Планета Вода (сборник с иллюстрациями) - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

Синоби-аруки предписывает не только самому не производить шума, но и чутко улавливать все посторонние звуки, для чего требуется предельное напряжение слуха – ведь двигаться подобным манером обычно приходится в темноте, когда от зрения мало проку.

Сделал плавный шаг – замер, прислушался. Еще шаг – опять. Перемещался не по прямой линии, а зигзагами, от дерева к дереву, избегая участков, освещенных солнцем. Это называлось «путь тени».

Если бы не концентрация слуха, Фандорин вряд ли услышал бы тихий полушелест-полупосвист, будто кто-то коротко втянул воздух. Непонятный звук донесся сбоку, из кустов.

Эраст Петрович качнулся в сторону, чтобы слиться со стволом сосны. Лоб щекотнуло легким движением воздуха. В кору – там, где мгновение назад находился фандоринский висок – сочно воткнулась длинная игла.

Перекатившись по земле, уже не заботясь о беззвучии, Фандорин выхватил из подмышечной кобуры «франкотт» (особая компактная модель, сделанная по персональному заказу для патронов повышенной убойной силы).

Однако стрелять патронами с повышенной убойной силой было не в кого.

Куст, из-за которого прилетела игла, не шевелился. Шагов слышно не было. Стрелявший владел техникой бесшумного бега не хуже «крадущихся» – во всяком случае, в условиях леса.

Вскинув руку, Эраст Петрович веером, перемещая ствол по пол-сантиметра, высадил весь барабан в сектор, куда должен был ретироваться несостоявшийся убийца. Целил на уровне колена.

Прислушался – ни крика, ни звука падения.

Мимо…

Сзади с треском и сопением подбежал Сергей Тихонович, размахивая «браунингом».

– Что? Что? – кричал он. – Вы упали? Ранены?

Гоняться по лесу за лесным охотником – дело безнадежное. Фандорин не стал и пытаться.

Он подошел к сосне. Выдернул глубоко засевшую иглу.

– Приравнивается к чистосердечному п-признанию. Шугай знает, какое дело я расследую. И решил остановить расследование.

Клочков озирался по сторонам.

– Вы попытались и у вас не вышло! Найти его вы не найдете! А ко мне он выйдет сам! Он же не знает, что я с вами заодно! Я арестую его! В конце концов, у меня пистолет!

– Шугай слишком быстр для вас, – сказал Эраст Петрович расхрабрившемуся титулярному советнику. – … Все-таки странно, что я выпустил семь пуль и все в молоко.

Он пошел вперед, через кустарник, внимательно осматриваясь.

Сергей Тихонович не отставал.

– Знаете, когда я дал вам пойти вперед одному, а сам остался сзади, мне стало стыдно и противно… Черт, с морфием жилось намного легче. А тут – одно вытекает из другого. Как лестница. По ней можно только вниз или вверх. И если начал подниматься, то уже деваться некуда. Со ступеньки на ступеньку, вверх… И лестница всё круче… Я о чем думал? Если доказать виновность Шугая, а того прикрывает Хозяин… Это ведь можно и самого Саврасова сковырнуть! Я же товарищ прокурора! Я отвечаю за законность в Темнолесском уезде. Так ведь?

– Не знаю, вам виднее, – ответил Фандорин: максимум того, чем можно помочь другому человеку – повернуть в правильную сторону и слегка подтолкнуть. А пойдет он туда или нет, решать ему самому.

– Ну а если мне виднее, не мешайте. Сделаю, как считаю нужным! Я арестую его!

Клочков напролом кинулся через заросли, а Эраст Петрович остался на месте – заметил нечто интересное. Капельку темной крови, повисшую на стебле травы.

Ага, все-таки не в молоко.

Зацепило несильно. Кость не задета, иначе раненый как минимум споткнулся бы, и на земле остался бы след. Артерия не повреждена – кровь венозная.

И все же появился шанс найти неуловимого Чингачгука.

Не обращая внимания на крики Сергея Тихоновича (тот где-то, уже на изрядном расстоянии, хрустел сучьями и вопил: «Шугай! Шугай! Это я, Клочков!»), Фандорин пошел дальше. Глядел только под ноги. Метрах в пяти обнаружил вторую каплю. Потом и третью.

Теперь движение убыстрилось – определилось направление, в котором уходил раненый.

