Иоанна Хмелевская (Избранное) - Хмелевская Иоанна

Уже через минуту приятное тепло успокоило его возбужденные нервы, ставя на их место ощущение гордости и счастья. Все, что он пережил в этот вечер, страшные моменты, связанные с грохотом последнего прибывшего зрителя, который слетел по ступенькам с самого верха, со странным поведением персонала бюро, которое чуть не погубило пьесу, со сложностями с пиротехником, отдалилось, а осталось лишь сознание достигнутого успеха. Он лихорадочно употребил крышку бутылки второй раз, потом третий и четвертый…

Барбары нигде не было. Из темноты вынырнул возле Леся и Каролека главный инженер, который то и дело выглядывал на улицу, раздраженный, нервный и полный сомнений.

– Все уже ушли! – прошептал он лихорадочно. – Если мы должны красть, то только сейчас! Сейчас двинутся те холодные огни, станет видно, господи, когда вы все то успеете начертить, печати нужно подбросить обратно!…

Достаточно бессмысленные и полные тревоги слова главного инженера снова выявили все трудности и мощное беспокойство. Ситуация становилась критической. Почти не сознавая, что он делает, Лесь нервно бросился развязывать мешок. Трясущимися руками Каролек приспосабливал на нем горб, сам, в свою очередь используя помощь главного инженера.

– Скорее, черт побери, здесь кто-нибудь может появиться! – гневно шептал главный инженер. – Что за кретинская организация!

– Барбара! – стонал в панике и отчаянии Каролек. – Барбара должна уже прийти! Как уборщица! Беременная!…

– Идите уж! – подгонял их главный инженер. – Иди сам, холера, ты по лестнице не можешь идти?!

– Да идите же наконец! – подгонял Лесь.

Каролек чувствовал нарастающее ошеломление. Он безусловно хотел пояснить коллегам, что между появлением в ратуше уборщицы или церковного сторожа есть большая разница, но не был в состоянии подобрать соответствующие слова. Он стонал над мешком, прижимая к себе подушку, обвязанную многочисленными шнурками.

– Но Барбара… Что с этим делать… Кто-то должен быть уборщицей!… – упирался он в отчаянии.

– Ну так обвяжи себя этим сам, черт побери, какая разница в конце концов! – нетерпеливо сказал Лесь.

– Он говорит дело, – поддержал его главный инженер, окончательно разнервничавшийся. – Переоденься в ту уборщицу, если надо! Теперь уже все равно!

Каролек потерял голову окончательно. При помощи главного инженера, не отдающего себе отчета в том, что делает, он привязал к себе мощное оборудование, повязал платок и вытащил из кармана очки.

– Я ничего не вижу! – запротестовал он со стоном, приложив их к глазам. – Что ты привез, все замазано!

– Не было слабее. Идите уже ко всем чертям! Я прослежу на площади!

Каролек больше не протестовал. Он схватил ключ и отмычки и выбежал на улицу вслед за Лесем. Оба нервным бегом обежали ратушу сзади, а Каролек помчался дальше, в направлении города.

В этот момент и выстрелили огни.

Председатель местного совета в своем кабинете захлебнулся смородиновой настойкой. В глубине души он уже чувствовал желанное устойчивое спокойствие, а в голове – первые нарастающие довольно быстро шумы, но в один миг он успел понять, что должен быть в эту минуту не здесь, в тиши своего места работы, а там, среди приглашенных и угощаемых важных персон. Время прихода в себя пролетело слишком быстро. Потрясенный собственным скандальным недосмотром, он сорвался с места и, не пряча бутылки, не закрывая бюро и кабинет, внезапно кашляя, он помчался вниз. На пороге он задержался, вдохнул свежий воздух, прикрыл глаза и находился так некоторое время неподвижно, все еще покашливая и силясь овладеть внезапным завихрением в голове.

Крадущийся под стеной Каролек достиг дверей дома с бьющимся сердцем, замедлил и достал из железа нужный ключ. Он уже намеревался взойти по лестнице, когда услышал кашель и остановился как вкопанный. Сердце прыгнуло у него в грудной клетке, в голове мелькнула вспыхнувшая мысль о необходимости придания себе вида уборщицы, лихорадочно достал из кармана очки, надел их, благодаря чему совершенно перестал видеть. Он застыл неподвижно там, где стоял, с пустотой в голове, полностью лишенный творческой деятельности.

