Свинцовая воля - Валерий Георгиевич Шарапов

где о нашей прежней жизни никто и никогда не узнает, и заживем душа в душу, деток нарожаем. Я-то думала, ты и правда парень деревенский, необтесанный… А ты вон, оказывается, какой… герой. А знаешь, Илюша, как опасна отвергнутая женщина? Сильно же ты меня оскорбил, когда прошлый раз отказался со мной переспать. А я ведь не из тех, кто прощает…

Последнюю фразу она произнесла, как показалось Илье, со скрытым смыслом. Он хотел было спросить ее про серьги, но сбитый с толку ее словами, предусмотрительно промолчал, разумея про себя так: мол, пока девушка говорит искренне, как будто она находится в церкви на исповеди, лучше ее не трогать, и тогда она сама расскажет обо всем, что знает и что ее беспокоит. И он в своих предположениях не ошибся.

– Ты, думаешь, что банду разгромил? Крепко же ты тогда ошибаешься. Никакая это была не банда, а самая настоящая шпана… Только с оружием. Из них ведь по-настоящему никто и не сидел в тюрьме. Разве трое-четверо… самых оголтелых. Да и Ливер… так себе главарь. Это по моему наущению он руководил ими. Я как поняла, что он втюрился в меня по уши и на все пойдет, лишь бы я ему давала… так я сразу смекнула, что мне сильно повезло с этим придурком. Я его вот где держала. – Девушка показала парню крепко сжатый кулак с побелевшими острыми костяшками. – Он даже ради меня одному мужику голову срубил топором, – вдруг проговорилась она. – И вместе с Косьмой в туалет его обезглавленное тело сбросил. – Во как любил! И ты бойся меня. Мне же ничего не стоит тебя пристрелить. Видел, как я Лиходея жизни лишила? А он небось тоже хотел жить. Не-на-ви-жу, – по слогам процедила она. – Всех ненавижу! Но ты не думай, – неожиданно спохватилась она, – раньше я такой не была. Концлагерь меня сломал. Должно быть, слышал, что был такой лагерь, Озаричи назывался. Я когда поняла, что заживо сгнию там, то у меня такая животная страсть к жизни появилась, что я была готова пойти на все, лишь бы самой выжить в том аду. И тогда я согласилась пойти к немцам на службу. Стала старшей надзирательницей. Скольких людей я собственными руками перестреляла… у тебя баб за всю твою жизнь меньше было. Визг, крики, шум… и тогда мы приноровились во время расстрела крутить на патефоне пластинку «Катюша». А ты думал, почему я ее теперь слышать не могу? Вот поэтому. А что ж ты не спрашиваешь, за что же я тех двух женщин убила? – немного помолчав, спросила она. – А за то, что они меня узнали… Я-то думала, что после того, как Красная армия всех узников освободила из концлагеря, жизнь у меня другая будет… Потому что я вовремя сбежала из Озаричей. А оно вон как нескладно все сложилось… Догнало меня эхо войны. Ух и в сладость же я поиздевалась над ними… да еще над тем мужиком… И вот гляжу я сейчас на тебя, Илюша, – «ш» она выговорила как-то зловеще, прошипев прямо по-змеиному, – и понимаю, что убью я сейчас тебя без всякой жалости… А все потому, что отверг ты меня как женщину, самую обыкновенную женщину, даже не зная, что я настоящий палач. Вот это мне и очень обидно.

Нора приблизила ствол пистолета к его лицу, не сводя с парня своих глаз, в расширенных зрачках которых отражался, словно из преисподней, лихорадочный огненный блеск.

«Сумасшедшая, – равнодушно подумал Илья, как о чем-то постороннем, не сводя загипнотизированного взгляда с черного, пахнущего сгоревшим порохом аккуратного отверстия ствола. – Вот и все, отжил ты свое, Илья Журавлев».

– Неужели не страшно? – спросила Нора, и ее крепкие красивые скулы стали медленно покрываться розовыми пятнами от предвкушения предстоящей процедуры расстрела беззащитного человека. – А если так? – с иезуитской ухмылкой поинтересовалась девушка и, кроша зубы Ильи, впихнула ему ствол пистолета в рот.

В этот момент и прозвучал с улицы суровый мужской баритон, усиленный самодельным жестяным рупором:

– Ноябрина Устюгова… сдавайтесь! У вас с Коноплевым нет выбора!

– Поздно вы пришли, – тихо ответила девушка, стала медленно давить на спусковой крючок, – граждане начальнички.

– Илья! – неожиданно раздался от двери взволнованный звонкий мальчишеский голос и в потайную комнату забежал запыхавшийся Шкет. – Живой?! А я успел в милицию уже сгонять.

Нора вздрогнула и подпрыгнула, словно подкинутая трамплином.

– Ах ты, гаденыш, – завопила девушка, злобно сверкнув на него расширенными остекленевшими глазами. Она стремительно направила на мальчишку пистолет и с диким, каким-то нечеловеческим криком: «Умри, безотцовщина, предатель!» – торопливо нажала потным пальцем спусковой крючок.

Грохнул выстрел, в маленьком пространстве усиленный в несколько раз. Но за короткий миг до выстрела в распахнутую дверь внезапно ворвался Семенов, заслонил собой мальчишку. Пуля пробила его светлую рубашку-вышиванку, на груди у Леонтия ярким алым цветком расплылось большое кровавое пятно. Он покачнулся, потом взглянул какими-то просветленными глазами на лежавшего на полу связанного, но живого Илью, и его губы тронула радостная улыбка. Ноги у Леонтия подкосились, и он упал на дорогие ковры, украденные у советского народа, народа-победителя в жестокой Отечественной войне, после окончания которой он продолжал все так же сражаться с врагами.

Нора лишь на мгновение растерянно замерла с дымившимся пистолетом в руках, а на нее уже навалились несколько сотрудников из отдела по борьбе с организованной преступностью, выбили ТТ, скрутили руки и повели из комнаты. У дверей она быстро оглянулась, повернув голову рывком, словно загнанная волчица, произнесла с сожалением:

– Повезло тебе… Илюша.

* * *

По Красной площади шли двое: молодой фронтовик в военной полевой форме и с чемоданом в руке и мальчишка, нарядно одетый в светлую рубаху-вышиванку, перешитую с чужого плеча, с армейским вещмешком за спиной. Они постояли у Мавзолея Ленина, глядя, как четко меняются часовые. Потом ненадолго задержались напротив Спасской башни, с любопытством разглядывая рубиновые звезды. Мужчина сверил на своей руке трофейные часы с циферблатом на башне и протянул их юному спутнику.

– Держи, Павел, в Суворовском училище пригодятся.

– Спасибо, братуха, – сказал мальчишка, радостно улыбаясь оттого, что стал владельцем столь ценного подарка. – Ты приезжай ко мне, – попросил он. – Не забывай.

– Не забуду, – твердо ответил Журавлев. – Жалко, что Семенов не дожил до этого времени, он бы тоже к тебе приехал. Обещался показать мне