Юлиан Семенов - Горение. Книга 3

Когда Дедюлин распахнул перед Столыпиным двери царского кабинета, тот удивленно оглянулся: никого не было, пусто; Дедюлин мистически исчез.

— Петр Аркадьевич, — услыхал Столыпин жесткий голос государыни; женщина шла ему навстречу, появившись из соседней комнаты. — Как я рада, что вы пребываете в допром здравии… У меня к вам личная просьба. Я не могу быть спокойна са священную жизнь государя императора, пока вашим помощником по секретной полиции не станет генерал Курлов… Мне гофорили, что вы относитесь к нему скептически, но, думаю, после моей к вам просьбы вы перемените свое мнение об нем… Пудьте снисходительны ко мне как к матери…

Столыпин, заранее приготовивший себя к тому, чтобы отказать царю, разговора с Александрой Федоровной не ждал совершенно. Если в беседе с Николаем он был намерен спросить, чем его величество перестал устраивать Герасимов, победивший бомбистов, отчего надо менять высококомпетентного специалиста на дилетанта, расстрельщика первомайской демонстрации в Минске, то с матерью, которая обращалась к нему с просьбой, Столыпин спорить не мог.

— Ваша просьба для меня свята, — ответил Столыпин, проклиная себя за врожденную уважительность к женщинам. — Мне далеко не просто ответить вам согласием, ваше величество, но, увы, разум не может не подчиниться чувству.

И в это как раз время в кабинет вошел царь.

— Ах, родной, — сказала государыня, — Петр Аркадьевич только что утвердил назначение генерала Курлова сфоим помощником…

— Благодарю, — кивнул государь Столыпину без улыбки. — Тронут, что вы правильно поняли ее величество.

— Я, однако, хочу оставить за собою право распорядиться судьбою генерала Герасимова, — сказал Столыпин, чувствуя, что снова начинает мучнисто бледнеть; понял, какой спектакль поставила августейшая семья: сам-то стоял за дверью, подслушивал! Сказать кому — не поверят!

— Конечно, конечно, — сказала государыня. — Мы помним об нем…

— В таком случае я сейчас же подготовлю рескрипт о назначении Герасимова начальником департамента полиции. Его надо отблагодарить за ту службу в столице, которую он столь блистательно продемонстрировал в годину… беспорядков, — Столыпин хотел сказать «революции», но вовремя понял, что делать этого никак нельзя; царь рассердится, «не было революции»; сейчас надо тащить свое, любым путем но только б сохранить генерала во главе секретной службы ради этого можно пойти на унижение…

Царь поднял ищущие глаза на государыню — без нее ответить не решался; видно, этот именно вопрос здесь обсуждали не один день, готовились загодя, со всей тщательностью.

— Ах, ну зачем же его так обижать, — сказала государыня. — Он заслуживает большего, чем возглавлять департамент. Пусть уж все это курирует Курлов… Надо же наконец развязать вам руки в главных вопросах управления правительством под скипетром его величества… Мы знаем, как вы привязаны к Герасимову, вот и назначьте его генералом для особых поручений при премьер-министре России, очень престижно, иного выхода мы не видим… Извините, Петр Аркадьевич, я долшна вас оставить, — дети… Надо проферить уроки, такие балофни, строгость и еще раз строгость — в этом будущее русской педагогической науки…

С этим Александра Федоровна и вышла.

— Ваше величество, — медленно сказал Столыпин, проводив взглядом царицу — в последнее время ее походка сделалась нервическою, будто у молоденькой институтки, сильно похудела, но лицо из-за этого сделалось еще более красивым, каким-то дерзостным даже. — Ваше величество, — повторил он, — я не мог отказать государыне в ее просьбе. Но, я думаю, вы согласитесь со мною: проблемами секретной полиции, в компетенцию которой входит охрана августейших особ, не может заниматься дилетант. Пройдут годы, пока генерал Курлов поймет всю тонкость этого дела… Соблаговолите подписать рескрипт о назначении Герасимова начальником полиции… Все равно он будет под Курловым, полностью подотчетен…

— По-моему, ее величество высказалась обо всем достаточно определенно, Петр Аркадиевич. Извините, что я задержался и не смог вам сказать всего этого сам.

Столыпин почувствовал предобморочную усталость, оперся о стул и тихо произнес:

— Ваше величество, позвольте мне поставить перед вами еще один вопрос?

Царь рассеянно глянул на бронзовые настольные часы:

— Если этот вопрос не требует предварительной проработки, я готов ответить.

