Макс Кратер - Последний еврей Багдада

— Это можно устроить, — Кельц кивнул, и один из арабов затараторил что-то в торчавшую у него из кармана рубашки рацию.

Репортер еще раз бросил взгляд на мониторы. Самого журналиста Кельц или точнее тот, кто до него мог дежурить у поста наблюдения, наверняка сразу заметил, но вот то, что он бросил на землю — вряд ли. Лежавший до этого вместе с веревкой и крюком в мешке сверток имел температуру окружающей среды и не должен был выделяться в свете инфракрасной камеры.

Открылась дверь. Вошла Элиз. Сопровождавший ее охранник держался с ней весьма вежливо. Девушка увидела Дэвида и бросилась ему на шею, стала гладить его волосы, плечи, ее ноготки врезались ему в грудь.

— Выпустите его, — зашипела Элиз в сторону одного из державших репортера арабов.

Тот опешил так, что тут же отступил на пару шагов. Его напарник также ретировался. Дэвид обнял любимую.

— Ну все, все, все, — захлопал в ладоши Кельц, — вы еще на пульте сексом займитесь.

Он поднялся с кресла и приказал вывести пленников наружу. Они спустились вниз, туда, где у бассейна были разбросаны не лежаки, как Дэвиду показалось сверху, а широкие, покрытые коврами скамьи. На одной из них в шортах возлежал, уминая хурму, поджарый араб лет сорока. Желтоватый сок стекал у него между пальцами и, как ручей по дну оврага, струился по ложбине громадного, начинавшегося на скуле шрама. Заканчивался уродливый след от раны где-то за ухом.

— Нравится? — спросил мафиози, заметив полный отвращения взгляд Дэвида. — Это каффа. След каффа. Быстро голову чик — лучше не бывает. Но уметь надо. Враг меня пытаться чик. Глупый очень. Я его убивать. На столб повесить. Прибил к пальма. Понимаешь? Три дня умирать. Каффа — быстро, столб — долго. Твой крест — тоже столб. Смерть на столб знаешь от чего? Нет? Молодой совсем, глупый. Думаешь — солнце? Нет. Солнце — тьфу. Кровь? Опять нет. Мало совсем кровь терять. Дырка нога-рука маленький совсем, быстро заживать. Клинья вот сюда и сюда бьешь — нет крови совсем.

Бандит трижды ткнул перепачканным коротким пальчиком в сторону репортера, показывая на руки и ноги.

— На столб умирают, когда дышать не могут. Тело тяжелый, вниз тянет. Грудь сжимает. Хочешь дышать, надо ноги подняться. Понимаешь? Ноги прибиты. Больно очень. Пока силы есть ноги подняться — дышишь. Мой враг три дня висеть. Много мучиться. Персы столб придумать. Плохой народ совсем, но хитрый. Как евреи. Евреи не люблю и персы не люблю. Евреи вашего бога убивали. Но пожалели, ноги ему хрясь — вот здесь. Ноги перебили, подняться нельзя, дышать нельзя. Быстрый смерть. Мой враг ноги не перебивать. Долго висеть.

Дэвид молча слушал этот поток полубезумного бреда. Кельц улегся на соседнее ложе.

— А вы евреям за это ноги целуете, а они не из жалость, — продолжал бандит, — они праздник отмечать хотеть. А ваш бог мешать. Умирать не хотеть. Но ты не бойся. Мы евреев всех убивать. Отомстим за вас. Мы не трусы. И американцев убивать, но потом. Они думают, Хуссейна прогонять и все. Нет. За Хуссейна — спасибо. Но дальше будет война. За чистую веру. Ясно? И победа наш. Каффа — легкий смерть, столб — тяжелый. Не хочешь столб, говори, что он хочет.

Араб показал на Кельца.

— Знакомься, это хозяин дома, — пояснил тот, — влиятельный в этих краях человек. Его зовут Шакал. В честь Ильича[90]. Помнишь такого? Как его поймали, так он и сменил кличку. Продолжает традиции, так сказать. Выдающая личность и мой давний друг.

— Вот о последнем можно было и не упоминать, — отозвался Дэвид, — на вас двоих достаточно только взглянуть, чтобы понять — друзья не разлей вода.

— Иронизируешь? — растянулся в улыбке Кельц, — в твоем нынешнем положении это даже похвально. Но позволь, я закончу представлять Шакала. В детстве он подрабатывал в больнице у отца — патологоанатома. Психика мальчугана развивалась в соответствующей месту службы родителя атмосфере, так что гангстер из него вырос такой, каких даже мне за всю мою военную карьеру в самых диких странах этой планеты встречать не приходилось. Временами я его и сам побаиваюсь. Сказал ему, что ты журналист, вот его и понесло.

— Дай мне его, — обратился главарь боевиков к бельгийцу, — на столб прибить, до солнца все знать будешь. А с девка вместе — еще быстрей.

