Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

Наступали мгновения, когда он нежно гладил ее по голове и чуть ли не с любовью проводил по волосам, и тогда разум его уносился прочь. В один из таких случаев брат Якобус и излил ей душу.

– Когда я был молод, я полюбил девушку, такую же, как и ты, – прошептал он. – Она была… шлюхой, и звали ее Магдаленой. Она накликала порчу на нас обоих. Я был похотливым щеголем, пьяным дураком и слонялся по Аугсбургу в вечных поисках удовольствий. Но потом Господь послал мне знамение. Он наказал меня этой болезнью, и я свалился без сил перед доминиканской церковью Святой Магдалены! – Он едва слышно хихикнул. – Святая Магдалена, что за ирония!

Смех его перешел в хриплый кашель. Прошло некоторое время, прежде чем он снова мог говорить.

– С тех пор я всю свою жизнь посвятил служению ордену. И теперь Господь посылает мне возможность искупить прошлое. Магдалена… – отдавшись воспоминаниям, он погладил девушку по щеке. – Моя Магдалена мертва. Но тыможешь исцелиться. Я изгоню из тебя демонов, как дым и зловонье из крестьянской лачуги.

Магдалена закрыла глаза. Она предоставила монаху и дальше цитировать Библию, а сама стала напряженно думать, как ей выбраться.

Положение виделось ей более чем плачевным. Дверь была неприступной, а окно – слишком маленьким. Магдалена не знала, где находилась и сколько еще людей сторожило ее, кроме монаха. К тому же она была безоружна. Примерно два дня ее возили в гробу, во время последней остановки люди вокруг говорили на швабском диалекте. Значит, она была уже за пределами Баварии? Или, может, снова где-то в Аугсбурге? А если ее увезли куда-то на корабле? Все, что она знала, это то, что находилась, скорее всего, недалеко от крупной церкви. В определенное время звенели колокола – большие, тяжелые колокола, какие может себе позволить лишь богатая община.

Магдалена в сотый раз обругала себя за глупость. И почему она никого не оповестила, прежде чем спускаться в тайное подземелье под собором?.. Якобусу и его сообщникам несказанно повезло, когда они ее схватили. Магдалена, ее отец и Симон, вероятно, напали на след большого заговора с аугсбургским епископом во главе! С дочерью палача в заложниках они теперь могли не беспокоиться, что таинственное сокровище тамплиеров попадет в чужие руки. Магдалена была уверена, что отец и Симон на все пойдут, чтобы ее освободить.

Симон…

При мысли о нем в животе приятно защекотало. Вместе они бы наверняка придумали, как выбраться из этой темницы. Больше всего Магдалену привлекал именно ум лекаря. Симон отличался сообразительностью, чувством юмора, тягой к знаниям и – что ж поделать – невыдающимся ростом.

Магдалена улыбнулась, вспомнив, сколько они вместе всего пережили. В хитроумии Симон мог посоперничать даже с ее отцом, а это о многом говорило. И загадку из крипты под церковью Святого Лоренца лекарь отгадал сам. Но потом между ними встала эта проклятая Бенедикта, благородная и чванливая баба из Ландсберга! Даже здесь, в темнице, при мысли о Симоне и Бенедикте Магдалена побагровела от гнева. Паршивец, пусть только сунется к ней!

Затем она снова вспомнила, что сейчас у нее другие заботы.

Чтобы как-то отвлечься, Магдалена еще раз прокрутила в голове вчерашний разговор с братом Якобусом. Она несколько раз спрашивала его, что же это за сокровище такое и правда ли речь шла о богатстве тамплиеров. Но монах отвечал все время уклончиво.

– Это сокровище, которое определит судьбу христианства, – сказал он и устремил взгляд к образу Иисуса на потолке. – С НИМ мы наконец сможем одолеть армии лютеранских еретиков! Когда наш магистр сообщит о НЕМ папе, то и он вступит в священную войну и изгонит из империи князей-протестантов. Магистр уверен, что священная война еще не окончена!

– А кто твой магистр? – перебила его Магдалена. – Епископ Аугсбурга?

Брат Якобус улыбнулся:

– Нас много.

Ночи были холодными. Магдалена мерзла даже под шерстяными одеялами и в теплом свете свечей, которые монах постоянно обновлял. Конечности у нее коченели и чесались от недостатка движения. Зачастую девушка дремала и посреди дня. Дни и ночи она определяла только по маленькому мутному окошку, через которое внутрь пробивался бледный луч света. Магдалена была в отчаянии.

