Крепость королей. Проклятие - Пётч Оливер

Матис молчал в ужасе. Он не мог оторвать взгляда от выдубленного тела Гесслера. С одежды стекал едкий раствор. В размозженном черепе проглядывали белой массой мозги.

– Когда мы его вытащили и увидели раны, то сначала подумали о каком-нибудь животном, – вмешался священник. – Но потом наш аптекарь обнаружил верное доказательство тому, что наместник нашел погибель от огнестрельного оружия.

Шперлин радостно закивал и достал свинцовую пулю.

– Вот оно, corpus delicti![20] – провозгласил он. – Эта дрянь еще находилась у него в голове. Ну что, Матис, может, эта пуля тебе знакома?

– Это… пуля от аркебузы, хоть и очень маленькая, – ответил Матис, запинаясь. – Но это еще не значит, что стрелял именно я. Другие ландскнехты тоже…

– Ландскнехты покинули город два часа назад. В пределах городских стен ни у кого из них не было при себе аркебуз, – перебил его отец Йоханнес. – Все оружие вчера заперли в караулке. Сабли, пики, а также аркебузы и уж тем более порох. Было строго-настрого запрещено проносить в город хоть крупицу этой адской смеси!

Священник с удовлетворением скрестил руки на засаленной рясе и с вызовом посмотрел на Матиса:

– Пока ты отсыпался, я проверил твои вещи. И знаешь, что я при этом обнаружил?

Он пошарил за пазухой и с улыбкой извлек небольшой мешочек, содержимое которого и высыпал на ладонь. При этом с отвращением сморщил нос.

– Это ведь порох, не так ли? Ты единственный знаешь, как с ним обращаться. Единственный, кто мог совершить это ночное убийство. И у тебя есть на то веская причина. Так что признавайся!

Матис тихо застонал. Он и думать забыл про этот маленький мешочек! Это был результат еще первых его опытов с порохом. Зернистый порошок получился особенно хорошо, и Матис просто не смог с ним расстаться. Отец говорил, что этот порох когда-нибудь его погубит. Так оно и случилось. Правда, иначе, чем можно было предположить…

– Ха, он чувствует вину! – воскликнул аптекарь Шперлин. – Смотрите, как он поник. Преступление тяготит его!

Матис отчаянно замотал головой. Он чувствовал, как петля все туже затягивалась вокруг шеи.

– Хорошо, порох при мне, может, и был, но не аркебуза! – бросил он. – Откуда мне взять такое оружие? Кроме того, мои товарищи могут доказать…

– Твои товарищи так упились, что не смогут доказать наличие звезд на небе прошлой ночью, – перебил его ткач Маркшильд. – Мы заперли их в сторожке ради безопасности. Один из них, этот Райхарт, яростно отбивался, и пришлось его для начала утихомирить. Как знать, может, он с тобою заодно… Он ведь тоже орудийных дел мастер? – Расправив плечи, богатый ткач обратился к зевакам и советникам: – Как глава городского совета, я беру на себя управление городом, пока герцог не направит к нам нового наместника. Если этот парень не желает говорить, то палач в Квайхамбахе быстро образумит его раскаленными щипцами. Согласны вы со мной?

Люди закивали. Только седовласый Непомук Кистлер сохранял недоверчивый вид.

– Не верится мне, что парень действительно сотворил такое, – проговорил он. – Учитывая все, что о нем говорят, он вполне добропорядочный. Хотя, с другой стороны… – Он помедлил, и морщинистое лицо его стало еще бледнее. – Если это не он был, тогда кто?

– У парня еще будет время доказать свою невиновность, – успокоил его Маркшильд. – Пусть посидит под стражей. Уведите его.

– Но все совсем не так! – закричал Матис, когда его схватили и поволокли по переулку два стражника.

Он огляделся в поисках поддержки. В толпе со стороны мельничного ручья стоял трактирщик Зеебах и робко поглядывал на арестованного.

– Дитхельм! – крикнул Матис. – Ты знаешь меня. Я же никогда…

Но Зеебах отвернулся. Лицо его затерялось в орущей толпе, что принялась забрасывать Матиса грязью, камнями и гнилыми овощами.

– Чудовище! – вопил на него аптекарь Шперлин. – Убивал, как зверь, как зверь и помрешь!