— К чему такие крайности, — растянулся в белозубой улыбке Кельц, — уверен, мы и так договоримся. Правда ведь, юноша?

— Чего вы хотите? — внутри Дэвида все сжалось, когда он представил ту ужасную участь, которую им уготовил Шакал. — Я все расскажу, только отпустите Элиз.

— Мне нужно знать, что сказал тебе Дорон Дарвиш на пороге своего дома.

— Так ты был там и все видел, — произнес Дэвид, — и ты убил бедного старика.

— Он упрямился и дерзил. Скажем так, это была не первая наша встреча. Я немножечко вспылил и отправил его к предкам чуть раньше, чем собирался. Жаль, конечно. С другой стороны Дарвиш был из той породы людей, которые и под пытками ничего не скажут. Такие редко, но встречаются.

— Если хочешь узнать сказанные им слова, то сначала отпусти Элиз.

— Да пусть катится на все четыре стороны. Но учти, если ты не обладаешь нужной мне информацией, то я точно отдам тебя в руки Шакала, и тогда последние дня три твоей жизни превратятся в ад.

— Он назвал мне слово, которое, по его мнению, может быть ключом к расшифровке текста на табличке. Ведь именно это тебе нужно? Богатства Эгиби. Сокровища торгового дома. Тебе нужны деньги, а мне нужна Элиз. Отпусти ее.

— Катись отсюда, — закричал Кельц девушке, прижимавшейся к журналисту, — вон! Чтобы через минуту ее тут не было. Вытолкать ее, к черту!

— Я без тебя никуда не пойду, — прошептала Элиз.

По ее щекам текли слезы.

— Нет! Не так, — возразил Дэвид, — прикажи отвезти ее в гостиницу «Шератон-Иштар». Пусть она войдет внутрь. Твой человек подаст сигнал, и я позвоню на известный мне телефон администратора, трубку передадут Элиз и, как только я пойму, что она в безопасности, ты узнаешь все, чего хочешь. Затем ты отпустишь меня.

— Риск минимален, — немного подумав произнес Кельц, — я согласен. А ты помолчи!

Последняя реплика была обращена к Шакалу, который открыл было рот, готовясь что-то возразить.

Элиз еще крепче обняла Дэвида. Репортер убеждал девушку, что через час, самое позднее через два они будут вместе в полной безопасности и навсегда забудут об этом кошмаре. Он пытался придумать аргументы в пользу того, что его смерть не нужна Кельцу, но выходило у него не очень убедительно. В конце концов терпение бельгийца лопнуло, он схватил Элиз за локоть и силой оторвал от репортера.

Девушку увели. Через мгновение в гараже заработал мотор машины, а еще через пару минут его звук затих вдали.

— Рацию и телефон сюда, — отдал приказ Кельц, который по мере приближения к столь желанной ему цели, приходил во все большее возбуждение, — через полчаса они будут на месте. Самое время поужинать.

— Я предпочел бы поговорить, — произнес Дэвид.

— Хорошая беседа за хорошей трапезой. Древние греки называли это пир. Раз ты настаиваешь, что же — будем пировать.

Глава XXXIX. Падающая звезда

В разгаре пир… Внезапно прилетает

Встревоженный Юпитера орел

И новости дурные сообщает…

Настроенная на прием рация стояла среди бутылок со спиртным, закусок, мясных и рыбных блюд. Кельц совсем ничего не пил в отличие от хозяина дома, который то и дело прикладывался к бокалу с виски. Захмелевшие глаза «борца за чистоту веры» ясно свидетельствовали о том, что он давно потерял нить беседы.

Бельгиец, пребывавший в прекрасном расположении духа, поглощал одно блюдо за другим. Дэвид ничего не ел. Он слушал. Кельц оказался идеальным интервьюируемым. Пребывая в полной уверенности, что победил, он охотно и подробно отвечал на любые вопросы. За трапезой наблюдали все те же двое боевиков, что схватили журналиста. Оба были вооружены автоматами, стояли в стороне, ни на секунду не спуская глаз с пленника.

Бывший солдат удачи пытался убедить репортера, что убивал, как на войне — из одной только необходимости. Дэвид спросил, зачем нужно было расправляться с Латифом и его девушкой. Парень никогда бы не проговорился о том, что совершил кражу. Аниса никогда бы не узнала, откуда у него деньги. Получив их, они бы уехали из страны и жили бы счастливо.

— Бессмысленная жестокость, — резюмировал репортер.

— Мальчик слишком переживал из-за того, что ему предстояло сделать. Все сомневался, мялся в нерешительности. Он ведь пошел на кражу лишь потому, что его подружке угрожала опасность. Знал бы он, что я сам и пустил слушок о его тайной связи с этой курдской дурочкой. Тут уж ему пришлось отбросить все колебания. Парень был слишком совестливым. Рано или поздно он проболтался бы, просто, чтобы облегчить душу. Как же такого оставлять в живых.