Макс Кратер - Последний еврей Багдада

— Того богатства, что я возьму в твоем доме, хватит сполна.

Тут в сад выбежал один из воинов и разочарованно развел руками.

— Здесь ничего нет, — Эгиби продолжал улыбаться, — можете не ломать двери в хранилища. Они пусты: немного наличных денег, достаточных для прокорма слуг, и все. Сам дом тебе не принадлежит, и ни один правитель не признает тебя его собственником.

Эгиби говорил все тише. Онемение и холод добрались до живота и шеи. Ферзан бросился к банкиру и стал исступленно бить его по лицу. Он схватил его за волосы и в ярости стал рвать их.

«Хорошо, что Фансани нет рядом, — подумал, уже теряя сознание, Эгиби, — без меня он не пропадет, тем более теперь, когда стал свободным человеком».

— Не смей подыхать раньше времени, жирная свинья, — кричал прямо в лицо умирающему царедворец.

Макута тем временем взял сосуд, в котором был яд, понюхал горлышко, аккуратно лизнул его и разочарованно вздохнул.

— Цикута, — произнес он, — старик сбежал от нас.

Ферзан вскочил, вырвал копье из руки банкира и вонзил ему в живот. Сжав в бешенстве зубы, он проткнул насквозь не только лежащего, но и его ложе. Острие ушло в землю. Банкир отвел взгляд от искаженного лица командира бессмертных и посмотрел на пустые клетки. К одному из прутьев прилип клочок черного пуха. Порывом ветра его сорвало и унесло прочь, но на прутке черный след остался. Эгиби закрыл глаза.

Глава L. Варвары в клетке и на свободе

Пошла на последний подъем

Колесница унылых лет.

Я слышу, как вертится

Скрипучее колесо.

Скрипи, скрипи!

Скоро и я — свободен.

Размеренное поскрипывание дубовых колес усыпляло. Телега с клетью, приводимая в движение четверкой запряженных попарно быков, сотрясалась на ухабах, повторяя все неровности уходящей в гору дороги. Элай сидел, прислонившись к прутьям. После суетной и бессонной, а главное завершившейся катастрофическим провалом ночи Элай пребывал в крайне подавленном состоянии. Прежде, чем бросить в клетку, их избили. Не до полусмерти, Ферзан твердо приказал не убивать их, но прилично.

Из всех товарищей с Элаем оставили одного Леона. Где Фаон, Мекон и Атрей, он не знал. Рыжий грек спал, лежа на спине.

Первое время не привыкший к бездействию мозг эллина лихорадочно искал путь к спасению. Последовательно были отвергнуты сразу несколько идей: раскачать телегу и опрокинуть ее, разломав деревянную конструкцию на части; добыть каким-либо образом огонь и прожечь себе дорогу наружу; стащить кинжал у возницы и перерубить прутья. Любой из этих замыслов разбивался об один непреложный факт, отменить который он не мог: за ними неустанно наблюдали шесть пеших и столько же конных солдат.

Марширующие войска занимали всю проезжую часть, не оставляя встречному транспорту и пешеходам ни малейшей возможности продвинуться вперед, пока эта длиннющая, скрывающаяся за горизонтом змея не проползет мимо. Состоящая из сотен лошадей, мулов, верблюдов, сопровождаемая стадами овец и коров, обозом гражданских лиц — торговцев, кузнецов, портных, цирюльников, проституток — она ржала, мычала, блеяла, гоготала и переругивалась на доброй половине языков и наречий империи.

Дорога шла через пальмовую рощу. Раздался топот копыт, и с телегой поравнялся Ферзан. Его вороной конь раздраженно фыркал и втягивал ноздрями воздух. Он чувствовал запах слонов. Когда они только выезжали из города, Элай видел этих животных далеко впереди, в голове колонны.

Царского посланника сопровождала многочисленная свита.

— Надеюсь тебе удобно, аптекарь? — выкрикнул командир бессмертных. — Впрочем, у вас греков стремление к комфорту считается неприличным. Так что никаких жалоб, верно?

Было видно, что Ферзан пребывает не в самом лучшем расположении духа. Элай отстраненно посмотрел в сторону своего заклятого врага, но не ему в глаза и не на всадника вообще, а как бы сквозь него, на всех разом. Снизу, со стороны Вавилона ветер донес возбужденные возгласы. Несколько сотен человек, вооруженных топорами и вилами, шли к Мисру. Процессия остановилась. Все, включая возницу, смотрели в ту сторону. Проснулся даже Леон, разбуженный тем, что телега перестала трястись.

— Идут громить египтян, — прокомментировал Макута, — утром уже разорили их храм. Тот, что чуть дальше на холме. Говорят, там сектанты держали своих пленников. Толпа сожгла здание.

— Прикажите остановить толпу? — спросил Ферзана один из сопровождавших. — Их же всех вырежут. Чтобы рассеять дебоширов, хватит и десятка всадников. Мигом обернемся.

