Жорж Сименон - Мегрэ в школе

— Долго придется ждать разговора с Парижем?

— В это время не долго, господин Мегрэ.

Ожидая, пока его соединят, он наблюдал за ней, смотрел, как она ведет записи, и спрашивал себя: замужем она или нет, а если нет, то когда выйдет замуж и станет ли со временем похожа на старуху Бирар.

Он пробыл в телефонной будке около пяти минут, и барышня через закрытую дверь могла услышать только:

— Нет… устриц нет… Потому что их нет… нет… Погода прекрасная… Совсем не холодно…

Он решил пойти поесть. Молодой учитель все еще был на месте, и Мегрэ уселся за столик как раз напротив него. Вся деревня уже знала, что это новый учитель.

С ним еще не здоровались, но на улице провожали его взглядом и, когда он проходил мимо, начинали о нем судачить. Учитель несколько раз поднимал голову от книги и, встав наконец со стула, как будто заколебался. Может быть, он хотел ему что-нибудь сказать? Но Мегрэ не был уверен в этом. Проходя мимо комиссара, он так неопределенно кивнул ему, что это можно было принять скорее за непроизвольное движение.

Тереза надела поверх своего черного платья чистый белый передник. Луи ел в кухне, и было слышно, как время от времени он звал служанку.

Покончив с едой, он подошел к Мегрэ, вытирая рукой жирный рот:

— Как вам понравился наш кролик?

— Лучше некуда!

— Вот и хорошо… — довольно пробурчал он, уселся на стул и, чтобы не мешал толстый живот, растопырил ноги. — Ну и чудак!

— Кто?

— Тео. Не знаю человека хитрее его. Всю жизнь он прожил спокойненько, ничего не делая.

— Вы думаете, что, кроме него, никто не слышал выстрела?

— Прежде всего, в деревне никто не обращает внимания на выстрел из карабина. Если бы стреляли из охотничьего ружья, тогда все обратили бы на это внимание.

А кроме того, эти штуки стреляют так тихо и к ним так привыкли, с той поры как каждый мальчишка в деревне обзавелся своим карабином…

— Тео был у себя в саду и ничего не видел?

— Видите ли, в чем дело: по его понятиям, работать в саду — значит пить вино в погребе. Кроме того, если он и видел что-то, то ничего об этом не скажет.

— Если даже видел, что кто-то стрелял?

— Тем более.

Луи был вполне доволен:

— Я вас предупреждал, что здесь вы ничего не поймете.

— Вы думаете, что учитель хотел убить старуху?

— А вы?

Мегрэ категорически ответил:

— Нет.

Луи, улыбаясь, посмотрел на него, как бы желая сказать: «И я нет».

Но он не сказал этого. Возможно, что и тот и другой отяжелели от всего съеденного и выпитого. Они помолчали, поглядывая на площадь, как бы разрезанную солнцем на две половины, на зеленоватые витрины кооператива, на каменный портал церкви…

— А на чьей стороне кюре? — спросил Мегрэ, чтобы хоть что-то сказать.

— Как и полагается кюре.

— На стороне учителя?

— Против.

Мегрэ поднялся со стула, постоял в нерешительности посреди комнаты и, наконец, лениво направился к лестнице.

— Разбуди меня через час, — сказал он Терезе.

Он не должен был обращаться к ней на «ты». В сыскной полиции обычно «тыкают» девицам легкого поведения, и это не ускользнуло от внимания нахмурившегося Луи. Зеленые ставни в комнате были закрыты и едва пропускали тонкие полоски солнца. Он не стал раздеваться, а снял только пиджак и ботинки и растянулся на застланной постели.

Через некоторое время сквозь дрему он вдруг отчетливо услышал ритмический шум моря. Возможно ли это?..

Он крепко заснул и проснулся, когда постучали в дверь.

— Господин Мегрэ, час уже прошел. Не хотите ли чашечку кофе?

Он чувствовал себя отяжелевшим, вялым, не зная, чем ему заняться. Внизу, когда он проходил через комнату, четверо мужчин играли в карты; среди них были Тео и мясник Марселин, все еще в своей рабочей одежде.

Комиссару казалось, будто у него что-то не ладится.

Однако что именно, он не мог сказать. Ощущение это пришло к нему во время разговора с Марселем Селье. Но в какой же момент?

Он направился сначала к дому Леони Бирар, ключ от которого лежал у него в кармане. Вошел, сел в передней комнате, где утром он читал письма. Он не нашел в них ничего важного, они лишь познакомили его с семействами — Дюбар, Корню, Жилле, Рато, Бонкёр.

