Господин следователь. Книга пятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— И как это? — заинтересовался Абрютин.

— Придумаю, не переживай, — хмыкнул я. — Отомщу, и мстя моя будет суровой! Уговорю батюшку тебя на повышение отправить. Помню, что ты отказывался, но можно и приказать.

— Верю, — кивнул исправник. — От такого как ты, можно всего ожидать. Даже того, что кота заведешь и назовешь его Васькой. И станешь ему трендеть — ай-ай-ай, плохая зверюшка, вся в Абрютина.

— Кота и вдруг Васькой? — хмыкнул я. — Ты что, издеваешься? Это же для него понижение. Васькой можно человеков звать, вроде тебя, а котов — только по имени и отчеству. В крайнем случае — Базилевс, как императоров.

— Кот Базилевс… — фыркнул исправник.

Вижу, понравилось.

Василий Яковлевич был кошатником, как и его супруга. Вишь, не зря мы с Абрютиным, несмотря на разницу в возрасте и служебному положению (он повыше меня будет, как ни крути) так быстро нашли общий язык.

Исправник уверял, что до свадьбы к котам и кошкам относился равнодушно, утилитарно — коты должны мышей ловить, а не мурлыкать, но из-за жены «перековался». Невеста, ставшая женой несколько минут назад, при выходе из церкви принялась наглаживать какого-то бродячего котика. А молодой муж — поручик Абрютин, умилился, посмотрев на такое зрелище и сам полюбил кошек и котиков.

Вера Львовна (которую я с недавних пор именовал Верой) пожаловалась, что Муська любит хозяина больше, чем ее. Мол — как явится Василий со службы, начинаются такие нежности, аж противно! Супруг не с ней вначале здоровается, а с кошкой. Мол — меня только в щечку чмокнет, а Муську с рук не спускает. А по возвращению Василия Яковлевича из командировок, кошка устраивает ему «выревку», а потом дуется целый вечер. Я на ушко объяснил супруге исправника, что все дело в имени. Василий, он для кошки, вроде и свой. Но и сама хозяйка, как-никак Львовна… Но львы, они, хоть и из семейства кошачьих, но цари всех зверей, поэтому Муська хозяйку любит, но остерегается.

Надворный советник усмехнулся, встал со своего места и открыл дверь в приемную. Прямо с порога крикнул:

— Илья, а чай где?

— Так ваше высокоблагородие, вы же команды не давали, — испуганно отозвался канцелярист.

— А самому догадаться трудно? Видел же, что ко мне господин следователь пришел, давно бы уже самовар поставил.

— Все поставлено, даже чай заварен, жду.

— Тогда тащи.

Илья принес поднос, на котором стояли два стакана чая, блюдечко с резаным лимоном и вазочка с сушками.

Дождавшись, когда служитель выйдет, исправник потянул к себе стакан и сказал:

— Верочка спрашивала — умеет ли у тебя новая кухарка пироги печь? Мол, если нет, так пусть к ней приходит, научит.

— Умеет, — уверенно кивнул я, хотя и не знал — умеет ли Нюшка печь пироги? Во время Поста пирогов она не пекла, а сейчас как-то и не до них. Стряпает, убирается, а в остальное время то учится, то рассказы мои записывает. Вся в делах.

Я отхлебнул чай — слабоват он нынче, и опять принялся капать исправнику на мозги.

— Василий, свет Яковлевич. Скажи, что мы теряем, если попытаемся изловить «клюквенников»[1]? Попытаемся, от нас не убудет.

— Иван, так с чего ты взял, что они обитают в нашем уезде? — недоумевал Абрютин.

— Василий, так с твоих же слов! — обрадовался я. — Ты сам же мне говорил, что волк не станет скотину рядом с логовом жрать. Тебе по должности положено умным быть.

— Когда я такое говорил? — нахмурился исправник, начиная вспоминать. Вспомнив, что это он изрекал, когда мы гадали — был ли статский советник Борноволков убит крестьянами из деревни Ботово, коли его труп найден недалеко от деревни, или кем-то другим, развел руками: — Иван, так тут случай другой. Одно дело, скажем, нападать на прохожих, совсем другое из церквей красть. Если нападать, так сразу жителей за шкирку возьмут. Нет, это не то.