Третий день принес перемены.

Случилось это примерно в полдень. Она прикорнула на одной из скамей, чтобы не лежать на холодном полу, но в полудреме скатилась с узкой лавки. Выругавшись, Магдалена стала выпутываться из-под одеял и под скамьей увидела небольшой сверток. Она замерла в изумлении, а затем торопливо схватила сверток.

Это был мешочек с травами, который она то ли четыре, то ли пять дней назад забрала от аугсбургского аптекаря. Скорее всего, мешочек выпал в какой-то момент у нее из-за пазухи и закатился потом под лавку. Магдалена о нем просто забыла.

Она осторожно развязала шнурки и заглянула внутрь. Все ингредиенты, которые она торопливо сгребла в мешочек в аптеке Непомука Бирмана, лежали на месте. Пусть немного искрошенные, но все еще пригодные.

Магдалена стала задумчиво перетирать травы между пальцами.

В голове у нее начал созревать план.

Симон замер на высоком крыльце и уставился на Бенедикту. Она стояла у подножия лестницы в дорожном костюме и в руке держала поводья оседланного коня. Рыжий беспокойно топтался на месте, по обе стороны к седлу были закреплены доверху набитые сумки.

– Я искала вас, – сказала Бенедикта и успокаивающе потрепала коня. – Мне сказали, что я встречу вас здесь. Я хотела попрощаться.

– Попрощаться? – Симон раскрыл рот.

Бенедикта вскочила в седло.

– После нашей последней встречи я почувствовала, что мне лучше уйти. А если честно, то вся эта возня с сокровищами и убийцами стала казаться мне бессмысленной. И брата моего это все равно уже не вернет. Так что желаю удачи!

– Бенедикта, постойте! – Симон быстро сбежал к ней по ступенькам. – Тогда, в трактире, я вовсе не то имел в виду. Я был слишком резок. Это лишь…

Лекарь запнулся. Он окинул взглядом благородную даму из Ландсберга. В меховом плаще, ниспадающем складками, и в капюшоне она разительно отличалась от всех шонгауских женщин, которые так охотно за ним увивались. Гостья из иного мира, которая теперь исчезала, а его оставляла в маленькой захолустной провинции.

– Что такое, господин лекарь? – Она выжидающе на него обернулась.

– Мне очень жаль, я вел себя как дурак. Я… я вправду был бы рад, если бы вы помогли мне в дальнейших поисках. – Симон говорил, не задумываясь, слова из него так и лились. – Не исключено даже, что мне снова не обойтись без вашей самонадеянности и высокого происхождения. Думаю, пастор в Роттенбухе не особенно-то захочет говорить с простым лекарем. А вот с вами…

– В Роттенбухе? – с любопытством переспросила Бенедикта. – Загадка ведет в Роттенбух?

Симон вздохнул; сам того не заметив, он принял решение.

– Идемте к Земеру в трактир, в смежную комнату, где поспокойнее, – сказал он. – Там я все вам объясню. Отправляться нужно сегодня же.

Бенедикта улыбнулась и оглядела лекаря, который старался держаться подальше от ее беспокойного коня.

– Ну хорошо, – сказала она наконец. – Я остаюсь. Но в этот раз возьмем вам почтовую лошадь напрокат. Послушную и быструю. Ведь вполне возможно, что нам придется удирать от каких-то разбойников, не так ли?

Монастырь Роттенбуха находился всего в десяти милях от Шонгау, и верхом до него было не больше двух часов пути.

Бенедикта ехала так быстро и грациозно, что Симону приходилось прилагать все усилия, чтобы от нее не отстать и при этом не вылететь из седла. Заснеженные деревья так и проносились мимо. В легкой метели Симону часто приходилось моргать или жмуриться. И тогда он полностью доверялся лошади, которая, похоже, лучше него знала, куда нужно ехать.

На почтовой станции при трактире Земера они взяли напрокат молодую сивую за два серебряных пфеннига. Заплатила Бенедикта, и Симону стало немного неловко, когда она открыла кошелек и вручила монеты управляющему. Теперь же лекарь невольно усмехался. Эта женщина не позволит мужчине над собой командовать и ничего от мужчины не примет. В этом, подумал лекарь, Бенедикта и Магдалена похожи были целиком и полностью. Возможно, не такие уж они и разные. Не исключено, что при иных обстоятельствах и из Магдалены могла бы получиться Бенедикта.