Ник Дрейк - Тутанхамон. Книга теней

Глава 38

Я постучался. Прислуга — «Служанка справа от ее величества» — опасливо приотворила дверь. Отодвинув в сторону ее саму и отмахнувшись от ее протестов, я прошел в комнату, куда меня приводили в первый раз («Это было в другой жизни, — подумал я, — до того, как я вступил в этот лабиринт теней»). Ничто не изменилось. Двери во внутренний дворик были по-прежнему открыты, огонь все так же горел в кованых чашах, и мебель оставалась такой же безупречной. Я вспомнил свое прежнее чувство, будто все это — театральные декорации. Встревоженная царица вышла из спальни. Она явно испытала облегчение, увидев, что это я.

— Почему ты здесь? Уже очень поздно. Что-то случилось?

— Давайте выйдем наружу.

Она неуверенно кивнула, накинула на плечи легкую шаль и шагнула за двери в сад. Служанка поспешно зажгла два светильника и, повинуясь жесту своей госпожи, шмыгнула прочь. Со светильниками в руках мы в молчании прошли к пруду и уселись в темноте на ту же самую скамейку; лишь наши светильники отделяли нас от ночной тьмы.

— Почему вы не рассказали мне про Мутнеджемет?

Она попыталась было изобразить невинность, но потом вздохнула.

— Я знала, что если ты на что-то годен, то рано или поздно доберешься до этого сам.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Почему я тебе не рассказала? Разве это не очевидно? Она — наша страшная семейная тайна. Но почему ты спрашиваешь меня о ней? Она никаким образом не может иметь отношения ко всему, что произошло.

— То есть вы решили, что сами можете об этом судить.

Анхесенамон выглядела уязвленной.

— Почему ты сейчас говоришь об этом?

— Потому что она — тот самый человек, который подбросил вам резное изображение, коробку и статуэтку.

Царица коротко рассмеялась.

— Это невозможно!..

— Она опиоманка — как вам известно. У нее есть врач. Он называет себя Лекарем. Он заставил ее служить своим целям, воспользовавшись ее состоянием. В обмен на выполнение незначительных поручений, заключавшихся в том, чтобы подбрасывать его подарки в царские покои, он снабжает ее снадобьем. Таким образом, он держит ее в зависимости, и она делает все, что он от нее требует. Но могу сказать и больше: одновременно этот же человек убивал и калечил молодых людей в городе, прибегая к тому же самому снадобью, чтобы подчинить жертвы своей воле.

Она с трудом поспевала за мной.

— Ну хорошо, ты раскрыл загадку. Тебе осталось лишь арестовать его. И тогда твоя задача будет выполнена, и ты сможешь снова вернуться к обычной жизни.

— Она не может назвать мне его имя. Уверен, что Эйе или Хоремхеб смогли бы. Но я здесь не поэтому.

— Не поэтому? — настороженно переспросила она.

— Вы навещали Мутнеджемет и выводили ее из ее покоев.

— Разумеется, ничего подобного я не делала!

— Я знаю, что делали.

Царица оскорбленно поднялась, но вторично отрицать не стала. Потом она снова села и заговорила нарочито примирительным тоном:

— Я ее пожалела. Она превратилась в совершенно безнадежное существо, хотя было время, когда она не была такой жалкой. И она ведь по-прежнему моя тетка. Мы с ней — все, что осталось от нашей великой династии. Она — единственное, что связывает меня с моей историей. Не слишком обнадеживающая мысль, не правда ли?

— Но вы должны были знать о ее пристрастии?

— Да, наверное; но она всегда была странной, с самого моего детства. Так что я избегала думать об этом, а больше никто на эту тему не заговаривал. Я считала, что ее лечит Пенту.

— А потом, когда вы поняли, что происходит — что у нее такое пристрастие, — то решили, что ваше положение не позволяет вам помочь ей?

— Я не решалась встревать между ее мужем и Эйе. Так много всего другого было поставлено на карту! — Она выглядела пристыженной. — Я не могла рисковать, вызывая публичный скандал. Наверное, это было трусливо… Да, теперь я думаю, что это было трусливо.

— Как вы считаете, Мутнеджемет кому-нибудь открывала, что вы время от времени ее посещаете и выводите гулять?

— Она знала, что если сделает это, я больше не смогу к ней прийти.

— То есть это было секретом, и вы могли рассчитывать на то, что она его сохранит?

— Насколько я вообще могла на нее в чем-либо рассчитывать. — Анхесенамон, по-видимому, чувствовала себя стесненно.

