Кроваво-красные бисквиты - Лев Брусилов

Разве что сбежать. Но кто сбежит, да и куда? Их сейчас в степь вывезут, а там все не так, как здесь, там не поймешь, куда, в какую сторону идти…

– На север!

– Ты думаешь, кто-нибудь из них знает, что такое север и где он находится? Нет, Россия простилась с этими людьми, потому что они ей вообще не нужны. Но даже если и случится, что им удастся сбежать, в чем я опять же сомневаюсь, они ничего никому не скажут. Да и говорить не о чем и не о ком, ведь они ничего не знают. Да что я тебе говорю, ты и без меня все понимаешь. У нас с тобой другие дела. Ты же не в курсе, что я узнал у бабки Щетинихи…

– Да, действительно, если сказать честно, то я уж и забыл, зачем мы сюда приехали. С этими торговцами живым товаром свое имя забудешь, а остальное и подавно.

– Верно ты сказал. Но нам нужно отсюда выбираться, вернуться в гостиницу. Она сейчас без хозяйки, и это нам даже на руку…

– А что будет с гостиницей?

– Да черт его знает, я как-то не думал, да и не наше это дело. Мы свой подвиг совершили – избавили Сорокопут от злодеев, а теперь пусть сами жители решают, что с ней делать. Перейдет каким-нибудь родственникам, по крайней мере, я так думаю. Мы же пока там поживем. Несколько дней никто не кинется, потому что в городе нет исправника. А куда делся, кто знает? Может, запил или еще что. Словом, у нас пока все хорошо и тихо, и мы должны этой тишиной и свободой воспользоваться. Сейчас давай подъедем к речке, приведем себя в порядок – и в гостиницу, а там я тебе все расскажу. А рассказать есть что…



Глава 32

Мужская слабость

Сыщики вернулись в гостиницу и увидели, что за стойкой стоит другая женщина, очень похожая на Раису Протасовну.

– Здравствуйте! – сказал ей Кочкин. – А я вас что-то не припоминаю, вы кто?

– А я сестра Раисы, Акулина меня зовут. Пришла, а никого нет! Вот и думаю, побуду здесь, пока кто-нибудь не объявится.

– А мы постояльцы, так что не пугайтесь.

– Да, Раиса рассказывала мне, что у нее остановились двое. Вроде бы каких-то наследников ищут…

– Вот это мы и есть, мы наследников ищем. Ну, раз так, давайте знакомиться. Я – Меркурий Фролыч, это – Фома Фомич. А как зовут вас, мы уже знаем. Не будем вам мешать, пойдем спать, а то с этими поисками совсем ноги не держат.

На следующее утро начальник сыскной проснулся, умылся и тотчас же пошел в комнату Кочкина, который тоже встал, свежий и бодрый стоял перед зеркалом и пытался причесать непослушные жесткие волосы.

– Доброе утро! – приветствовал его Фома Фомич. – Как спалось после всех приключений, выпавших на твою долю?

– Не буду жаловаться, спалось хорошо, я бы даже сказал, очень хорошо!

– Так, может, почаще устраивать тебе эти приключения, глядишь, и сон наладится…

– Да у меня сон и без того хорош! Незачем мне эти приключения. С такими приключениями можно и без головы остаться…

– Тут вопрос в другом. – Лицо начальника сыскной в мгновение сделалось серьезным и строгим. – Если человек заранее знает про подвох и все равно идет туда, куда его приглашают, есть ли у него на плечах голова? Может быть, он уже безголовым туда пошел! – в голосе Фомы Фомича звучал хоть и скрытый, но хорошо слышимый упрек.

– Ну виноват я, виноват! – пряча в карман расческу, проворчал недовольный Кочкин.

– Нет, об этом поговорить стоит особо. Ты довольно опытный человек, но, несмотря на свой опыт, допустил непростительную оплошность. А что, если бы они тебя убили? Ведь спаренный кистень – орудие опасное, метни его не так, как следует, и все – нет человека…

– Виноват!

– То, что ты будешь бесконечно повторять о своей вине, еще ни о чем не говорит. Здесь важно, понял ли ты! Но, глядя в твои глаза, я прихожу к выводу, что если и понял, то не до конца…

– Ну, это ведь наша служба, просто со мной произошел несчастный случай…

– Нет! – оборвал своего чиновника особых поручений фон Шпинне. – Это не несчастный случай, это пренебрежение правилами, вот что это. А несчастный случай, это если бы ты просто шел по улице и на тебя напали, случайно. Вот тогда бы это и был несчастный случай.

Меркурий Фролыч сел на кровать, облокотившись левой рукой о колено, опустил на нее голову и принялся понуро глядеть в пол. Это должно было означать, что он все осознал и раскаивается в содеянном, а также впредь обещает не поступать подобным образом.

Фома Фомич еще какое-то время порассуждал, как важна порой бывает дисциплина, что это есть краеугольный синий камень всего, и не только сыска, ведь на дисциплине стоят государства, а не на чем другом…

– Нет, на людях! – возразил ему Кочкин.

– А что твои люди без дисциплины? Неуправляемая толпа, вот что такое люди без дисциплины! Я согласен, с одним только порядком далеко не уйдешь, нужны люди, ой как нужны. Однако людьми нужно руководить. А как ими прикажешь руководить, если они ничего не понимают, даже грозящей опасности? Ну да ладно, думаю, с тебя достаточно. Только запомни, что в следующий раз я с тобой цацкаться не стану, накажу! Понял?

– Понял!

– Ну раз так, то поговорим о деле, о том, что мне рассказала бабка Щетиниха…

– Так она вам что-то рассказала? – Кочкин поднял голову.

– Да, представь себе, рассказала. Ведь это именно она принимала роды у Прудниковой и отлично все помнит. Действительно, у Глафиры Прудниковой родилась девочка…

– Все-таки родилась! – воскликнул Меркурий и, вскочив с кровати, нервно прошелся по комнате.

– Не перебивай. Да, у Прудниковой родилась девочка, но родилась недоношенной, потому вскоре умерла!

– Умерла? – обреченно переспросил Кочкин и снова сел на кровать.

– Да.

– Выходит, что все впустую.

– Да нет, не впустую. У Глафиры за полтора года до этого родился мальчик, а вот он выжил…

– Мальчик? – Кочкин опять вскочил на ноги.

– Представь себе.

– А кто отец, Скворчанский?

– Нет! Отец неизвестен… – И начальник сыскной рассказал Меркурию все, что узнал от повитухи.

– А откуда же тогда появились эти разговоры о дочери, раз она умерла в младенчестве?

– Значит, нас кто-то намеренно вводит в заблуждение. И нам предстоит во всем этом разобраться!

– А как же Канурова? И эта надпись на табличке в Татаяре, мол от дочери? – Меркурий