Все рассказы об отце Брауне - Гилберт Кийт Честертон

к своему шампанскому, покинутому в такой спешке при появлении каторжника с револьвером.

— Вы серьезно?.. — начал Ашер.

— Вы говорили, что машина не ошибается, — тихо сказал отец Браун. — В каком-то смысле она и не ошиблась; зато ошиблась другая машина — та, что управляла первой. Вы предположили, что человек в лохмотьях вздрогнул при имени лорда Крэтчетта, потому что убил его. А на самом деле он вздрогнул, потому что он и есть лорд Крэтчетт.

— Проклятие! Что ж он прямо не сказал? — крикнул Ашер, выпучив глаза.

— Должно быть, решил, что паническое бегство не слишком его красит, — ответил священник. — Потому и не назвался сразу. Но он уже собирался вам рассказать, когда… — отец Браун уставился в пол, — …когда та женщина нашла для него другое имя.

— Неужели вы настолько безумны, — вскричал, бледнея, Грейвуд, — чтобы утверждать, будто лорд Крэтчетт и есть Отравитель Дэвис?

Отец Браун посмотрел на него серьезным и загадочным взглядом.

— Я ничего не утверждаю. Дальнейшее предоставляю вам. В той розовой заметке сказано, что титул недавно возродили специально ради него, но газетные сведения так ненадежны… Там еще говорится, что в молодости он бывал в Соединенных Штатах. Вся эта история очень странная. Дэвис и Крэтчетт — оба отъявленные трусы, но это же можно сказать и о многих людях. Я бы и собаку не повесил на основании одного только этого факта. Но думаю, — задумчиво и тихо прибавил он, — что вы, американцы, идеализируете британскую аристократию. Вы видите импозантного англичанина в вечернем костюме, вы знаете, что он состоит в палате лордов, и немедленно предполагаете, что он из хорошей семьи. Вы не учитываете целеустремленность и предприимчивый дух наших замечательных соотечественников. Многие представители знати выбились наверх совсем недавно и…

— Да ну вас, прекратите! — вскричал Грейвуд Ашер, не вынеся легкого намека на иронию в выражении лица отца Брауна.

— Хватит болтать с этим полоумным! — грубо прервал их Тодд. — Отведите меня к моему другу!

На следующее утро отец Браун появился в кабинете Ашера, безмятежный, как всегда, и показал ему еще одну газетную вырезку на розовой бумаге.

— Боюсь, вы мало внимания уделяете светским сплетням, — сказал он, — однако эта заметка может вас заинтересовать.

Ашер прочел заголовок: «Гости Ловкача разбредаются по окрестностям: забавное происшествие близ Пилгримз-Понда».

В статье говорилось: «Вчера вечером у авторемонтной мастерской Уилкинса произошел смешной случай. Полицейский заметил, как человек в тюремной робе преспокойно садится за руль дорогого «панара». Его спутница куталась в рваную шаль. Когда полицейский попытался их задержать, девушка отбросила шаль, и все узнали дочь миллионера Тодда. В этот день на обеде в Пилгримз-Понде все избранное общество нарядилось обитателями трущоб. Мисс Тодд и джентльмен в тюремной одежде просто отправились прокатиться».

Под этой вырезкой оказалась другая. «Дочка миллионера сбежала с заключенным! Костюмированный обед был специально придуман ею. Сейчас беглецы благополучно…»

Мистер Грейвуд Ашер, не дочитав статью, оглянулся, но отец Браун уже ушел.

Профиль Цезаря[78]

Есть где-то в Бромптоне или в Кенсингтоне нескончаемо длинная улица, вся застроенная высокими, но большей частью пустующими особняками, улица, похожая на аллею гробниц. Даже крутые ступени, ведущие к темным, угрюмым входным дверям, напоминают уступы пирамид. В такую дверь не постучишься сразу, а помедлишь немного — вдруг да ее откроет мумия. Но больше всего удручает, что сплошная серая стена домов непрерывна и бесконечна. Путнику, бредущему по улице, начинает казаться, что ему уже никогда не встретится просвет или поворот. Однако исключение, одно-единственное, все-таки имеется, и пилигрим приветствует его чуть ли не криками восторга. Между двумя особняками, буквально в щели, если сравнить с протяженностью улицы, помещается нечто вроде извозчичьего двора. И сюда же в тупичок ухитрилась втиснуться игрушечного вида пивная, или трактирчик, милостиво дозволенный богатыми господами своим кучерам.

В один осенний вечер, тоже в своем роде сказочный и таинственный, можно было увидеть, как некая рука отодвинула в окне красную занавеску, которая вместе с крупной белой надписью на стекле скрывала внутренность трактира, и в окне показалось лицо, точь-в-точь как у добродушного домового. На самом же деле обладатель этого лица носил вполне человеческое и безобидное имя Браун, был в прошлом священником в Эссексе, а ныне исполнял те же обязанности в Лондоне. Его друг, Фламбо, частный сыщик, сидел напротив него, занося в записную книжку последние заметки по делу, которое только что кончил распутывать здесь, по соседству. Они сидели за столиком вплотную к окну. И тут вдруг священник отодвинул занавеску и выглянул на улицу. Он подождал, пока единственный прохожий минует окно, и тогда опустил занавеску на место. Его круглые глаза уставились на неясную белую надпись на стекле над его головой, затем перебежали к соседнему столику, у которого сидел рудокоп за пивом и сыром и рыжеволосая молодая женщина за стаканом молока. Потом, увидев, что друг его спрятал записную книжку, он мягко сказал:

— Если у вас найдется десять минут, я бы попросил вас проследить за тем человеком с фальшивым носом.

Фламбо с удивлением посмотрел на него, рыжеволосая девушка тоже взглянула, но сказать «с удивлением» — этого мало. Она была одета в простое, свободное, как мешок, платье песочного цвета, но в ней определенно чувствовалась аристократка, а если приглядеться, то, может быть, даже излишне надменная.

— За человеком с фальшивым носом? — воскликнул Фламбо. — Да кто он такой?

— Понятия не