Елена Ярошенко - Визит дамы в черном

— Возместил бы? Да как твоя рука поганая поднялась украсть деньги у бедных? Ты же крещеный, ты вроде как в Бога веруешь! А не посовестился у нищих украсть и заповедь Господню нарушить…

— Да что ты все — украсть да украсть? Говорю же тебе русским языком — я не крал, я их временно позаимствовал. Временно! Ритка Синельникова со своей пустой башкой деньги быстро пристроила бы и без всякого толку. Она все с двумя прожектами носилась — построить новый приют с ремесленными классами и купить девицам из бедных семей швейные машинки для обучения их шитью. И машинки не абы какие — хотела выписать из Германии зингеровские, последней модели. Да у всех этих бедных девиц папаши — горькие пьяницы, завтра на базаре будет полно зингеровских машинок, идущих за гроши! А этот приют…

— Положим, строительство нового приюта — моя идея. А Рита взялась помочь со сбором средств, подключив свой Дамский комитет. Но давай не будем обсуждать приют, который еще не построен. Речь сейчас вовсе о другом. Теперь я знаю, что у Маргариты Львовны были бумаги, которых ты боялся…

— Да, эта стерва, не тем будь помянута, хотела меня припугнуть и окрутить. Замуж все ладилась. Уж на что я волк стреляный, а еле-еле вывернулся…

— Ладно, откровения свои попридержи при себе! Повторяю, у Риты были бумаги, которых ты боялся. И теперь мне ясно, кто убил ее в маскараде. Это был ты, Федул!

Колычев сидел, затаив дыхание, и ждал ответа Бычкова. Но в кабинете вдруг наступила тишина. Молчала Варвара, бросив наконец свое обвинение в лицо Бычкову, молчал Бычков, не подтверждая, но и не опровергая слова девушки.

«Тихий ангел пролетел», — подумал вдруг невпопад Колычев.

Между тем Федул Терентьевич наконец заговорил:

— Ты умом тронулась, Варя? Что ты такое говоришь?

— Я говорю, что ты — убийца! — отчетливо произнесла Варвара. — Или непонятно чего? Убийца ты…

— Вот, значит, как ты обо мне понимаешь… Такой, стало быть, приговор с твоей стороны выходит? Ну что ж, спасибо, зазноба моя бесценная! Что я тебе, дуре, объяснять буду?

— Нет уж, ты объясни, сделай божескую милость, или мне, дуре, всю жизнь придется считать, что ты — убийца и вор.

— Да не убивал я ее. И не мог убить! И не хотел! Ни Боже мой! Что ты думаешь, я этих ее бумажек испугался? Плевое дело! Да я бы так все повернул, если бы до скандала дошло, что она сама бы в дурах и осталась. Не убивать же из-за такой ерунды! Да я бы завтра же долг этот погасил, и говорить было бы не о чем, и грош цена была бы ее бумажкам. Но на убийство пойти? Душу загубить? Я же в Бога верую.

— Ну а как ты тогда объяснишь ее смерть?

— Да думал уже, и так, и этак крутил, даже в мыслях разбивка пошла врозь… Как оно все так обернулось? Маргарита пристала ко мне на балу как банный лист: «Нам нужно поговорить, нужно поговорить, нужно, нужно!» Что попишешь, пришлось согласиться. Она вышла из зала в галерейку, а я задержался за колонной, не хватало, чтоб все общество видело, как мы с ней вместе укромный уголок ищем. И так уж склоняют на все лады. Пережидаю я время, смотрю по сторонам, глядь, за ней еще кто-то в галерейку шмыгнул, мне показалось, Семка Ярышников, только он вроде бы рыцарем в латах был наряжен, а на этом костюм как у меня — темный плащ и маска. Я так за колонной и стою истуканом. А тут еще один, морячок этот, немчура колченогая, шмыг туда же в коридор. Ну тут уж я плюнул с досады — думаю, что им там всем — медом намазано, что ли? Глядь, немец, герой наш морской, уже обратно ковыляет и лица на нем нет.

«Господа, несчастье! Господа, музыку остановите!» Ритку мертвую, стало быть, нашел, а может, и сам прикончил. А мне с ней так и не довелось побеседовать. Но вины моей в ее смерти нет, как хочешь думай, Варя. Я тебе и поклянусь, и крест поцелую — не убивал.

— Поклянись!

— Святой истинный крест, я Маргариту не убивал. И на том я перед всеми стоять буду, разрази меня Господь!

Колычев понял, что дальнейшее его пребывание в смежной комнате не даст ничего. Сделав знак Бурмину оставаться на месте, он распахнул створки двери, за которой прятался, и предстал перед ошалевшим Бычковым.

— Добрый вечер, Федул Терентьевич! Прошу простить, что подслушал ваши откровения…

— Ах вот оно что, — взревел Бычков. — Ну ты, Варька, и стерва! Змея ты подколодная. Так и знал, что зуб на меня точишь! Отомстить мне решила, да? Напраслину на меня возводишь? Ловушку подстроила, в каторгу без вины загнать хочешь?

