Смерть под куранты - Валерий Георгиевич Шарапов

видел, как журналист прицеливается, понял, что в его распоряжении секунды.

– Макс, одумайся, – закричал он, бросаясь к журналисту, при этом пришлось оттолкнуть Милу, которая чуть не упала. – Это самосуд! Кровная месть! Не смей!

В следующее мгновение раздался щелчок, треск и последовавший затем жуткий вопль Лёвика. Настигнув Макса, сыщик оттолкнул его и увидел картину из фильма ужасов: приколотый за окровавленное ухо к подоконнику фотограф орал от боли, дергаясь всем телом. Руки были привязаны к батарее, поэтому он не мог дотянуться до стрелы.

«Второе ухо продырявил, для симметрии, – мелькнуло в мозгу сыщика. – Вот снайпер, блин! Я бы вряд ли так смог попасть! Круто!»

Душераздирающий крик слушать было невыносимо. Словно из горла фотографа, из его бронхов и легких кто-то методично, сантиметр за сантиметром, тянул колючую проволоку. Без наркоза.

Подскочив к раненому, Стас едва не поскользнулся в плохо затертой крови Антона Снегирева, убитого часом ранее. Схватившись за стрелу, хотел вытащить ее из подоконника, чтобы хоть как-то помочь орущему фотографу, но она так прочно застряла там, что, даже упершись ногой в подоконник, он не смог ее выдернуть. Несколько попыток закончились неудачей.

Казалось, Лёвик не замолчит никогда.

– Заткнись, гнида! – с этими словами Стас ударил орущего по щеке. Видимо, он не рассчитал удар, так как голова фотографа откинулась в противоположную от стрелы сторону, и ухо порвалось. Кровь брызнула Стасу на рукав.

В этот момент раздался стук в дверь, через секунду она распахнулась, и на пороге возник совсем молодой рыжеусый милиционер.

– У, ребята, – неожиданно басисто удивился он, осматривая арбалет в руках Макса, стрелу в кровоточившем ухе привязанного Лёвика и плохо затертые следы крови на полу. – Да у вас как в Чикаго, ё-моё!

При виде милиционера Лёвик замолчал, встал на колени и начал шепелявить:

– Товарищ старший лейтенант, отвяжите меня, пожалуйста, видите, как эти маньяки издеваются надо мной. Из арбалета расстреливают. Это противозаконно, между прочим. Чуть не убили, пол-уха отстрелили… Я вас очень прошу!

– Всем руки за голову! – рявкнул рыжеусый, доставая из кобуры табельное оружие. – Из арбалета, говоришь? Оригинально! Сейчас отвяжем, потерпи немного.

– Вот и всё, – выдохнула Мила, медленно возвращаясь к своему креслу. – Больше я не скажу ни слова! Хоть убейте…

– Так, всех по отдельным комнатам, – начал привычно распоряжаться старлей, окидывая взглядом второй этаж. – Каждого пристегнуть. Ракитин, отвечаешь головой! Выполнять!

На чьей улице праздник?

Стоя с задранными руками, Стас подумал, что никаких доказательств против Лёвика у них с Максом нет. Пакетик с ампулами со стола куда-то исчез, кассета из диктофона улетучилась. Негативы и фотографии сами по себе ничего не доказывают. А окровавленный нож он самолично тщательно промыл и поместил в подставку. Отпечатка пальца на потайной кнопке наверняка не осталось – слишком много пальцев с тех пор прикасались к ней. Валентины нет в живых. Выходит, фотограф чист…

Это – первое! Теперь второе. У Лёвика же наверняка найдутся фото Стаса с ножом и Макса, ощупывающего кнопку под подоконником. Этого вполне достаточно, чтобы посадить обоих за решетку. У них против фотографа ничего нет! Игнатенко экипирован намного лучше. Он на коне! Фотограф оказался намного дальновиднее их обоих, вместе взятых! Так-то!

Мало ли что там лепечут эти двое, у них нет никаких доказательств. А нож – вот он, на фотографии, в руках убийцы. Можно сопоставить с ходом раневого канала у жертвы, то есть у Валентины. Все совпадет один в один.

Стас почувствовал, как земля поплыла из-под ног. Что делать? Как быть? Ради чего он всё это время выводил преступника на чистую воду? Чтобы так облажаться в конце?!

Как бы он поступил на месте следователя? Любой расклад оказывался не в их с Максом пользу.

Лёвик наверняка всё изложит так, что он один останется белым и пушистым на фоне убийц и негодяев, лишь по недоразумению оказавшихся его одноклассниками. Как только менты заглянут в сарай, их дальнейшие действия предугадать несложно.

Но пока они, по всей вероятности, туда не заглядывали. К счастью. На дверях сарая – амбарный замок.

Гостиная быстро наполнялась людьми в форме. На запястьях Стаса защелкнулись наручники. Откуда-то взялись носилки, люди в белых халатах оказали стонущему Лёвику первую помощь, очень скоро голова его оказалась наполовину забинтованной. Лёвик – пострадавший, этим всё сказано!

«Непредсказуемая штука – жизнь, – вынырнула из подсознания у сыщика мысль. – Кто-то забинтован, кто-то окольцован. Поди разберись теперь, кто на самом деле виноват!»

Бледная, как заоконный снег, хозяйка дачи мало что могла прояснить в ситуации. Доктор «Скорой помощи» то и дело измерял у нее давление, щупал пульс, а медсестра капала в стакан лекарство.

Стас встретился взглядом с Лёвиком. В блестящих глазах без труда прочитал: «Ну что, сыщик, на чьей улице праздник? Хорошо смеется тот, кто смеется последним!»

К Стасу подошел очкастый лысый человек в штатском, отвел в сторону:

– Я капитан ГорУВД Орехов. Вы производите впечатление единственного адекватного человека. Пока в двух словах расскажите… Не для протокола. Что здесь произошло в эту ночь?

Перед тем как раскрыть рот, Стас взглянул в сторону Макса и обомлел. По лицу бывшего одноклассника блуждала какая-то странная ухмылка, словно ему удалось отгородиться от реальности, уйти в параллельный мир, где ему хорошо и уютно. Стас не помнил у журналиста подобного выражения лица.

– Главное, не упустить забинтованного, – бросил он капитану перед тем, как приставленный к нему сержант повел его наверх. – Всё остальное потом.

«Еще немного, – подумалось Стасу, – и нас посадят в автозак, повезут на допрос. Милицейский наряд в Недоделкине – нонсенс. А дальше…»

– Товарищ капитан, можно обратиться, – донесся до сыщика голос. К Орехову подошел тот самый рыжеусый старлей, ворвавшийся первым на дачу. Судя по его выражению лица, ничего обнадеживающего он сообщить не мог.

– Да, слушаю…

Несмотря на то что менты отошли, до Стаса, который не спеша поднимался по ступенькам, подталкиваемый в спину сержантом, долетали обрывки фраз. Старлей говорил, что до сарая протоптана тропинка, что надо бы туда заглянуть, но на сарае висит замок, а дача обкомовская…

«Сейчас они вскроют сарай, – подумал сыщик, – и наша песенка будет спета. Разговаривать с нами они будут по-другому. Не как сейчас. Это конец!»

Капитан что-то ответил старлею, тот козырнул и направился к выходу. Но выйти не успел, так как на пороге возник высокий седовласый мужчина лет шестидесяти, в расстегнутой коричневой дубленке с песцовым воротником и рыжим мохеровым шарфом, из-под которого выглядывала белая сорочка с клетчатым галстуком. Стас вспомнил его по родительским собраниям.

«Секретарь обкома, –