоминания вдруг обрушиваются на нее с неистовой силой. Она снова видит перед собой дружную компанию, которая собралась тогда в Жослене. Они купались, играли в теннис, плавали в лодке и распевали песенки Трене или куплеты Мирей. «Старый замок, замок, замок…» А потом по этой жизни прокатилась война. Что стало с Габриэль? Может быть, тетя знает? Ее бездонная память иногда кажется старым, вышедшим из употребления словарем! Она еще переписывается с Анной Кентен, а Габриэль точно дружила с Анной — вот и след! Надо его проверить. Если только Габриэль никуда не уехала из Франции, есть шанс, что Кентенам известно, где она. С другой стороны, совсем необязательно Габриэль сможет ей что-нибудь рассказать о тайне Ван Лоо. К кому же еще обратиться? А может, поступить проще — взять и в лоб спросить у самого так называемого голландца, когда он вернется? Но он просто соврет что-нибудь, вот и все. Соврет из предосторожности, а то и вовсе ради удовольствия. Но Армели непременно нужно узнать правду, потому что она должна защитить Жана-Мари. Она нутром чует, что все его разговоры про фильм — не более чем предлог. Потому что Ван Лоо на самом деле не кто иной, как Франсуа Марей де Галар — красавец Франсуа, который уже тогда, до войны, играл на ипподроме и без колебаний занимал деньги у девушек, стоило отцу чуть перекрыть ему кислород… И вот теперь, когда им надо поднять с озерного дна двести сорок миллионов… Случайно ли это совпадение? С