Дональд Томас - Смерть на коне бледном

По трапу я спустился на нижнюю палубу. Вряд ли охранники откроют для меня дверь почтового отделения и, уж конечно, не позволят осматривать сундук принца. Ну что ж, просто схожу туда, а потом порадую себя стаканом шотландского виски в корабельном баре.

В трюме, как и у любого другого корабля подобного типа, с мостков, расположенных вдоль бортов, открывался прекрасный вид на машинное отделение — настоящее чудо техники. Пахло разогретым маслом, ярко сияли начищенные медные трубы, два массивных стальных поршня двигали тяжелый вал, соединяющий гребные колеса по правому и левому борту. Поочередно взмывали и падали, словно два плененных чудовища, цилиндры, их с силой трехсот лошадей толкал пар. Ни один гребной винт не сравнится с этим торжеством механической мощи, благодаря которой нам удалось покорить океан и проложить водные пути в Нью-Йорк и Бомбей.

Ближе к корме мостки соединялись на площадке перед стеклянными дверьми в столовую. Сбоку виднелась стальная решетка — именно за ней лежат ценные посылки и коробки, а также плетеные корзины почтовой службы, в которых перевозят с континента в Англию корреспонденцию. Между вертикальными прутьями были зазоры примерно по шесть дюймов, а в середине крепилась толстая перпендикулярная стальная полоса с замком. Настоящая клетка, практически изолированная. Видимо, там внутри и дежурят трое вооруженных охранников «Мессежьи Имперьял».

Длинный занавес мешал разглядеть имущество принца. С одной стороны в решетке виднелось небольшое окошечко — здесь должен был сидеть клерк, обменивающий франки на фунты. Но и оно было закрыто и занавешено, на нем красовалось довольно грубое объявление: «Pas de service jusqu’au Douvres» — «Закрыто до Дувра».

И совершенно не у кого поинтересоваться Плон-Плоновым сундуком. Хотя сбоку между занавесом и стеной осталась узкая щель, сквозь которую я сумел разглядеть почти все отделение. В углу громоздились холщовые мешки с письмами. Рядом стояло несколько огромных ящиков, дюжина плетеных корзин — там наверняка лежали заказные отправления и небольшие ценные посылки. А еще я насчитал с десяток деревянных дорожных сундуков со стальными уголками и замками.

Вот и все. Хотя среди прочих грузов выделялся один ящик из блестящего полированного дерева (по всей видимости, дуб). Сперва я принял его за гроб и решил, что в нем перевозят на родину тело какого-нибудь неудачливого английского путешественника. На крышках остальных сундуков красовались написанные черными буквами имена агентов или банкиров, а на этом гиганте, и я мог бы в этом поклясться, табличка блестела настоящим золотом. Наверняка это и есть «немалые средства» Плон-Плона.

Как же вызвать кого-нибудь из охранников? Я решил больше ничего не предпринимать. Вернусь, все объясню, предложу лейтенанту Кейбеллу спуститься сюда вместе со мной. Он хотя бы имеет официальное право их расспрашивать. У меня же нет с собой никаких документов, лишь билет на паром. Никто не станет ради меня отпирать решетчатую дверь.

На обратном пути я посмотрел на сверкающий латунный циферблат телеграфа, связывающего машинное отделение с мостиком: по-прежнему «полный вперед». Поршни взлетали и опускались, совершая по тридцать три движения в минуту. Механики не поднимаются наверх во время всего путешествия, поэтому их единственной связью с внешним миром остается этот циферблат. Его ручка соединена с ручкой точно такого же устройства на мостике, чем-то вроде велосипедной цепи, и таким образом приказы капитана немедленно доходят вниз. Сами вахтенные пристроились сейчас рядом с телеграфом, один курил трубку, а другой читал газету, время от времени поглядывая на циферблат. Корабль словно двигался сам по себе.

Я приложил было руку к стенке, но тут же отдернул ее. Железо так раскалилось, что я едва не заработал волдырь. Эта загородка отделяла мостки от корабельной топки и паровых котлов. Сквозь дверную щель посверкивало ярко-желтое пульсирующее пламя.

Один из механиков, вооружившись масленкой и старым тряпьем, отправился осматривать двигатель. Второй уткнул нос в газету. И вдруг ведущая в кочегарное отделение железная дверь распахнулась и на пороге появился высокий парень, более всего смахивающий на черта. Механик оторвался от газеты и что-то крикнул. Я со своим скудным французским сумел разобрать: «Allez-vous en!» — бездельнику велели возвращаться к работе. Длинный и сутулый кочегар в рубахе, широких штанах и надетой задом наперед кепке походил на исчадие ада: лицо его полностью покрывала сажа, видны были только белки глаз и розовые губы. По всей видимости, на пароход он явился уже навеселе. Механик выругался и снова прикрикнул на негодника. Ведь сейчас нужно постоянно швырять уголь в топку и требуются усилия всех кочегаров. Наверняка этого симулянта назавтра уволят.