— Моя деятельность в качестве премьер-министра и управляющего министерством внутренних дел устраивает ваше величество? Я очень устал, прошедшие три года дались мне достаточно трудно; быть может, вам угодно освободить меня от отправления моих обязанностей?

Обсуждая с женою предстоящий разговор с премьером (настоял на этом Распутин: «Санька note 41 не друг мне, он мне станет мешать глядеть за масеньким note 42, он мне поперек путя стоит, а Паша note 43 без хитрости, он предан вам до гроба, такой про себя не думает, он только об вас думает и об державе»), царь задал Александре Федоровне именно такой вопрос, какой только что поставил Столыпин.

— Нет, — ответила тогда государыня, — его сейчас нельзя увольнять. Тебя не все одопрят. Все эти мерзкие Гучковы и Милюковы во всем следуют за ним. Пусть Курлов войдет в курс дела, пусть они станут друк против друка, — это их дело. Будь арбитром. Мы над ними. Дай сосреть нарыву».

— Думаю, вы еще не все сделали для империи, Петр Аркадиевич, — ответил царь. — Если же чувствуете, что очень устали, я не буду возражать против вашего отпуска. Он вполне заслужен. А потом — с новыми силами — за дело. Благодарю вас, я не хочу более задерживать вас…

Когда Столыпин в лицах рассказал Герасимову о том, что произошло, тот лишь вздохнул:

— Мы в засаде, Петр Аркадьевич. В форменной засаде. И флажки по лесу развесил Распутин.

Столыпин не сразу понял, о ком идет речь:

— Какой Распутин? О ком вы?

— О конокраде Гришке Распутине…

— При чем здесь он? — Столыпин недовольно поморщился. — Все обстоит совершенно иначе.

— Ничего иначе не обстоит, — сердито возразил Герасимов. — Ему государыня при людях руку целует. Здесь, в Царском. В церкви.

— Что?! — Столыпин повернулся к Герасимову как на шарнирах. — Что?!

— То самое, Петр Аркадьевич. Пока вы с августейшей семьей бились, я у госпожи Дедюлиной чаи распивал. Информация из первого источника. Словом, мы опоздали: Распутин совершил дворцовый переворот.

В охранке Герасимов сразу же открыл свой особый сейф, где хранились папки с делами самых его доверенных агентов, сунул их в портфель, потом выгреб другие бумажки — дома будем разбираться, никаких следов остаться не должно — и в тот же день встретился с двумя агентами, не внесенными ни в какие списки, сказав каждому:

— На ваше усмотрение: либо продолжаете работать с новым шефом, это генерал Курлов, шваль и проходимец, или же уходите из охраны раз и навсегда, до тех пор, пока я не приглашу. Вот ваши формуляры, при вас их сожгу в камине чтоб никаких следов…

Оба попросили формуляры сжечь при них, отказавшись от работы с новым шефом.

Вечером Герасимов вызвал кавказца из Баку и эстонского боевика, просил встретиться не на конспиративной квартире, а в номерах «Европейской», словно чувствуя, что, как только будет подписан рескрипт о назначении Курлова и о его, Герасимова, «повышении», новый товарищ министра внутренних дел и шеф жандармов незамедлительно пожалует к нему — за архивами, формулярами и ключами.

Так и случилось: назавтра, в три часа, сразу после обеда, в кабинет, без звонка, предваряющего визит, вошел Курлов и, широко распахнув объятья, пророкотал:

— Поздравляю, Александр Василич, поздравляю, господин генерал для особых поручений при главе правительства империи! Позволите по-старому, по-дружески, «Ксан Василич», или теперь надо только по протоколу «ваше превосходительство»?!

Герасимов от объятий уклонился, достал из кармана ключи и сказал:

— Вот этот маленький — от сейфа. Там надлежит хранить совершенно секретные документы. Второй — от конспиративной квартиры, вам ее укажут, Павел Григорьевич.

— Пустяки какие, — ответил Курлов, стараясь скрыть растерянность: никак не ожидал, что Герасимов ударит первым. — Можно б и обождать — я в это кресло не стремился, — не будь на то воля государя…

— Какие-нибудь вопросы ко мне есть? — спросил Герасимов, поднимаясь. — Всегда к вашим услугам, Павел Григорьевич. А сейчас — имею честь кланяться, мигрень…

Вечером в его пустую, гулкую квартиру, где не бывал с той поры, как сбежала жена, позвонил адъютант:

— Александр Васильевич, простите, что тревожу… Я понимаю, в своей нынешней высокой должности вы более не станете заниматься агентурной работою, но дело в том, что в Петербурге объявился Александр Петров… Прямиком из Саратова… Бежал… Вас ищет повсюду. Что делать? «Вот почему революция неминуема!»