Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира… [31]

Вспомнив отрывок из Библии, Магдалена запаниковала. Что замышлял этот сумасшедший? Хотел принести ее в жертву на алтаре? И потому разжег свечи? Вспомнился еще один библейский отрывок, про Авраама.

Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор… [32]

Монотонное пение монаха стало нарастать и набирать тональность, он распевал теперь визгливым фальцетом. Магдалена поборола внутренний страх и заставила себя дышать ровнее. Быть может, ей удастся добраться до двери ползком? Доползти, докатиться, допрыгать – все равно, лишь бы выбраться отсюда. Она принялась раскачиваться и пододвигаться к левому краю алтаря. Всего несколько сантиметров, и у нее получится. Она почувствовала под собой край, перекатилась, начала падать…

И задела ногами большой подсвечник, который с лязгом ударился об пол.

Пение резко умолкло. Послышались шаги, и через мгновение возле нее с обнаженным кинжалом стоял брат Якобус. Клинок стал приближаться, и Магдалена закричала.

– Заткнись, глупая женщина. Никто тебя не тронет.

Монах резанул по веревкам на ее руках и отступил в сторону.

– Если пообещаешь сидеть тихо, освобожу и ноги. Обещаешь?

Магдалена покивала, и в следующее мгновение была свободна. Она шатко поднялась на ноги и подвигала конечностями, но вскоре поняла, что еще слишком слаба, чтобы стоять. В глазах потемнело, и она с тяжелым вздохом опустилась на одну из скамей.

– Это яд, – сказал брат Якобус и уселся на скамью напротив. – Смесь опиумного мака и редких видов паслена. Какое-то время ты будешь чувствовать слабость, но это пройдет.

– Где… где я? – спросила Магдалена и стала тереть запястья, которые чесались, словно по ним ползали муравьи.

– Это не должно тебя тревожить, – ответил монах. – Это такое место, где нам точно никто не помешает. Стены толстые, и через окно наружу не просочится ни звука. Чудесное место, чтобы посвятить себя Богу… – Он оглядел роскошные фрески на потолке. – Но не бойся; пока мы держим тебя только для нашей же безопасности, чтобы твой отец нам все не испортил. А потом…

Он посмотрел ей прямо в глаза. Во взгляде его заиграла вдруг какая-то нежность, на Магдалену снова повеяло ароматом фиалок.

– Магдалена… – выдохнул он. – Для меня это имя многое значит.

Он надолго замолчал. Затем внезапно спросил:

– Ты ведь знаешь Марию Магдалину, следовавшую за Христом? Святая из блудниц и прелюбодеек, прокаженная, как и ты…

Она кивнула.

– Отец назвал меня в ее честь, – собственный голос после долгого молчания показался ей чужим и необычайно сиплым.

– Твой отец умный человек, Магдалена. Я бы… назвал его пророком.

Брат Якобус рассмеялся и подобрался ближе. Его худое, сгорбленное тело клонилось вниз, словно пугало на ветру. Он провел длинными пальцами по ее одежде. Магдалена заметила, что руки у него были изящные, словно женские.

– Святая Мария Магдалина… – прошептал монах. – Ты и вправду подобна своей покровительнице. Бесчестная дочь палача, отброс общества. Блудница, целомудренная в молитве, что тайно предается плотским желаниям…

– Но…

– Молчи! – Голос монаха в одно мгновение сменился пронзительным визгом. – Я слишком хорошо знаю подобных тебе! Думаешь, я не видел тебя с этим лекарем? Так что не лги, женщина!

Якобус закрыл глаза, медленно выдохнул и наконец снова успокоился.

– Но ты веруешь, я чувствую это, – сказал он и положил ладонь ей на лоб, словно хотел благословить. – В тебе есть хорошие задатки. Вы, женщины, не все плохи. Даже Мария Магдалина стала святой. И тебя можно спасти.

Он говорил теперь очень тихо, так что Магдалена с трудом его понимала.

– Ты знаешь Библию, дочь палача?

Он так и не убрал руки с ее лба. Магдалена решила молчать. Монах говорил дальше, не дожидаясь ее ответа.

