Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

– Тут, похоже, многое не в порядке… – Голос его был глубок и мелодичен.

– Если вы говорите о качестве еды, то более чем правы. – Я перевел дух. – А впрочем, и во многом другом. Сити – центр империи, ее сердце, и оно, как остальные органы, работает прескверно.

– Я имею в виду – не в порядке улицы. Те, по которым мы ходим – и которые ведут нас… – тихо сказал он. – Впрочем, вы, конечно, не поняли меня. Постараюсь объяснить… хотя, наверно, мне не следовало бы… Да нет, можно: ведь вы мне все равно не поверите.

…Сорок лет своей жизни я каждый рабочий день в полшестого вечера выходил из своей конторы на Лиденхолл-стрит, с зонтиком в правой руке и портфелем в левой. Сорок лет, два месяца и четыре дня, если быть абсолютно точным. Итак, я выхожу из дверей, иду по левой стороне улицы, потом первый поворот налево же, третий направо, там киоск, покупаю вечернюю газету, пересекаю улицу, прохожу меж двух тумб с театральной рекламой – и вот уже станция подземки, остается только сесть на поезд, который отвезет меня домой. Сорок лет, два месяца и четыре дня… Достаточный срок, чтобы проделывать путь, что называется, не глядя. Всего четыре с половиной минуты от дверей конторы до входа в подземку. И вот наступает пятый день, я выхожу с работы, как обычно, – зонтик в правой, портфель в левой… но почему-то обнаруживаю, что путь утомляет меня больше обычного. Сначала я подумал – возраст, одышка, что поделать. Но вскоре обнаруживаю: одышка потому и появилась, что улица идет в гору гораздо круче обычного. Разумеется, первая мысль – я свернул куда-то не туда, сколь это ни странно. Тем не менее вскоре пришлось признать, что улица под моими ногами – та же, которой я ходил все сорок с лишним лет: то же название, те же знакомые витрины, афишные тумбы… Вот только ведет она круто вверх, словно бы поднимаясь на гребень крыши. Да, есть в Лондоне холмистые районы, но ведь этот район, между моим рабочим местом и подземкой, никогда таким не был!

Забыв об усталости и одышке, я бегом бросился вперед – и вскоре достиг того поворота, за которым открывался вид на станцию подземки. Но вот тут пришлось остановиться. Более того – я чуть не упал.

Улица стеной встала перед моим лицом, как поверхность пирамиды. Сейчас уклон мостовой был не меньше, чем у круто поднимающейся вверх лестницы. Городской ландшафт изменился на мили вокруг: можете себе представить, что склон Ладгейт-хилл вдруг сделался подобным Маттерхорну?![124]

Тротуар возносился над миром, словно гребень исполинской волны. И где-то на самой ее вершине, в неизмеримой вышине, виднелась вывеска знакомого магазинчика.

Бежать по такому почти отвесному склону, разумеется, невозможно, но я бежал – и уже не удивлялся этому. Мимо этого магазина. Мимо следующего. Мимо длинного серого ряда небольших домиков, находящихся в частном владении.

У меня вдруг возникло совершенно иррациональное чувство, что я оказался не на улице, а на бесконечном пролете железного моста, перекинутого через пустоту. И сквозь забранные решетчатыми крышками люки на меня снизу вверх смотрело черное небо… и звезды.

В этот момент из дома, мимо которого я пробегал, вышел человек – и остановился, опершись на невысокую ограду палисадника. Самый обычный человек. Лицо его было затенено полями шляпы, тоже самой обыденной, как и вся остальная одежда… но я вдруг понял: он знает нечто, неизвестное мне. Это здешний житель: не просто дома, но и мира.

Свет звезд, вдруг воссиявших над ним, окутал его фигуру странным ореолом

Никого, кроме меня и него, больше не было в этом кошмарном мире. Наши взгляды встретились.

– Кто бы вы ни были, добрый ангел, мудрый демон или существо человеческой природы, – сказал я, – объясните мне, где я, будь оно все проклято, нахожусь?

Он чуть усмехнулся, когда услышал перечень определений от ангела до человека с демоном посредине.

– А где вы, по вашему мнению, находитесь? – спросил он после паузы.

– На Бамптон-стрит – во всяком случае, должен находиться там. Это улица, которая ведет – должна вести! – к станции Олдгейт.

– Да, – с серьезным видом кивнул мой собеседник. – Обычно она ведет туда. Но сейчас она никого не ведет, а идет сама. На небеса.

– На небеса? – переспросил я. – Почему?

– Допустим, из чувства справедливости, – вновь усмехнулся он. – Потому, что вы слишком долго пренебрегали ей. О, вы можете пренебрегать чем угодно: женщинами – многие джентльмены этим даже гордятся… бродягами и цыганами… всеми государственными институтами, пока они исправно работают и потому остаются незаметными… Животными тоже сплошь и рядом пренебрегают – но и вольный зверь, и лошадь в узде, и собака в ошейнике могут терпеть лишь до какого-то предела. В этом и заключается их гордость без гордыни, их чувство достоинства. То же и с улицами, по которым вы ходите.

– Что – то же? – спросил я.

– То, что большинству людей сходит с рук – во всяком случае, в той жизни, которую они сами считают реальной. Но представьте себе, что вы… да, представьте, что вы – персонаж детектива. Один из персонажей, не центральный. С вашей собственной жизнью не связана никакая загадка, не старайтесь ее разгадать. Но именно поэтому наступает момент, когда внимание читателей, да и автора, – тут мой собеседник усмехнулся в третий раз, – переключается с вас на других персонажей. Окончательно переключается. Да, назовем это