— Позвольте мне говорить откровенно: вы могли видеть этого Лекаря. Возможно, он не знал о ваших визитах. Вы могли случайно натолкнуться на него.

— Я никогда его не встречала, — ответила царица, искренне глядя на меня.

Охваченный новым разочарованием, я отвел взгляд. Этот человек был словно тень; постоянно находясь на периферии моего зрения, он постоянно ускользал, скрывался где-то в сумраке.

— Но вы все-таки чего-то боитесь, — не отступал я.

— Я многого боюсь и, как тебе известно, не умею скрывать свои страхи. Я боюсь оставаться одна, боюсь спать. Ночи теперь кажутся мне длиннее и темнее, чем когда-либо прежде. Нет таких ярких свечей, чтобы рассеять тени в этом мрачном месте.

Внезапно Анхесенамон показалась совершенно потерявшейся.

— Я хочу, чтобы ты забрал меня отсюда, — сказала она. — Я не могу здесь оставаться. Мне слишком страшно.

— И куда же я вас заберу?

— Ты мог бы отвести меня к себе домой.

Эта идея потрясла меня.

— Это совершенно невозможно!

— Почему нет? Мы могли бы жить вместе. Можем уйти прямо сейчас.

— Сейчас? Когда еще не похоронили царя, когда все колеблется, словно на весах, вы хотите исчезнуть?

— Я могу вернуться на похоронную церемонию. Давай я переоденусь, и ты уведешь меня. Сейчас ночь. Никто ничего не узнает.

— Вы не думаете ни о ком, кроме себя! Я рисковал для вас всем с того самого момента, как вы вызвали меня к себе. А теперь вы считаете, что я стану рисковать собственной семьей? Мой ответ — нет. Вы должны остаться здесь, во дворце, и проследить за погребением царя. Вы должны утвердиться в своей власти. А я всегда буду рядом с вами.

Анхесенамон повернулась ко мне — ее лицо внезапно подурнело от гнева:

— Я считала тебя благородным человеком, человеком чести!

— Для меня безопасность моей семьи превыше всего. Возможно, вам такая мысль кажется странной, — проговорил я, не выбирая слов, и отошел от нее. Я был слишком разозлен и не мог усидеть на месте.

— Я виновата, — помолчав, сказала она, опустив взор.

— Именно.

— Ты не должен так разговаривать со мной.

— Я единственный, кто говорит вам правду.

— Ты заставляешь меня испытывать отвращение к самой себе.

— Это не входило в мои намерения, — ответил я.

— Я знаю.

— Обещаю, я не позволю вам подвергать себя опасности.

Она пристально оглядела мое лицо, словно ища подтверждения.

— Ты прав. Я не могу убегать от всего, чего боюсь. Будет лучше, если я выберу борьбу, а не бегство…

Мы двинулись обратно по темной дорожке к освещенной комнате.

— Что вы собираетесь делать дальше? — спросил я. — Эйе не терпится как можно быстрее покончить с бальзамированием и погребением, чтобы перейти к собственной коронации.

— Это так, но Эйе не может управлять временем. Тело должно быть подготовлено к погребению, должна быть приготовлена гробница, должны быть тщательно проведены все ритуалы. Для всего этого требуется определенное число дней…

— Уж кто-кто, а Эйе способен найти возможность сэкономить на чем угодно.

— Пожалуй. Но как ему удастся так долго делать вид, будто царь просто удалился от общества? Слухи просачиваются из молчания, как вода из треснувшего сосуда…

Вдруг она остановилась, в ее глазах зажглась внезапная мысль.

— Если мне суждено остаться в живых, у меня будет не так уж много возможностей. Либо я заключу брак с Эйе, либо с Хоремхебом. Это тяжелый выбор; ни один из вариантов не вызывает во мне ничего, кроме отвращения. Но я знаю, что если я попытаюсь утвердить свою власть независимо от них — как царица и как последняя дочь своей семьи, — то пока не смогу получить ту поддержку, какая мне требуется, ни среди чиновников, ни среди военных, если не считать поддержки со стороны Симута. Мне не справиться с агрессией и амбициями этих двоих.

— Но существует и третий путь. Можете стравить Эйе и Хоремхеба друг с другом, — предложил я.

Она повернулась ко мне с просветлевшим лицом.

— Именно! Оба предпочли бы видеть меня мертвой, но понимают, что живая я представляю собой ценное приобретение для каждого из них. И если мне удастся сделать так, чтобы каждый думал, что другой пытается меня заполучить, то возможно, как это случается у мужчин, они станут драться до конца за обладание мной.

Анхесенамон говорила с огромным убеждением и страстью, и внезапно в ее лице проступили черты ее матери.