Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий

Старцев обрадовался:

- Так это же рядом. Костя Звони дежурному, заказывай машину, поедем допрашивать паренька.

Глава 3

Школьники дружно захлопали крышками парт и поднялись со своих мест. Директор школы, вошедший в класс, человек обычно спокойный и уравновешенный, сегодня был явно чем-то взволнован:

- Раиса Павловна, меня интересует один из ваших учеников, - сразу перешёл он к делу.

Учитель математики, худощавая женщина, с болезненно желтым лицом развела руками:

- Да, пожалуйста. Кто именно?

- Хрусталёв Антон.

Все ученики, будто по команде, уставились на вихрастого пацана с конопатой физиономией, стоявшему у второй парты, крайнего левого ряда. Тот побледнел, и хлопая ресницами, переводил растерянный взгляд с одного взрослого на другого.

- Ну что стоишь? - нервно поинтересовалась Раиса Павловна, - иди раз чего-то натворил.

Мальчуган послушно двинулся по проходу.

- С вещами! - грозно уточнил директор.

Хрусталёв вернулся, сгрёб с парты в ранец учебник с тетрадкой, и предстал перед школьным начальством в полной готовности.

- За мной! - скомандовало начальство.

Когда за директором и учеником закрылась дверь, Раиса Павловна облегчённо выдохнула и заявила:

- Сладу с вами никакого нет. Садитесь, продолжим урок.

Спустя пятнадцать минут, к трёхэтажному кирпичному дому, где проживала семья Хрусталёвых, подъехала служебная машина московского уголовного розыска. Из неё вышли Старцев, Васильков, Бойко, директор школы, и одиннадцатилетний Антон с красными от слёз глазами.

- Ну и, что ты ревёшь? Прямо как барышня в кудряшках, - проговорил Бойко, на всякий случай держа его за руку, - ничего ведь страшного не произошло. Правда?

- Правда, - сказал тот, и всхлипнул.

- Где твой подъезд?

- Вот он – третий.

Сыщики, вместе с пацаном, вошли в названный подъезд, поднялись на второй этаж. Старцев позвонил в дверь квартиры, вскоре послышались шаги хрустнул замок.

- Вам кого? - спросила опрятная женщина, вытирая руки о фартук. Увидела директора школы, заплаканного Антона, и тут же схватилась за сердце, - ах ты пострел! Опять подрался?

- Можно войти? – поинтересовался Старцев.

- Конечно проходите.

- Мужчины и школьник вошли в коридор небольшой коммунальной квартиры. Внутри было влажно, пахло хозяйственным мылом.

- Я с-стирку затеяла. Вы уж извините, - пояснила женщина, - проходите в комнату. Наша вторая по коридору.

Старцев мотнул головой:

- Мы ненадолго, - скажите, а где ваш старший сын?

- Эдик? - мать явно удивилась, - а он то что наделал?

- Я проверил классный журнал, - вступил в разговор директор школы, - вашего сына не было на занятиях три дня подряд и этих.

- Эдик на кухне завтракает. А то, что на занятия не ходит, так это, в общем, я позволяю ему иногда…

Не дослушав женщину, сыщики направились по коридору мимо комнат жильцов и в ванной, где горел свет и шумела вода. За одним из кухонных столов, у окна, сидел молодой человек в семейных трусах и полинялой рубахе. В одной руке он держал кусок хлеба, в другой ложку, наполненную кашей. Увидев незнакомых мужчин юноша замер.

Следуя букве закона Старцев спросил:

- Эдуард Хрусталёв?

Ответить с полным ртом тот не смог и просто кивнул.

- Уголовный розыск, одевайся, пойдёшь с нами.

Выпавшая ложка громко звякнула об алюминиевую миску, позади сыщиков всхлипнула и забилась в рыданиях женщина в фартуке. Скрипнула соседская дверь, и за тонкой стенкой кто-то съязвил:

- Допрыгался голубчик!

Старцев, Бойко и Васильков по очереди разговаривали со всеми задержанными, коих к обеду набралось пять человек. Дабы между ними не было контакта, охрана МУРа поместила всех в отдельные камеры цокольного этажа и по одному доставляла, в так называемую допросную. Это специальное помещение располагалось недалеко от кабинета группы Старцева: два стула, стол, в дальнем углу рабочее место для писаря, который фиксировал каждый ответ допрашиваемого. Ничего лишнего и отвлекающего от процесса. Даже стенны были обиты мягким, однотонным материалом, чтобы допрос происходил в полнейшей тишине: ни шагов в коридоре, ни гула автомобилей, проезжавших по улице. В такой обстановке у арестованного или задержанного, поневоле создавалось ощущение, будто жизнь его остановилась, и её продолжение зависит теперь исключительно от него самого. Сознаешься, расскажешь всё как было и снова за тикают часики, а коли заартачишься, то можешь и потерять несколько лет.