Эраст Петрович перешел на полубег, останавливаясь, только если не находил следующей капли. Тогда начинал искать – и корректировал траекторию.

Крики Клочкова были уже не слышны, когда Фандорин достиг места, где раненый сделал передышку, очевидно, сочтя, что находится в безопасности. Здесь накапано было гуще. Сорван листок какого-то незнакомого Эрасту Петровичу лесного растения. Должно быть, нечто кровоостанавливающее.

Всё. Капель больше не было. След оборвался.

Судя по направлению, в котором уходил раненый, он держал путь к реке. Эраст Петрович задумчиво почесал комариный укус на щеке, но повернул в прямо противоположную сторону – туда, где пролегала дорога на Шишковское.

Сдвинул кепи на затылок. Перешел на легкий, размеренный бег.

Вернулся Эраст Петрович уже в седьмом часу.

Клочков кинулся ему навстречу.

– Где вы пропадали? Господи, я не знал, что думать!

– Пытался отыскать с-след. А что у вас? Вышел он к вам?

– Нет. Я два часа ходил, кричал… Он не мог меня не услышать. Странно…

– Ничего странного. Я зацепил его пулей. Сидит где-нибудь, зализывает рану.

Фандорин прошелся щеткой по запыленным штиблетам. Пощупал воротничок, счел, что тот несвеж, и начал переодеваться. Сергей Тихонович с завистью смотрел на рельефный торс напарника.

– Где Аннушкина? Вернулась? – спросил Эраст Петрович из-под натянутой на голову рубашки.

– Да, с час уже. Несколько раз выглядывала – я всё тут, во дворе был, вас ждал… Обожжет волчьим взглядом – и назад к себе. Ни слова не сказала. Даже не поздоровалась. Вот ведь злобное создание.

– Что еще?

– Благочинный усадил монашек в бричку. Увез. Теперь парус действительно одинокий…

Сергей Тихонович помялся и сказал:

– Не знаю, имеет ли это значение… Но я еще кое-что вспомнил из тогдашнего разговора с Шугаем. Когда он про лодку рассказал, которую собирается купить, помните…?

– К-конечно. Да не мямлите вы, что за привычка!

– Да-да… Почему про это речь зашла… Он палку какую-то строгал. Я спрашиваю – что это? Он говорит, весло чиню.

– Весло? – насторожился Фандорин. – Значит, он приплыл сюда по реке.

– Ну да. Говорит, лодка дрянь. Скоро новая будет, хорошая. Только сто рублей за палец получу… Я вот что думаю. Если он на мой зов не откликается и к своей норе не возвращается… А я туда ходил, ждал его… К челноку-то он точно вернется. Только где челнок – вот вопрос…

– На берегу реки, естественно. В каком-нибудь укромном месте. Их, я полагаю, не так уж много. С этой стороны берег обрывистый, видно далеко. Вы правы, надо нам поискать лодку. Если, конечно, наш Чингачгук уже не уплыл.

– Не «нам», а мне, – отрезал Сергей Тихонович, выпятив челюсть. – Вы, наверное, думаете, что я только для виду покричал в лесу, а потом струсил и сюда сбежал… Неважно! – отмахнулся он от протестующего жеста. – Довольно того, что я думаю, что вы так думаете… Так вот. Я сказал, что сам арестую Шугая, и я сделаю это! Не из гонора, а потому что на берегу действительно всё видно, как на ладони. Шугай заметит вас издалека. А меня ему бояться нечего. Я, с его точки зрения, такой же человек Хозяина, как и он.

– Что ж, в этом есть резон. Тем более что я буду неподалеку.

Эраст Петрович вынимал из револьвера стреляные гильзы, ставя их на подоконник. Прочистил ствол, гнезда барабана. Вставил новые патроны.

– У самураев есть п-поговорка: сначала чистое оружие, потом чистое кимоно. Я поступил в обратной последовательности. Нехорошо.

Периферийным зрением он уловил сбоку какое-то движение. Повернул голову. У стены барака под окном стояла докторша, делая знаки, смысл которых не вызывал сомнения: манила пальцем, а вторую руку прикладывала к груди.

– Отлучусь на м-минуту.

Он спустился с крыльца, подошел к Людмиле Сократовне. Последний раз они виделись не при самых сердечных обстоятельствах: она кидалась на него со скальпелем, а Фандорин вел себя не по-джентльменски. Однако сегодня Аннушкина враждебности не проявляла. Наоборот – была просительна.