Тайна центрального района - Валерий Георгиевич Шарапов

это — наиболее опасные, — со знанием дела заявил Остапчук и совсем было собрался поведать некую охотничью историю из своей бурной биографии, но тут появился Сорокин.

— Завершаем байкотравлю, отправляемся в общежитие. Иван Саныч, это я тебе, — на всякий случай пояснил капитан.

— А что там? — заинтересовался сержант.

— Темные бытовые истории, как раз как ты любишь. Вроде бы мальчишеская драчка, но ее никто не видел, только синяки.

Остапчук подбил итоги:

— То есть не обычный мордобой. И что ж не поделили эти ремесленные? Живут на всем готовом, государство кормит, кров дает — а они все куролесят.

— В общем, синяки налицо, но от чего конкретно — бог весть.

— История, — кивнул сержант, — обожаю такие случаи. Ну а в общих чертах, что стряслось-то в детсадике? Можно и без деталей.

— В детсадике, как ты выразился, на уроке физической активности Пожарский обратил внимание: у одного первокурсника, Хмары, попорчены вывеска и ребра. Следы, как он определил опытным взглядом, свежие, качественные и неоднократные — так он выразился.

— Ага, ага. А сам побитый что поет?

— Больше молчит.

Остапчук позволил себе усомниться:

— И что же, кроме Пожарского, никого не интересует то, что на их территории кого-то лупцуют? Комендант просто смотрит, чтобы до конца не убили?

— А сигналов и не поступало, — охотно объяснил Сорокин, — никаких происшествий не зафиксировано.

— Ну а сам побитый?

— Колька утверждает, что тот брешет на голубом глазу, что на угол налетел, то ли то, не знаю что.

— А директор?

Сорокин скривился:

— Сейчас тебе дед Семен расстегнется и покается, что с пацанвой не сладил.

— Ну да.

— Вот и разберись, что там: ладно, если просто детская потасовка, а если что-то серьезное под ковер заметается? Товарищ Остапчук, выясни.

Сержант, козырнув, осушил свой стакан чаю, степенно облачился в плащ, фуражку надел и отправился выполнять приказание, всем своим видом показывая, что не считает это срочным делом.

— Теперь к тебе такой разговор, Сережа… — начал капитан, но был прерван.

В кабинет по-свойски, без малейшего стука, ворвались две красные, запыхавшиеся, с вытаращенными глазами девчонки. Вкатились колобками, домчали до середины кабинета и замерли, пытаясь отдышаться — или сообразить, как они сюда попали и что теперь делать.

У Акимова аж шрам задергался от острого дежавю, а Николай Николаевич, обождав, решил поторопить девчонок и строго спросил:

— Это что еще такое? Почему без стука, что за разгильдяйство?

Особа потоньше, на высоких тощих ногах, одетая похуже — Наташка Пожарская, — многообещающе выдохнула:

— Щаз.

Вторая — покруглее, со щеками, разряженная, как с картинки, — Сонька Палкина, — выпалила:

— Там душегубство!

— Че-го там? — переспросил капитан.

— Крово…пивство!

— Дед Коля, там тетка страшная, убийца! Сначала девочка была, как я, в красном пальто, красивом, во, — Соня, ухватив за по`лы, расставила свой наряд колокольчиком, — только в очках. Мы видели!

— А потом мы — раз, убежали, и Колька пришел ругаться, — затараторила Наташка.

Акимов, заметив, что лысина у руководства начинает наливаться кровью, поспешил вмешаться:

— Так, девицы, успокойтесь. Опять мотаете взрослым нервы. Давайте по порядку.

Налив в стакан кипяченой воды из графина, протянул сначала Соньке, как более внятной. Та выпила и даже поблагодарила — стало быть, отдышалась и в себя пришла.

— Я тоже буду, — сообщила Наташка.

Налил и ей. Ведь ей тоже есть что сказать, так и распирает Пожарскую-младшую, но видно, что без Сониной отмашки она не решается говорить.

Удивительная разница у них с Колькой в характерах, ее братом-то попробуй покомандуй, если жизнь не дорога.

Наташка воду выхлебала, но ничего не говорила, поглядывала на Соню. Та, собравшись с мыслями, начала было. Сбилась. Рассерженно за косу себя подергала, толстую, как у матери. Снова начала — снова сбилась.

Сорокин молчал и слушал, Акимов — тоже. Последнее дело перебивать, когда еще ничего не понятно — кроме того, что мелкие что-то видели, а что именно — неясно. И все-таки, прислушавшись, можно было разобрать некую последовательность в изложении событий.

Разумеется, девчонки не унялись и за ум не взялись. И после уроков снова потащились постигать мир, то есть «гулять», не поставив в известность старших. Между прочим, спасибо еще, что не поехали кататься на метро или смотреть, где конечная трамвая. Они снова отправились в парк.

И на этот раз от набега сумасшедшей мамаши и тетки милиционеров спас тот факт, что променад оказался недолгим. Девчонки задали стрекоча, наткнувшись на… кого?!

— У-бий-цу, — твердо, по слогам, выговорила Сонька и, чтобы придать вескости своим словам, скорчила гримасу, оскалила зубы и выдвинула подбородок.

— Соня, из чего ж сие следует? — Сорокин перешел на старорежимный язык, на который переходил лишь от изумления и раздражения.

Девчонка возмутилась, открыла рот — но замешкалась, собираясь с мыслями. И тут, не выдержав, в разговор вклинилась Наташка:

— Да что тут думать-то! Пока растабарываем, уйдет ведь!

«Во, это Колька», — машинально отметил Акимов, а Пожарская-младшая продолжала стрелять словесными очередями:

— Она там рыскала, бледная, в черных пятнах, а мы как после школы дошли до «Родины»… дядя Сережа, ну не сейчас ругайте, а то я собьюсь!

— Хорошо, хорошо, он не будет, — пообещал Сорокин, красноречиво глянув на подчиненного.

— Так, до «Родины» точно дошли, — уверенно произнесла Наташка, — у касс очередь стояла, Соня и говорит: смотри-ка, пальто как у меня.

— Вот, — дополнила Палкина, растопырив полы колокольчиком.

— У кого пальто, какое? — встрял Сергей, и Наташка с готовностью плотно захлопнула губы.

— Девочка какая-то у касс стояла, — напомнил Сорокин, снова прошив его взглядом, — если у касс, то в кино хотела… А между прочим, барышни, что показывали?

Теперь и Сонька накрепко захлопнула рот. Картина вырисовывалась кислая, но красноречивая. Капитан понял, что и сам просчитался, попытался исправить ситуацию, примирительно начав:

— Ладно, ладно. Это же она хотела в кино, не вы. А вы и понятия не имеете, что за картину показывали на вечернем сеансе? И всех не пустили, верно? Дальше.

Однако девчонок, однажды прерванных, было непросто умаслить. Они надулись обе, закрылись в себе. Осталось последнее, но испытанное средство — свалить все на другого. Сорокин, незаметно подмигнув Сергею, глянул на часы и искусно заторопился:

— Товарищ лейтенант, я и запамятовал: мне еще кое с чем надо поработать… ну, с документами. Так что поговорите, пожалуйста, с гражданками более подробно. Выясните детали предполагаемого происшествия. Позволите откланяться, София Ивановна?

Сонька глянула с подозрением, не смеются ли над ней. Однако Николай Николаевич был серьезен и в самом деле отвесил ей, как взрослой, поклон. И, дождавшись величественного разрешающего кивка, ушел.

Две угрюмые пигалицы проводили его взглядом и снова уставили глаза-тарелки на оставшегося в помещении представителя