– Лука, глава восьмая, стих первый. «Он проходил по городам и селениям, и с Ним двенадцать, и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдаленою, из которой вышли семь бесов…» – Глаза монаха сверкнули в свете свечи. – В тебе тоже семь бесов, Магдалена. И я изгоню их из тебя, позже, когда твоя миссия здесь будет завершена. И тогда ты будешь чиста и непорочна. Целомудренная дева. Не тревожься, мы найдем тебе место в монастыре.

Он направился к выходу и еще раз обернулся.

– Я спасу тебя, Магдалена.

Монах улыбнулся на прощание, затем открыл дверь и исчез в проеме. В замке со скрипом провернулся ключ. Шаги стали отдаляться и наконец совсем умолкли.

Магдалена осталась одна с ангелами, евангелистами и Спасителем, у распятия которого склонились и плакали две женщины.

Симон заглянул в неподвижные глаза мужчины, лежавшего перед ним на кровати, и отставил в сторону свою сумку. Лекарю уже не нужно было слушать сердце, прощупывать пульс или подставлять зеркало к носу: он и так знал, что мужчина мертв. Симон легонько прикрыл ему глаза и повернулся к его жене, которая всхлипывала рядом.

– Я пришел слишком поздно, – сказал он. – Ваш муж теперь в лучшем мире.

Крестьянка кивнула и посмотрела на своего мужа, словно одним лишь взглядом могла его оживить. На вид Симон дал бы женщине лет сорок, но от тяжелой работы в поле, ежегодных родов и плохой пищи она рано постарела. Растрепанные волосы ее поседели, в уголках рта и вокруг глаз залегли глубокие морщины. За потрескавшимися губами виднелось несколько желто-черных зубов. Симон подумал, уж не будет ли и Магдалена так же выглядеть лет через двадцать…

Он всю ночь думал о дочери палача. Как ей там в Аугсбурге? Ее отец до сих пор не получал от нее никаких вестей. Он со дня на день ждал ее приезда, но из-за непогоды последних дней вполне возможно, что возвращение немного затянется. Магдалена, скорее всего, дожидалась, когда сможет присоединиться к торговцам, которые надеялись, что погода станет лучше. И грабежи прекратятся…

Из раздумий его вырвал детский плач. Девочка лет четырех хватала мертвого отца за лицо. У дальней стены с опущенными головами стояли еще шестеро крестьянских детей. Двое из них сильно кашляли, и лекарь взмолился, чтобы и до них не добралась эта лихорадка.

За последние две недели от таинственной болезни умерли более тридцати человек, в основном старики и дети. На кладбище Святого Себастьяна возле городской стены скоро не останется места, и уже начали раскапывать старые могилы умерших от чумы. Симон с отцом перепробовали все, что можно. Они пускали кровь, ставили клизмы, готовили отвар из листьев липы и дикого майорана. Бонифаций Фронвизер в поисках зелья против лихорадки взялся даже за книги так называемой «черной медицины». Когда отец принялся вымачивать сушеных жаб в уксусе и растирать в порошок мышиный помет, Симон с руганью ушел из дома.

– Только вера может помочь! – прокричал отец ему вслед. – Вера! Нам все равно ничего больше не остается!

От одной лишь мысли о действиях отца Симон невольно выругался под нос. Мышиное дерьмо и сушеные жабы! Скоро они начнут пентаграммы рисовать на дверях больных. Вот если бы у него было хоть немного иезуитского порошка! Лекарство, получаемое из древесной коры в западной Индии, наверняка справилось бы с лихорадкой, юный лекарь в этом не сомневался. Но последние остатки порошка Симон давно уже истратил, а следующий венецианский торговец появится здесь только в марте, когда перевалы вновь станут проходимыми.

Лекарь снова повернулся к крестьянке и ее кашлявшим детям.

– Теперь очень важно, чтобы ты похоронила мужа как можно скорее, – сказал он. – Возможно, в нем есть что-то такое, что может заразить и тебя, и детей.

– Дух?.. – с ужасом спросила крестьянка.

Симон сокрушенно покачал головой.