— Умерьте свой пыл, господин Бычков! — строго сказал Дмитрий. — Оригиналы документов, уличающих вас в воровстве, находятся у меня, а преступник, вор не смеет требовать, чтобы с ним обращались благородно. Благотворительные суммы, растраченные вами, придется немедленно вернуть. И запомните, меня не интересует, есть ли у вас сейчас свободная наличность, или все, как вы выражаетесь, в деле. Продавайте что-нибудь, закладывайте, выписывайте ростовщикам векселя под проценты — это дело ваше, но деньги для бедных, собранные горожанами, должны быть в целости до последнего гроша. А по поводу убийства Синельниковой — придете ко мне и дадите показания по всей форме о том, что вы видели на маскараде, по минутам, кто кого позвал, кто куда пошел, кто за кем вышел и прочее. Более я вас не задерживаю. Честь имею.

— Честь? — злобно переспросил Бычков. — Честь у судейских известно какая, по сходной цене идет, знамо дело.

Колычев указал Бычкову путь к выходу, с трудом удерживая в себе мальчишеское желание дать ему пинка.

Вернувшись в кабинет, он взглянул в лицо Варвары, неподвижно стоявшей у стола. Девушка сильно, до крови, закусила побелевшую губу. По щекам Варвары текли слезы.

— Успокойтесь, Варвара Савельевна! Уже все позади…

— Мне тоже кажется, что все позади, все хорошее, что у меня было, уже позади. В моей жизни осталась только одна грязь, — ответила Варвара и разрыдалась.

Глава 14

Домой Колычев и Бурмин вернулись в подавленном настроении. Засада в доме Ведерниковой была такой неприятной, и снова все оказалось впустую.

— Петька, а не хлопнуть ли нам водчонки с устатку? — спросил Колычев, сбивая на крыльце снег с каблуков.

— Пожалуй, не повредит.

Дверь им открыл Василий с каким-то странным выражением лица. Не то чтобы слуга казался расстроенным, но озабоченная мина, столь нехарактерная для легкомысленного парня, явно искажала его курносую физиономию.

— Так, Вася, подай нам графинчик водки, той, что ты на лимонных корочках настаиваешь, и закуску сообрази. Если португальские сардины еще остались, открой банку, окорок нарежь…

— Это я мигом, Дмитрий Степанович, все, как положено. Только дозвольте мне пару слов вам сказать.

— Помилосердствуй, Василий, у нас с Петром Сергеевичем был такой трудный день, и не успели порог переступить — ты с разговорами… Или случилось что?

— Случиться не случилось, но…

— Ну раз не случилось, значит, дело потерпит!

— Дмитрий Степанович, не потерпит, дело важное.

— Ну что с тобой сделаешь, говори!

— Я, Дмитрий Степанович, гуляю сейчас с Дусей Мищейкиной. Мы с одной деревни, она хромого Кузьмы-бондаря дочка…

— Васька, убью! Что мне до твоих амуров? Или ты жениться собрался и хочешь прибавки просить?

— Да нет, жениться я еще не решившись, так гуляю по-свойски, все-таки с одной деревни, ребетенками друг дружку помним, мамка моя в бочках дяди Кузьмы капусту квасит…

— Да ты перейдешь к делу или нет?

— Я и говорю по делу, а вы слушать не изволите. Дуська девка справная во всех смыслах, но дура, каких поискать.

Дмитрий фыркнул. Казалось, туманной истории про бондареву дочку не будет конца.

— Значит, я гуляю с Дусей, а она служит в «Гран-Паризьене» в горничных…

— Продолжай!

— Ну вот, подруливает как-то к ней Семен Кузьмич Ярышников, покойного старика Ярышникова, мясоторговца, сынок, и говорит: «Тут у вас в гостинице моряк хромой проживает, герой — кверху дырой, так он у меня невесту отбил». Ну Дуська-то дура, я и говорю, дура-дурой, уши развесила. А Ярышников ей наплел, прямо роман из парижской жизни, что вы мне давеча читать велели для упражнения грамотности, — тут тебе и страсть, и ревность, и коварный соперник, и обманутая девица, и тайная жена. Заморочил Ярышников Дуське голову. А потом просит: «Нужно мне в номер к нему пробраться и письма невесты забрать. Я ее из лап злодея вырву. Помоги мне, Дуся, а не то я жизни себя лишу — застрелюсь или повешусь!» Так она Ярышникова в номер к моряку провела, ну не дура? А вскоре оказалось, что чемодан Витгерта вскрытый и револьвер похищенный, и из этого револьвера дамочку в маскараде укокошили. А Дуська-то еще и вам, Дмитрий Степанович, рассказать побоялась, когда вы в гостинице опрос служащих производили. А теперь ночами не спит, ревмя ревет. Ну дура и есть! Вы бы, чай, ее не убили! Дура…