Рекс Стаут - Семейное дело

— Предпочитает? — улыбнулся Коггин. Вулф тоже улыбнулся, слегка приподняв один из уголков губ; лишь очень зоркий человек смог бы заметить эту улыбку.

— Следует проявлять некоторую снисходительность к отдельным слабостям хороших поваров.

— Мне трудно судить, мистер Вулф; у меня нет личного повара. Не могу себе позволить. А теперь к делу:

Если вас интересует, почему я пришел к вам, а не вызвал к себе, то хочу пояснить, что мы долго обсуждали сказанное вами вчера инспектору Кремеру, а также вашу репутацию и обычную… э-э… реакцию. Сперва было решено немедленно аннулировать вашу лицензию частного детектива. Однако я посчитал такую меру слишком суровой и высказал предположение, что вы, возможно, действовали чересчур… э-э… импульсивно.

У меня в кармане ордера на задержание вас и мистера Гудвина в качестве важных свидетелей обвинения, но мне не хотелось бы их предъявлять. Предпочел бы этого не делать. Как вы видите, я пришел один, настоял на этом условии. Могу понять и в самом деле понимаю, что вынудило вас вести себя с инспектором Кремером именно таким образом, но ведь вы и мистер Гудвин утаиваете сведения, касающиеся убийства человека в вашем доме — человека, которого вы знали многие годы и с которым беседовали много раз. Я не хочу, чтобы вы и Гудвин лишились лицензий. Ваш помощник может стенографировать и печатать на машинке. Мне необходимо уйти из вашего дома с показаниями, подписанными вами обоими.

Когда Вулф смотрит на посетителя, расположившегося в красном кожаном кресле, ему, чтобы взглянуть на меня, необходимо повернуть голову на девяносто градусов, и он, не торопясь, проделал этот маневр.

— Арчи, твой блокнот.

Открыв ящик стола, я достал блокнот и ручку. Вулф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и начал диктовать:

— «Когда Пьер Дакос умер насильственной смертью в одной из комнат моего дома в…» Арчи, точное время?

— В один час и двадцать четыре минуты.

— «В один час и двадцать четыре минуты двадцать девятого октября 1974 года, я ничего не знал ни о нем, ни о его делах, кроме того, что он был опытным и компетентным официантом. Арчи Гудвин располагал аналогичными сведениями, а также той информацией, которую сообщил ему незадолго до смерти прибывший в мой дом Пьер Дакос. Содержание этого разговора мистер Гудвин изложил дословно в подписанных им показаниях полицейскому офицеру во время допроса в ту же ночь здесь, в доме. Следовательно, все сведения, имеющие отношение к насильственной смерти Пьера Дакоса и известные мне или мистеру Гудвину к моменту обнаружения его трупа мистером Гудвином, были своевременно переданы полиции.

За период, прошедший после обнаружения трупа, я и мистер Гудвин беседовали с различными лицами с целью выяснения, кто несет ответственность за смерть Пьера Дакоса в моем доме, и мы намерены продолжить свое частное расследование. Мы проводили и будем вести его не как лицензированные детективы, а как обыкновенные правомочные граждане, в пределах частных владений которых совершено тяжкое преступление. Мы верим в наше право осуществлять подобное расследование, а если кто-нибудь попытается помешать нам, мы будем отстаивать свои права всеми законными способами. Аннулирование наших лицензий частных детективов не может лишить нас права на собственное расследование.

Полученную в ходе предпринятого расследования информацию мы можем по нашему усмотрению передать полиции или довести до сведения общественности. При этом мы будем руководствоваться только соображениями целесообразности и доброй волей. Если встанет вопрос о наших гражданских обязанностях, то он будет разрешен в соответствии с определяемой законом процедурой. В случае сохранения лицензий вопрос о нашей ответственности как частных детективов не должен возникнуть. Если же лицензии будут аннулированы, то ни о какой ответственности вообще не может быть и речи.

Мы намерены и дальше сотрудничать с полицией в рамках, предписываемых законом. Мы, например, не станем возражать против посещения специалистами в удобное время комнаты, в которой совершено преступление. Мы приветствуем и одобряем энергичные действия полиции, направленные на поиски преступника, и такое наше отношение сохранится и впредь. Точка».

Вулф открыл глаза и выпрямился.

— На моем бланке, через один интервал, широкие поля, четыре копии. Подпишем я и ты, если пожелаешь. Первый экземпляр передай мистеру Коггину. Пошли копию мистеру Кремеру. Еще одну копию отнеси мистеру Коэну и предложи опубликовать в завтрашнем номере «Газетт». Если он откажется, помести в качестве объявления, в два столбца, жирным шрифтом. Возьми еще копию в редакцию «Таймс» и предложи для публикации, но не как объявление. Если мистер Коггин вмешается, предъявит ордера и задержит нас, прежде чем ты успеешь отпечатать мое заявление, я из места предварительного заключения, пользуясь предоставленными мне законом правами, позвоню секретарю мистера Паркера, продиктую ему упомянутый текст и скажу, как с ним поступить.