— Почему же не то? — не согласился я. — Самое то, дальше некуда. — Отставив стакан, ухватился за ориентировки и потряс бумажками:

— Ну вот, сам посмотри — я поднял материалы о кражах и грабежах из церквей за последние три года. Белозерский уезд — кража из Георгиевской церкви прямо в городе. Валдайский — совсем недавняя, в самом Валдае, а год назад из села Едрово из храма иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» священные сосуды украли, а сторожу голову проломили; Старорусский уезд — тоже отметились, и в Новоладожском. В Устюженском уезде — два случая, в Кирилловском — аж четыре! Ну, все-то перечислять не стану, смысла не вижу. Везде побывали, кроме нашего. Не странно ли?

Самый последний случай я не упомянул. Вчера, в сводке происшествий по губернии указывалось, что ограблена церковь в деревне Надпорожье Белозерского уезда. Там тоже злоумышленники были на санях, и в храм явились в некий «пересменок» — накануне утренней службы, когда сторож открыл врата церкви. Сторожу проломили затылок кистенем, а сами бандиты, прихватив все, что представляет хоть какую-то ценность, скрылись. Не побрезговали даже прихватить вязаные рукавицы сторожа.

Надпорожье располагается на границе Белозерского и Череповецкого уездов, но заниматься раскрытием преступления станет коллега Абрютина. И я тут ничего не могу поделать, потому что все материалы будут пока в Белозерске. Решит тамошний исправник передать дело судебному следователю, тогда другое дело.

— Совпадение, не более того. Случайность, — хмыкнул Абрютин.

— Василий, ну сам-то подумай. Предположим, грабанули у нас в Коротове храм…

— Типун тебе на язык, — перебил меня исправник.

— Ага, пусть моему языку хуже будет, — не стал я спорить. Коротово — это уже наша «епархия». — Но, я это гипотетически… Грабанули, пусть даже никого не ранили, а только кражу совершили, так ты ведь после этого всю уездную полицию на уши поставишь. И конная стража начнет землю рыть, и городовые. А еще все дворники и сельские старосты, верно?

— Верно, — кивнул Абрютин. — В том смысле, что грабанули, как ты сказал, в Валдайском уезде и к нам удрали?

— Ага, к нам и свалили, кто их тут искать станет? Ты о краже узнаешь дня через три, а то и через неделю. За это время злодеи успеют на дно лечь.

— Свалили… На дно лечь… — поморщился исправник. — Иван, ты такие слова используешь, что я иной раз не верю, что ты гимназию заканчивал, а потом в университете учился. Говоришь, словно босяк из бурлаков.

— Так трудное детство, — хмыкнул я. — Сам понимаешь… Всю зиму в сабо, игрушки деревянные, к лавке прибитые, на улице вырос. Батюшка, опять-таки, вице-губернатор…

— И матушка всего-навсего дочь генерала от артиллерии, — подхватил исправник.

Чево? Моя матушка — дочка генерала? И не просто какого-то там генерал-майора или генерал-лейтенанта, а полного генерала? По-нашему — генерал-полковника. А я-то дурак и не знал. Да что там — даже девичью фамилию матушки до сих пор не знаю. Генеалогическое древо семьи Чернавских более-менее подучил, а кто там по женской линии — нет. Не было надобности в таких знаниях. Матушка упомянула как-то в разговоре, что по материнской линии она в родстве с московскими купцами, даже какие-то фамилии называла, а вот про отцовскую линию ничего не сказала. Не станешь же спрашивать у матушки ее девичью фамилию. Предполагается, что я ее должен знать.

Может, стоит у Абрютина выведать? Пожалуй, как-нибудь подкачусь — мол, а не служил ли ты вместе с моим дедушкой-генералом? Вернее, не вместе, а под его началом. Но семейные изыскания можно и отложить, а сейчас нужно уговорить товарища совершить авантюру.

— Так что, рискнем? — продолжал я убалтывать главного полицейского начальника. Решив, что следует применить запрещенный прием, кивнул на грудь исправника. — Если получится, так ведь и «аннушка» прилетит, а нет, так никто не узнает.

Василий Яковлевич тоже покосился на свою грудь. Верно, мысленно представил, как рядом со «стасиком» устроится более высокий крестик, красненький. А что, красиво будет. Украсит «иконостас» исправника. А с «аннушкой» он еще и статского советника получить сможет.