— Не сметь, — отозвался царский посланник, — пусть местные сами разбираются. У них и стража, и гарнизон.

— Они поспеют в лучшем случае к разбору головешек, — возразил подчиненный.

— Всем продолжать движение, — приказал Ферзан.

Вход в квартал Мисра был перекрыт баррикадой из бревен, старых, прохудившихся лодок, прилаженных к ним заостренных жердей и наваленных поверх всей этой конструкции строительных тележек. Как только погромщики приблизились к заграждению, в них полетели камни. Три человека тут же упали и были затоптаны. Волна, не останавливаясь, нахлынула на баррикаду и перехлестнула через нее. Силы были слишком неравны.

Элай отвернулся. Глаза Макуты восторженно блестели. Ферзан сделал несколько вздохов полной грудью и пришпорил коня.

— Твой человек прав. Не только Миср, весь город будет разорен, — произнес Элай, — они ведь не остановятся на египтянах, пойдут бить других. Доберутся и до персов.

— Это уже не важно, — отозвался щитомордник, — имеет значение только предстоящая битва. Ты надеялся удержать меня здесь, подняв восстание и натравив одних горожан на других? Ведь именно поэтому ты приказал убить жрецов. Хорошая попытка. Мне докладывали, что сегодня утром разгромили несколько греческих лавок. Допускаю, что этим дело не ограничится. В вину эллинов верят далеко не все. Многие считают, что за убийством стоят вавилоняне и вспоминают историю с осквернением их храма, тобой же и подстроенную. Активизировались воровские шайки. Убили их лидера, некоего Хамида, а он держал их в узде. Теперь и этот джин на свободе. Не поверишь, но сегодня утром они даже попытались напасть на тюрьму.

В этот момент, как бы в подтверждение сказанных слов, где-то в районе, прилегающем ко дворцу, ударили в набат. Вслед за этим к небу потянулся черный дым, за ним второй, третий…

— Вовремя ты уводишь войска, — сказал Элай.

Его обветренные, разбитые губы со следами запекшейся крови растянулись в злорадной улыбке.

Ферзан согнулся в седле так, что его голова оказалась вровень с гривой коня и тихо, чтобы не услышал возница, произнес:

— Ты думаешь, я этого не ожидал? Напротив! Мне это даже выгодно. Давно подумываю над тем, чтобы встать во главе какой-нибудь провинции. Вавилония — жемчужина империи. Местный сатрап будет теперь окончательно дискредитирован. А я с моими слонами очень скоро стану спасителем отечества, спасителем Дария, этого безвольного и бездарного человека, который полностью доверяет мне, а после разгрома Александра станет доверять еще больше. Немного дипломатии и пост сатрапа Вавилонии сам приплывет мне в руки. А разрушенный город я перестрою на свой лад. Если тебе интересно, то на месте твоего дома мои инженеры обустроят огромный пруд.

— Желаю тебе утонуть в нем, — произнес грек.

— Мне нравится твоя смелость и дерзость. Ты был достойным противником и при других обстоятельствах мы, наверняка, смогли бы подружиться.

— Подружись со своим конем, толстозадая обезьяна, — нахально выдавил из себя Леон, который прекрасно слышал последний монолог царедворца.

— Леон, кажется так тебя зовут? Знаешь, почему еще твои сухожилия не разорваны на дыбе, суставы не вывернуты наружу, а сам ты до сих пор не выкрикиваешь свои глупые шуточки сидя на колу?

Ферзан вновь говорил громко, так, что его могли слышать все вокруг.

— Ты ведь далеко не так образован, как твой начальник. Вот аптекарь должен знать историю. Вы, греки, постоянно кичитесь своим призрачным превосходством над другими, своей культурностью. Называете других варварами. А при этом приносите своим богам человеческие жертвы. Да, да! Вы ничем не лучше этой мерзкой секты, над членами которой возмущенный народ устроил справедливую в общем-то расправу.

Ферзан вытянул руку, указывая на стены сожженного египетского храма, которые как раз показались в глубине пальмовой рощи. Ветер принес с собой запах гари, и Леон шумно втянул воздух носом.

— Вы можете скрывать и замалчивать факты, но это так, — продолжал между тем Ферзан, — взять хотя бы битву при Саламине[98]. Только не надо говорить, что это было сто пятьдесят назад. Уверен такое случалось и после. Просто не всегда события так тщательно документировались — вашими же историками, между прочим. Тогда вы, эллины, принесли в жертву своему вечно полупьяному божку Дионису трех наших благородных сыновей. Ни в чем неповинные юноши погибли во славу вашего варварского обычая. Отгадай, грек, что я намерен сделать с вами. Нет, конечно, это не будет принесение жертвы. Нашему богу, великому Ахурамазде, этого не нужно. Мы не дикари. Но вся ваша пятерка будет казнена прямо перед битвой. Я сделаю это так, чтобы ваша армия видела, как вы медленно умираете на столбах. Ваши трусливые воины будут знать, что ждет их, если они посмеют оказать сопротивление армии славного и могучего Дария!