Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон

в расцвете земной славы тот вдруг взалкал иного, противоположного. И вот она, вторая жизнь святого Финеаса Кройдонского…

– Ну что тут скажешь. – Гюнтер подавил тяжелый вздох. – Со всем уважением – он, конечно, сошел с ума.

– Вовсе нет, – ответил Гэйл. – Многие из моих друзей сошли с ума, я к этому отношусь с глубокой симпатией. Но тут у нас история человека, который в ум вошел.

Перевод Ольги Рэйн

7. То, чего не было

В этом разделе собраны произведения Честертона, относящиеся к странным жанрам. В основном их следует отнести к тем, которые словно бы находятся «на грани»: между рассказом и эссе, между детективом и мистикой – разумеется, лишь такой, которая возможна для истового католика, – между реальностью и фантастикой.

Некоторые из них требуют пояснений для современных читателей. Так, история о сверхчеловеке опирается на «искания», модные в начале ХХ века, но отмеченные британским колоритом. Например, один из эпизодов, в котором у детей отнимают «неподобающие» игрушки, для современного читателя выглядит как часть общей фантасмагории. Тем не менее в ту пору действительно существовали ревнители, которые придавали большое значение такой борьбе, искренне уверенные в том, что «грубые и примитивные» игрушки оказывают роковое воздействие на формирование личности. А перья сверхчеловека и гроб, форма которого не соответствует человеческому телу, – это отсылка к ирландской легенде, известной в ту пору не только англокатоликам вроде Честертона: о воинах, струсивших перед решающей битвой и пустившихся в неудержимое бегство, пока этот бег не перешел в полет, а волосы их не превратились в птичьи перья… Иными словами, вместо существа со сверхчеловеческими возможностями сторонники позитивистской науки (тут досталось и Герберту Уэллсу, и Бернарду Шоу) могут получить только идеального «сверхдезертира», не способного выдержать соприкосновение с реальной жизнью.

Справедливости ради следует сказать, что позитивистская наука той поры была почти столь же самоуверенна и агрессивна, как ее отрицатели. Это касается не только гипотетических изобретателей «мафусаилита», но и вполне реального Ломброзо, а тем более его последователей, рассуждавших о «криминальном черепе» и «уголовном ухе». В каком-то смысле подобные грехи свойственны и Эрнсту Геккелю, действительно крупному ученому, которого временами «заносило» (особенно когда он, сам того не замечая, переключался с биологии на философию), – хотя, конечно, объявить все его теории списанными в утиль Честертон оснований не имел: часть их по сей день актуальна. Так что ввести этот марш прогресса в разумные рамки было действительно необходимо – и во многом эта задача легла на плечи таких, как Честертон. Хотя обе стороны с этой логикой, наверное, не согласились бы: Честертона абсолютно устраивал тот уровень научности, который был достигнут в средневековых бестиариях (на стилистику которых его повествование «О монстрах» ориентировано совершенно сознательно), а представители тогдашних естественных наук возмутились бы при одной мысли, что их мнение может кто-то оспаривать.

Самое необычное произведение в этом разделе – «Шанс для Марии Стюарт». Оно было специально написано для сборника «Если бы все произошло иначе…» (1931), представлявшего одну из первых в мире попыток собрать под одной обложкой работы жанра, сейчас называемого «альтернативной историей», причем такие, в которых серьезное моделирование несбывшихся событий сочетается с высоким литературным уровнем. Участниками этого проекта стали свыше десятка авторов. Имена многих из них ничего не скажут современным читателям: даже Беллок, близкий друг, соратник и частый соавтор Честертона (для их совместного творчества даже был придуман специальный псевдоним Честребеллок) входит в их число, как и знакомый нам по «Загадке поезда» Тревельян, в большей степени оппонент Честертона, чем его единомышленник. Но были и знаменитости: один из рассказов написал Андре Моруа, а другой… Уинстон Черчилль.

Впрочем, самым знаменитым из этих авторов был и остается сам Честертон. Хотя о Марии Стюарт и ее мире все мы до сих пор судим в основном по другому знаменитому произведению, биографическому роману Цвейга. Книга эта настолько известна, что обычно даже нет нужды напоминать читателям, «кто есть кто» из упоминаемых Честертоном исторических персонажей: эта информация содержится в цвейговской «Марии Стюарт»!

Как я отыскал сверхчеловека

Поклонникам мистера Бернарда Шоу и других нынешних писателей может оказаться любопытно узнать, что сверхчеловек найден. Его отыскал я, и живет он в Южном Кройдоне. Мой успех станет немалым ударом для мистера Шоу, который пошел по неверному пути и теперь ищет это существо в Блекпуле, а что касается намерения мистера Уэллса создать его из газов в частной лаборатории, то я всегда думал, что оно обречено на провал. Я заверяю мистера Уэллса, что сверхчеловек в Кройдоне родился самым заурядным способом, хотя самого его, конечно, отнюдь нельзя назвать заурядным.

И его родителей никак нельзя назвать недостойными того великолепного существа, которое они произвели на свет. Имя леди Гипатии Смайт-Браун[92] (ныне ее зовут леди Гипатия Хэгг) никогда не будет забыто в Ист-Энде, где она превосходно трудилась ради общественного блага. Ее постоянный лозунг «Спасите детей!» был связан с тем жестоким пренебрежением детским зрением, вследствие которого детям часто позволяют играть аляповато раскрашенными игрушками. Гипатия привела неопровержимые статистические данные, показавшие, что детям, которым разрешалось смотреть на лиловое и ярко-красное, грозит потеря концентрации внимания много лет спустя, в старческом возрасте; и неутомимый крестовый поход этой леди привел к тому, что «обезьяна на палочке» почти исчезла из Хокстона. Глубоко преданные делу Гипатии Смайт-Браун сотрудники неустанно бродили по улицам, отбирая игрушки у детей бедноты, которых ее доброжелательность нередко заставляла прослезиться. Свершения Гипатии Смайт-Браун, однако, были прерваны – отчасти благодаря возникшему у нее интересу к