Долговязый детина еще несколько секунд маячил на пороге, будто бы подтрунивая над механиком. Насколько я понял, он требовал «выпить чего-нибудь приличного», вода, которую в эмалированных кружках подавали в кочегарку, его явно не устраивала. Лентяй жаловался, что якобы отправил в печь уже несколько центнеров угля. Но все его красноречие пропало даром. Исчерпав все доводы, он вернулся к паровым котлам, на крашеных белых боках которых играли отсветы пламени. Наверное, выпади на мою долю работа в подобных условиях, да еще и за скудное жалованье, я тоже пристрастился бы к бутылке.

Поглощенный этими мыслями, я отвлекся и чуть было не подпрыгнул, когда за спиной раздался чей-то голос:

— Доктор Ватсон?

Повернувшись, я увидел того самого человека в очках, который на своей лодчонке в гавани Остенде принял наш швартов, направился к берегу, накинул петлю на кнехт и помахал нам на прощанье. Заработала лебедка на корме, пароход начал медленно разворачиваться, а потом швартов скинули в воду. Ну да, та же самая засаленная кепка, мешковатая матросская куртка и брюки, протертые на коленях. Но я же собственными глазами видел, как он машет нам, стоя на причале! Между ним и пароходом было около сотни ярдов. Догнать паром на гребном суденышке совершенно невозможно! Как же он здесь оказался? Лица с нелепо увеличенными из-за очков глазами я не узнал. Но вот он приподнял дужку, посмотрел на меня, улыбнулся — Шерлок Холмс!

— Слушайте хорошенько, Ватсон, — прошептал мой друг, отворачиваясь, — и сделайте вид, что не обращаете на меня внимания.

Мы оба стояли возле металлического заграждения на мостках над машинным отделением. Гудение двигателей, к счастью, заглушало наши слова, и расслышать разговор можно было бы лишь с расстояния в несколько дюймов. Я притворился, что увлеченно разглядываю поршни.

— Холмс, я видел каждого пассажира, поднявшегося на борт. Клянусь, вас среди них не было. А тот человек, который принял наш швартов, остался в Остенде.

— Именно, — нетерпеливо отозвался сыщик. — В Остенде остался сержант Королевского флота Гиббонс. Я подгреб на той скорлупке к пароходу, чтобы принять швартов. И принял его. Все матросы следили за маневром, мое суденышко скользнуло вдоль борта — от кормы к платформе на колесном кожухе. Один человек вылез из-под бухты каната, другой спрятался под ней. Никто не смотрел в нашу сторону. И к берегу поплыл уже Гиббонс. Кто же запоминает лица портовых рабочих? Проще простого. Остальные в это время были целиком поглощены манипуляциями с лебедкой.

— И что же дальше?

— В таком тумане, — пожал плечами Шерлок Холмс и снова улыбнулся, — легко превратиться в невидимку.

— А как же телеграмма? Шифр? Что приключилось в Брюсселе?

— Рад сообщить, мой дорогой друг, что там не приключилось ровно ничего плохого. Содержание телеграммы один брюссельский клерк продал кое-кому за сто фунтов, точно так же, как и давешний лондонский почтальон. Это было важной частью плана. Я сам с удовольствием ему заплатил бы, хотя, боюсь, бедного мерзавца вскорости обнаружат где-нибудь с перерезанной глоткой, ведь он им больше не нужен. Я рассчитывал, что Моран или его приспешники прочтут телеграмму. — Холмс вздохнул. — Ватсон, как я надеялся на вашу проницательность. Зачем мне использовать такой легкий шифр, с которым справится и школьник? Даже малый ребенок сумел бы переставить местами буквы в алфавите. Вы правда поверили, что я желал сохранить сообщение в тайне? Вам же не пришло в голову, что телеграмма настоящая? Ватсон, Ватсон! Повторюсь: вы смотрите, но не видите. А теперь, пожалуйста, послушайте. Я не обнаружил на корабле ни Морана, ни его людей. Но на борту есть самозванец.

— Кто?

— А почему, как вы думаете, я тут торчу? Вы сами его только что видели!

— Пьяный кочегар?

— Никакой он не кочегар!

— Но он вышел из котельной.

— Сколько мы уже в море?

— Почти час.

— Именно. Его физиономия так измазана углем, что видны только глаза и рот. Получается, этот человек целый час швырял уголь в топку, да еще при такой жаре, а на лице у него нет ни малейших следов пота? Я их что-то не заметил! А вы? На этом пароходе два паровых котла и две топки — на носу и на корме. В каждую необходимо швырнуть как минимум четверть тонны угля, чтобы пароход дошел сюда от Остенде. Этот тип похож на кочегара, который вот уже час выполняет подобную работу?