Выйдя из дома, он решил двинуться по дороге к морю и, пройдя немного, увидел кладбище. Зашел туда, почитал надписи на могилах: почти те же самые имена, которые он узнал из писем…

Теперь он мог восстановить историю некоторых семейств, подтвердить, что семейство Рато было связано с семейством Дюбар в течение двух поколений; что один из Корню женился на девице Пьедебёф и что она умерла в двадцать шесть лет…

Он прошел еще метров триста по дороге, но моря так и не увидел. Всюду тянулись пологие поля, вдали виднелась какая-то блестящая дымка, но он не отважился идти дальше.

На улицах и переулках он то и дело наталкивался на местных жителей. Засунув руки в карманы, они останавливались без всякого к тому повода, чтобы поглазеть на фасад дома или на случайного прохожего.

Крыльцо мэрии было залито солнечным светом, а через коридор он разглядел фуражки двух полицейских.

Они, конечно, искали в огороде патроны.

Окна в квартире учителя были закрыты наглухо. В классе виднелись макушки ребячьих голов.

В канцелярии он застал лейтенанта, который с красным карандашом в руках перечитывал протокол допроса.

— Входите, господин комиссар. Я видел следователя.

Сегодня утром он допрашивал Гастена.

— Как он себя чувствует?

— Как человек, проведший первую ночь в тюрьме. Он беспокоился, не уехали ли вы.

— Он, наверно, по-прежнему отрицает свою вину?

— Больше чем когда-либо.

— Какова его точка зрения на это дело?

— Он не думает, что кто-то хотел убить старую почтальоншу, и считает, что это, скорее всего, неосторожность, которая обернулась так фатально. Ее ведь часто дразнили.

— Леони Бирар?

— Ну да. И не только дети, но и взрослые. Вы знаете, как это бывает, когда в деревне есть свой козел отпущения. Если находили дохлую кошку, то ее бросали ей в сад или в комнату через открытое окно. Дней пятнадцать назад ей вымазали какой-то дрянью всю дверь…

Учитель думает, что стреляли в нее не со зла… просто хотели ее попугать или позлить.

— А зачем он ходил в сарай?

— Он продолжает утверждать, что во вторник и ноги его там не было.

— Разве он не работал во вторник утром в саду?

— Не во вторник, а в понедельник. Каждый день он встает в шесть утра, чтобы выкроить немного свободного времени… Вы видели Марселя Селье? Как он себя вел?

— Он не задумываясь отвечал на все мои вопросы.

— На мои так же и ни разу себе не противоречил.

Я опросил его товарищей, и все они подтвердили, что он не выходил из класса после перемены. Я полагаю, будь это ложь, то хотя бы один из них сбился.

— Я тоже так думаю… А кто получит наследство?

— До сих пор не нашли завещания. По-видимому, госпожа Селье.

— Вы проверили, чем занимался ее муж во вторник утром?

— Он работал в своей мастерской.

— Кто-нибудь подтвердил это?

— Во-первых, сама госпожа Селье. Затем кузнец Маршандон, который заходил к нему поболтать.

— В котором часу?

— Точно он не помнит. До одиннадцати часов, как он утверждает. Он говорит, что они проболтали с четверть часа. Но это, разумеется, еще ничего не доказывает. — Он перелистал свои бумаги. — Тем более, что Марсель Селье сказал, что в тот момент, когда учитель вышел из класса, кузница работала.

— Значит, отец его мог и отсутствовать?

— Мог, но не следует забывать, что все в деревне его знают. Он должен был пройти через площадь и войти в сад. Если бы он шел с карабином в руках, то на это обратили бы внимание.

— Но об этом они могли вам и не сказать.

В общем, не было ничего точного, ничего солидного, если не считать двух противоречивых показаний: с одной стороны, Марселя Селье, который утверждал, будто видел из окна школы, как учитель выходил из сарая, а с другой стороны, показания Гастена, утверждавшего, что в это утро и ноги его там не было.

Все произошло недавно. Жителей деревни допрашивали с утра во вторник и весь день в среду. Все события были еще свежи в их памяти.

Если учитель не стрелял, зачем ему врать? И кроме того, зачем ему было убивать Леони Бирар?

Марселю Селье также незачем было придумывать историю с сараем.

С другой стороны, Тео с хитрой ухмылкой утверждал, что слышал выстрел, но ничего не видел.

Был ли он в это время на огороде или у себя в погребе? Нельзя полагаться и на время, которое указывали те или другие свидетели, так как в деревне не очень-то следят за временем, разве только в часы завтрака, обеда и ужина. Мегрэ не мог также положиться и на утверждение, что тот или иной житель проходил или не проходил по улице. Когда видят людей по десять раз в день в одних и тех же привычных местах, то на это уже не обращают внимания; можно легко спутать одного с другим и стоять на своем, будто событие это произошло во вторник, тогда как на самом деле оно совершилось в понедельник.