Ракетницы снова выстрелили с громким звуком, председатель местного совета поднял веки, и глазам его предстал в красном блеске горбатый Каролек в женским платье на голове, в очках и на девятом месяце беременности.

Каролек и дальше не видел ничего, кроме красного отблеска, в котором замаячила некая смутная фигура. Фигура издала что-то вроде стона. Он не знал, что делать, поэтому и дальше он стоял неподвижно.

Председатель местного совета отреагировал первым. Отдавая себе отчет в том, что он употребил спиртное и издав стон, он снова закрыл глаза и покрутил головой с надеждой, что непонятная галлюцинация исчезнет с его поля зрения. Отчаянным жестом закрыл при этом лицо ладонью.

Свидетелем страшной для обоих сцены и стал главный инженер. Оторванный от сослуживцев и предоставленный самому себе, он постепенно пришел в себя. В момент, когда в красном отблеске он увидел на лестнице председателя местного совета, а напротив него как-то странно выглядевшего Каролека, он понял, что существует нечто, подобное до разницы полов, и ему стало нехорошо. Только теперь он понял, как необходимо было присутствие Барбары. Однако он мужественно преодолел потрясение и вмешался в операцию.

Пурпурный свет превратился в темноту, которая стала еще гуще. Председатель местного совета, открыв лицо, осторожно посмотрел. Страшное видение, видимо, переполнило его, но на его месте он узрел маячившего в темноте обычного человека.

Главный инженер решительным жестом взял его за руку.

– Я не знаю, как пройти к тому фейерверку, – сказал он, а в голосе его прозвучали нотки отчаянной решимости. – Я буду премного благодарен, если вы туда меня проводите.

Намерения председателя полностью соответствовали желанию важного лица, который в довершение всего показался ему знакомым, хотя он не знал, откуда. В опасении, что может это кто-нибудь из неучтенных высокопоставленных лиц, он послушно послужил ему в качестве проводника, не поняв, что главный инженер решил про себя в случае отказа завлечь его на место торжеств силой.

Каролек услышал голос главного инженера, и его остолбенение несколько уменьшилось.

Два неясных силуэта, видимые в свете снова взорвавшихся ракет, пропали из его поля зрения, закрытого очками. Двери ратуши остались открытыми. Каролек споткнулся на лестнице и поэтому стремительно влетел в середину дома.

Кабинет председателя оказался также открытым, как и входные двери. Сквозь окно светилось зеленым светом торжество, отмычка прекрасно подошла к шкафу, а печати в открытом столе сами впихивались в руки.

Через несколько минут Лесь с бьющимся сердцем и свернутым в рулон оттиском протискивался переулками к машине главного инженера, а Каролек под дверьми ратуши переживал муки раздвоения, не зная, закрыть или оставить открытыми входные двери. Мешающие ему очки он снова надел на нос и, ничего не видя, колебался в ключом в руках.

Так его и застали Барбара и Януш, которым только сейчас удалось вырваться из когтей инструктора культуры и кучи поклонников. При виде стоящей на крыльце дома фигуры они задержались словно громом пораженные.

– Боже, эта уборщица! – прошептал пораженно Януш.

– Святая Мария, это Кароль!… – прошептала мгновением позже Барбара тоном безграничного изумления.

Януш присмотрелся пристальней и с определенным усилием поверил собственным глазам.

– Они что, полностью стали идиотами? – слабо спросил он, явственно чувствуя, как при мысли о замене Каролека в уборщицу вместо Барбары у него мутится в голове.

– Я вытираю пыль, потому что утром не успею, – сказал Каролек удивительно писклявым голосом. Он сделал какое-то нерешительное движение, споткнулся и слетел с лестницы, при этом очки у него упали тоже.

– Вытираю пыль… – начал он снова неестественным дискантом и внезапно узнал друзей. – А, это вы, – сказал он нормальным голосом. – Я думал, что это люди…