Первым оперативники допрашивали Эдуарда. Пока ехали в машине в управление, он окончательно дозрел, надул губы и изредка шмыгал носом. Старцев, сидевший рядом с водителем, про себя ликовал : «Сейчас прибудем в управление, проведём допросы, начнём оформлять подельников, глядишь через денёк, другой всё станет ясно можно, будет и комиссару Урусову на доклад отправится», - подумал он.

Поначалу действительно всё шло как по маслу. Эдик Хрусталёв особо не запирался, сообщил сколько раз он со своей шайкой нападал на людей, а также поимённо назвал дружков, за которыми тут же отправились Егоров, Горшеня, Баранец.

Потом парень, сквозь слёзы, подробно описывал ночные похождения, а Старцев радостно потирал ладони, узнавая в его рассказах штрихи из некоторых уголовных дел, считавшихся мёртвыми.

Сомнения стали зарождаться минут через сорок после начала беседы, когда услышав вопрос Ивана о награбленных ценностях, Хрусталёв пожал плечами и с наивной простотой проговорил:

- Да ничего у них не брали. На кой ляд оно нам? Не для того мы свой список составляли…

- Какой список? - не понял Старцев.

Эдуард в последний раз шмыгнул носом, насупил брови и пояснил:

- Список гадов и хапуг.

- Каких ещё хапуг?

- Которые отсиживались в тылу, воровали и жировали здесь, пока наши отцы за родину погибали.

Иван переглянулся с коллегами и спросил:

- Твой отец погиб на фронте?

- Под Витебском, - тихо сказал юноша, в марте сорок четвертого.

А у… - Старцев посмотрел в блокнот, - ну да, у Калугина?

- Тоже, в сорок втором без вести пропал, а через два года пришла похоронка - погиб во время новороссийской операции.

- У Величко?

- Да у всех пятерых отцы вернулись, у Величко ещё и старшего брата убили, а у Цетлина на всю семью фашисты расстреляли, его и старенькую бабушку просто раньше поездом из Белоруссии в Москву отправили. Только они вдвоём и выжили.

Иван машинально потянулся к пачке папирос:

- Куришь? - он глянул на юношу, тот отрицательно мотнул головой Старцев вздохнул, закурил бросил на стол коробок, - значит ничего у тех, на кого нападали не брали?

- Вообще ничего, давали по кумполу и всё, ну иногда чуток добавляли, когда особо вороватый попадался или начинали кулаками в ответку махать.

Это признание обескуражило сыщиков, несколько минут назад они полагали, что дело почти раскрыто, а тут такое.

Старцев послал Егорова на квартиру Хрусталева за списком хапуг. Пока тот выполнял поручение, он продолжал по очереди допрашивать старшеклассников. С пацанами опера возились долго: они сидели в камерах цокольного этажа, там им пришлось отведать тюремного обеда, а для лучшего пищеварения раза по два подняться в допросную для приватной беседы с сыщиками.

Вернувшегося Егорова, Иван Харитонович встретил с кислым выражением лица, а всё потому, что подростки говорили одно и то же, практически слово в слово. Конечно они могли заранее, на случай провала, определиться с позицией защиты и отрепетировать свои ответы. Но Старцев уже поднаторел в оперативно-розыскной работе и задал каждому несколько хитроумных вопросов, лишь поверхностно касавшихся ночных похождений. Ответы снова были как под копирку.

- Нашёл? - спросил он заместителя

Тот молча положил на стол листок, вырванный из ученической тетрадки. На одной его стороне неровным почерком были выведены имена, фамилии и адреса, всего двадцать два человека. В этом довольно длинном списке значились и те люди, которые фигурировали в некоторых уголовных делах в качестве потерпевших. Сыщики тут же принялись вычленять из общей массы зафиксированных преступлений те, к которым были причастны Хрусталёв с товарищами. Спустя некоторое время обозначился результат: из двадцати четырех уголовных дел, в шесть засветились хапуги из списка Хрусталева. Удивительнее всего был тот факт, что именно у этих потерпевших ничего из личных вещей не пропало. Это означало, что парни говорили правду и действовали, как говорится, по зову сердца.