Он швырнул комок навоза, и Матис с трудом сумел увернуться. Следующий бросок попал ему точно в лицо… Еще вчера со многими из этих людей он веселился в трактире, а с некоторыми даже сидел за одним столом несколько месяцев назад, и они желали наместнику всяческих бед. А теперь забрасывали Матиса грязью и проклинали.

Матис снова оглянулся и увидел разъяренные лица орущих горожан. То были кожевники, ящичники, лоточники, ткачи, служанки, рабочие и крестьяне – сплошь простые люди, права которых он собирался отстаивать. И все они желали ему смерти.

Очередной камень ударил его в лоб, и Матис, обливаясь кровью, поплелся дальше.

Всю ночь Агнес провела у постели умирающего отца и держала его за руку. Дыхание его с каждой минутой становилось слабее. Несколько раз к ним заглядывал отец Тристан. Но поняв, что уже не в силах ничего сделать, монах соборовал наместника и оставил отца с дочерью наедине. Под конец тело Эрфенштайна стало тверже скалы. Он напоминал Агнес тех каменных рыцарей у могил, что стерегли до Страшного суда покой мертвых.

Когда в комнату заглянули первые солнечные лучи и за окном начали щебетать птицы, дыхание наместника оборвалось. Последнее, что еще сохраняло подвижность, это глаза. Исполненным мольбы взглядом он до последнего смотрел на Агнес. Голос к этому времени давно ему не повиновался. Незадолго до смерти Эрфенштайн, вероятно, хотел что-то сказать, но из груди вырвались лишь хриплые, неразборчивые звуки.

Пережив самую долгую в своей жизни ночь, Агнес закрыла отцу глаза и тихо заплакала. Филипп фон Эрфенштайн был человек грубый и неотесанный, но по-своему любил Агнес. Хоть временами и мечтал, наверное, о другой дочери – более женственной и обаятельной, о милой фрейлине, которая вышивала, пела и болтала с себе подобными, а не охотилась с соколом на ворон. И вот отец покинул ее, и она осталась одна. У нее не было никаких друзей, кроме старого отца Тристана и Матиса. Но тот предпочел развлекаться с девицами в Анвайлере.

Минуты превращались в часы. Наконец Агнес запечатлела на лбу отца прощальный поцелуй, после чего решила разыскать капеллана. О многом следовало поговорить. Сейчас она, как никогда, нуждалась в его совете. Она догадывалась, для чего пришлось умереть ее отцу, но понятия не имела, как этим знанием воспользоваться. Поэтому призвать преступника к ответственности пока не могла. Более того, это знание могло ей скорее навредить, чем принести пользу.

Агнес прикрыла за собой дверь и направилась в часовню, что в старой башне. В столь ранний час монах, скорее всего, совершал утреннюю молитву. Не застав его там, она поднялась в библиотеку. Возможно, отец Тристан просматривал там списки скудных владений Эрфенштайна, которые теперь принадлежали Агнес.

Из библиотеки доносился шелест страниц, и девушка облегченно вздохнула. Но, когда открыла дверь и увидела сидящего за широким столом человека, резко отшатнулась.

Это был граф Шарфенек. Он углубился в изучение старых пергаментов и книг, но теперь с интересом поднял голову. Сердце Агнес вдруг исполнилось ненависти, и невидимая рука стиснула горло.

Убийца…

– А, какая радость видеть вас здесь, – с улыбкой приветствовал ее граф и показал на разложенные перед собой документы. Казалось, появление Агнес его нисколько не смутило. – Мне уже говорили, что вы любите читать. У вас тут поистине занятная коллекция старинных книг…

– Что… что вам понадобилось в библиотеке? – перебила его Агнес хриплым голосом.

Шарфенек примирительно вскинул руки:

– Простите, что сразу не дал о себе знать. Но ваш отец еще в Рамбурге разрешил мне порыться тут немного. Я решил, что не стоит его пока тревожить… – Он поиграл золотой цепью, висящей на шее. – Но можем и спросить его. Как он, кстати, себя чувствует?

– Он мертв, – резко ответила Агнес, сомкнув губы в две тонкие линии, и с трудом придала голосу твердость. – Наместник Трифельса Филипп фон Эрфенштайн скончался меньше часа назад. Этого вы хотели?