Ловушка для стервятника - Евгений Евгеньевич Сухов

Петешеве – прямота, с которой тот смотрел на собеседника, больше напоминающая вызов, нежели просто внимание (мне сам черт не брат!), или жесткие складки у переносицы, а быть может, это напускное равнодушие, граничащее с полным безразличием.

Возможно, что Петра Петешева делала отталкивающим простоватая внешность, не обремененная глубоким интеллектом, вкупе с чуть оттопыренной верхней губой, заросшей редкой щетиной. Опыт подсказывал Виталию Викторовичу, что это не последняя их встреча и в его биографии есть нечто такое, о чем тот хотел бы умолчать.

«Несмотря на кажущуюся простоту, Петешев не так прост, как желает выглядеть. За плечами судимость. Статья тяжелая – грабеж! Вроде бы свою вину искупил… А что, если это не просто совпадение?»

– А вы сами ничего не заметили в тот день у ворот завода? Может быть, что-то привлекло ваше внимание? Попытайтесь, пожалуйста, вспомнить!

Петешев лишь виновато развел руками, всем своим видом демонстрируя, что очень сожалеет о том, что не в состоянии помочь следствию в лице любезного майора. Для убедительности он даже смущенно улыбнулся: «Вот досада какая! Был там, а ничего толком не заметил».

– Когда прозвучали выстрелы, я ведь уже на территории завода был. Торопился… Обычно, когда зарплату выдают, очередь большая выстраивается, не хотелось в самом конце стоять. А то еще и не хватит! И такое бывало…

– А сколько было выстрелов, можете сказать?

– Не помню, может два, может три… – нахмурившись, ответил Петешев. О том, что выстрелов было именно два, он знал. Большак пожаловался, что не сумел пристрелить Иванычеву одним выстрелом, пришлось стрелять второй раз.

– Хорошо, продолжайте.

– Этим выстрелам я даже значения никакого не придал… Даже подумал, что выхлопные газы у какой-то машины стрельнули. У грузовика, наверное… Может, зажигание барахлит или еще что-нибудь… А потом откуда-то с улицы раздался крик, что убили женщину. Меня даже как-то проняло, по телу мурашки пробежали. Но разве мог я тогда подумать, что это они про Марусю?! Я вернулся и увидел, что на тротуаре она лежит. А около Маруси муж ее убивается, Михаил… Вот и все, что я могу вам рассказать.

Вроде бы все ровно говорит, слова правильные находит, интонации соответствующие выдерживает, но отпускать его восвояси желания не возникало.

– А вы воевали? – неожиданно спросил Виталий Викторович.

Майору показалось, что в лице Петешева вновь что-то дрогнуло, хотя глаза смотрели твердо и уверенно.

– Не довелось, – с сожалением выдохнул он. – Комиссовали меня. Обнаружили туберкулез.

– И залечили?

– Хотелось бы верить. Последний раз год назад сделал рентгеновский снимок, ничего не обнаружили.

Щелкунов нащупывал самое уязвимое место. Петр опасался именно этого вопроса, когда шел в отдел по борьбе с бандитизмом и дезертирством. Ему стоило немалых усилий, чтобы поглубже запрятать проклюнувшийся страх. Еще в июле сорок первого года он был признан негодным к военной службе, симулируя туберкулез.

Майору Щелкунову приходилось заниматься одновременно десятком дел, среди которых были грабежи, убийства, кражи, но вылавливание дезертиров в силу особой опасности для общества было приоритетным. После войны дезертиры, чаще всего имевшие оружие, как тараканы лезли изо всех щелей в города. Другие, сбившись в банды, грабили в деревнях и в селах, нападали на дорогах на груженые грузовики. Проживали дезертиры в основном в заброшенных деревнях или в землянках в глухих местах марийской тайги. Виталию Викторовичу вдруг подумалось о том, что справка о болезни Петра Петешева, возможно, является липовой.

Майор вспомнил дело месячной давности, когда было выявлено сразу семьдесят два дезертира. Справки им всем мастерил за хорошую цену один старик-умелец, на что и жил весьма безбедно почти всю войну. И все бы ничего и справки сошли бы за подлинные, больно искусный оказался мастер, да вот ошибочка в диагноз затесалась – вместо «внутренних» старик писал «внутренных». Вот эта нелепая неграмотность старика и подвела всех его клиентов.

– А вы не могли бы показать мне свою справку? – все еще надеясь на удачу, попросил Виталий Викторович. – Она у вас при себе?

– С собой, – произнес Петешев и принялся рыться в карманах брюк. Наконец достал смятый листок бумаги, сложенный вчетверо, и протянул его майору: – Вот… Пожалуйста!

Виталий Викторович внимательно изучил справку. Все как положено, не придерешься! Все печати на месте – не размыты, четкие, ошибок в словах тоже не наблюдается. «Вот ведь какой клиент предусмотрительный попался, и справку даже не позабыл захватить с собой, как будто бы знал, что спрашивать о ней станут».

– Возьмите, – вернул справку Виталий Щелкунов. – Но вам придется у нас задержаться.

– Вы меня арестовываете? – удивился Петр Петешев.

– Пока только задерживаем. Сержант, – сказал Щелкунов дежурному, стоявшему у дверей, – уведите задержанного.

С минуту майор Щелкунов размышлял, а потом, подняв трубку, сказал:

– Валентин, зайди ко мне.

Когда капитан Рожнов вошел к нему через несколько минут, Виталий Викторович дал задание:

– Порасспрашивай о Петешеве. Мне нужно знать о нем все что можно! Поговори с его знакомыми, с начальством, какими-то его приятелями. Наверняка в его биографии есть нечто такое, о чем он хотел бы умолчать. Но нужно сделать это аккуратно, желательно так, чтобы Петешев не узнал о твоих расспросах.

– Постараюсь, товарищ майор.

– Действуй!

Перерыв длился ровно столько, сколько в его пальцах тлела папироса. Блаженный миг покоя. На последней затяжке в дверь негромко постучали. Не иначе как человек со стороны, сотрудники стучат и действуют куда увереннее.

– Войдите! – громче, чем следовало бы, выкрикнул Щелкунов.

Дверь открылась, и на пороге предстала тощая старуха лет семидесяти с вытянутым морщинистым лицом.

– Я ищу майора Щелкунова.

Виталий Викторович отошел от окна, ткнул папиросу в дно пепельницы и произнес:

– Майор Щелкунов – это я. Что вы хотели сообщить нам? – спросил Виталий Викторович.

– О Марфе Ильиничне Пироговой, ее убили еще в начале лета.

– Присаживайтесь, слушаю. Откуда вы ее знаете?

Присев, женщина произнесла:

– Сорок лет мы с ней знакомы были… Прежде по соседству проживали. Очень были дружны. Потом она замуж вышла, а следом за ней и меня замуж позвали. Потом я к мужу в Волжск переехала. У него там домик был, а еще огород, хозяйство. В нынешнее время это особенно важно. Я и мужа ее очень хорошо знала, Дмитрия Лукича. Замечательный был человек!

– Так что вы хотели сообщить?

– Связь с Марфой я никогда не теряла. То она меня навестит, то я к ней приеду. Нередко и Дмитрий Лукич с ней приезжал. А незадолго до смерти сарафан она красивый купила, черного цвета и с красными розами. Примерила я его как-то, а он на мне как влитой сидит. Говорю я ей, продай мне его,