Вновь повернув голову на девяносто градусов, Вулф проговорил:

— Если желаете как-то прокомментировать, мистер Коггин, вам придется напрячь голосовые связки. Мистер Гудвин пользуется машинкой, которая ужасно гремит.

— Все это не похоже на ваши обычные фокусы, — улыбнулся Коггин. — Низкопробный, дешевый блеф.

— Попробуйте доказать. — Вулф повернул руку ладонью вверх. — Конечно, то же самое подумал и мистер Кремер. Я действительно приветствую и одобряю усилия полиции по поддержанию законности и порядка, но в данном конкретном случае я надеюсь, что их постигнет неудача. Приглашаю вас взглянуть на эту комнату, расположенную непосредственно над моей спальней. Когда я мирно почивал, в ней убили человека. Я полон решимости найти того, кто это сделал, и передать его в руки правосудия… с помощью мистера Гудвина, чье самолюбие оказалось задетым в такой же мере, как и мое. Ведь именно он привел Пьера Дакоса в Южную комнату.

Нет это не блеф, — продолжал Вулф, сжимая кулаки. — Сомневаюсь, чтобы я чересчур рисковал, но даже если это и так, то я все равно не отступлю. Постоянные мелочные запреты, регулирующие наше повседневное бытие, серьезно ограничивают возможности для истинных радостей, и когда такая возможность появляется, ею непременно следует воспользоваться. Вам известно, что я сказал мистеру Кремеру о наших действиях в случае предъявления нам обвинения и нашего ареста, поэтому нет надобности их повторять… Арчи, начинай печатать, — скомандовал Вулф.

Я развернулся на стуле к пишущей машинке, достал бумагу и копирку. Большая часть помещения видна в висящем на стене за моим письменным столом зеркале — шесть футов в высоту и четыре фута в ширину. И, печатая, я мог убедиться, что не пропускаю ничего из происходящего в кабинете. Коггин все время молчал, не спуская с меня глаз. Текст заявления прекрасно уложился на одной странице при широких полях. Вынув листки из машинки, я удалил копирку и передал готовые экземпляры Вулфу; он подписал все, включая и тот экземпляр, который обычно остается у нас. Я поставил свою подпись ниже, не отходя от письменного стола Вулфа.

Когда я вручал оригинал Коггину, он сказал:

— Я возьму и копии. Все.

— Сожалею, — ответил я. — Я всего лишь исполнитель, и мне нравится моя работа, поэтому я стараюсь точно выполнять распоряжения своего босса.

— Отдай ему, — сказал Вулф. — У тебя осталась стенографическая запись в блокноте.

Я передал копии Коггину. Он приложил к ним оригинал, выровнял края, сложил вчетверо и опустил во внутренний карман пиджака. Потом улыбнулся Вулфу. Конечно, пока я печатал и мы подписывали листки, у него было достаточно времени оценить ситуацию с различных точек зрения.

— Вероятно, вы можете уже сейчас назвать преступника, вам нужно лишь собрать необходимые доказательства, — проговорил он и поднялся, опираясь руками на подлокотники. — Надеюсь когда-нибудь оформить другие ордера на задержание, но уже не в качестве важных свидетелей, и рассчитываю лично предъявить их вам, и вы получите десять лет тюрьмы без права досрочного освобождения.

Коггин повернулся и направился к выходу, но на полпути задержался и добавил.

— Не провожайте меня, Гудвин. Меня от вас тошнит. Когда послышался звук захлопнувшейся входной двери, я вышел в прихожую удостовериться, что он в самом деле ушел. Вернувшись, я заметил:

— Так вот почему вы не дали мне никаких поручений. Вы знали: кто-то из них непременно появится. Ну что ж, можете быть довольны: ваш расчет оправдался.

— Я уже говорил тебе не менее десятка раз: сарказм — неэффективное оружие. Оно не ранит, а отскакивает. Интересно, для чего ему понадобились копии?

— Хотел иметь памятные сувениры с нашими автографами. Ведь мы оба подписались. Когда-нибудь их продадут на аукционе «Сотби». — Я посмотрел на часы. — Без двадцати двенадцать. Для обеда в ресторане, наверное, уже все готово, а посетители начнут собираться лишь около часа. Или у вас уже есть на примете другое, более перспективное место, где можно начать расследование?