Заместитель Иуды - Валерий Георгиевич Шарапов

Скрипнула кухонная дверь, в гостиную вошла Софья Кирилловна – уже без передника. Не случилось ничего ужасного, она не ахала, не требовала объяснить, что здесь происходит, хотя пистолет Макарова по-прежнему находился у Бригова, он и не думал его прятать. Софья Кирилловна мягко подошла к мужу, что-то сказала ему на ухо. Поляковский кивнул. Супруга пристроилась в углу на стуле, водрузила на нос очки и стала перелистывать журнал. Казалось, ей нисколько не интересно, что происходит… Это был вечер откровений. И вы туда же, Софья Кирилловна? Прямо-таки рабочая династия. Влад медленно отпил из бокала. Коньяк уже не казался мягким и обволакивающим.

Вошла Тамара Бригова, села рядом с мужем, с любопытством воззрилась на Пургина. Видимо, волновалась, но держалась исключительно.

Вечер откровений превращался во что-то большее. Снова заскрипела кухонная дверь. У Влада перехватило в горле, поползли подлые мурашки.

– Женечка, не заходи сюда, подожди на кухне… – Он не узнал свой голос и закрыл глаза. А когда открыл, его невеста уже была в гостиной, пристроилась на пуфике рядом с отцом и устремила на него какой-то скорбный взгляд. Дышать стало невероятно трудно, еще и замерзать начал. Окостенели руки, сжимающие бокал, ледяная затычка выросла в горле. Настойчиво вибрировал в голове голос Шурика из «Кавказской пленницы»: «Свадьбы – не будет!» Теперь уж точно не будет, как ни трагично это признать. Он с ужасом смотрел на Женечку, перестав контролировать свои эмоции.

– М-да, немая сцена, понимаю, – негромко прокомментировал Дмитрий Сергеевич. – Ах, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух… Никакой подставы, Влад, Женечка по-настоящему тебя любит и рвется за тебя замуж. Не смотри так. Мы все те же. Ничего не изменилось.

– Это так, Влад, – негромко произнесла Женечка. – Я очень тебя люблю, для меня все это крайне неприятно… Ты даже не представляешь, насколько… Я умоляла отца, чтобы его костоломы не причиняли тебе вреда…

– Да, собственно, и не успели, – хмыкнул Поляковский, – больше всего досталось им самим. Ты красиво обходил все препятствия, Владислав, выкручивался из заведомо проигрышных ситуаций. Это подкупало. Злило, конечно… но и подкупало.

– Я не понимаю, – с усилием выдавил Влад. – Вы знали, что я честный… Зачем вам такой родственник? Ведь это то же самое, что чужой среди своих, рано или поздно обо всем узнаю…

– Когда-то я был таким же честным, – откровенно сообщил Поляковский. – Но люди меняются под воздействием обстоятельств и по мере информированности. Надеемся, ты все поймешь и проявишь благоразумие. Да и любовь, будь она неладна, ведь Женечка по уши в тебя втрескалась.

«А если я не проявлю благоразумие? – подумал Пургин. – Бритвой по горлу, и в колодец? И Женечка стерпит?» Хотя незачем его убивать, уголовное дело в отношении его никто не отменял, а статья за двойное убийство – более чем серьезная статья…

Женечка что-то чувствовала, пристально смотрела, пыталась понять, что у него в голове. Влад отхлебнул из бокала. Коньяк стремительно утрачивал первоначальную привлекательность.

– Ну что, дорогие соплеменники, отработаем обязательную программу и пойдем ужинать? – предложил Дмитрий Сергеевич.

– Скажите, когда пора, – подняла голову Софья Кирилловна, – и я пойду ставить воду.

– Разумеется, солнышко, – отозвался Поляковский. – Но пока придется повременить.

– Клиент не готов, – ехидно улыбнулась Тамара.

– Влад, я тебя умоляю, пойми все правильно! – взмолилась Женечка.

– Мы все желаем именно того же, – кивнул Дмитрий Сергеевич. – Мне кажется, ты уже морально готов встать на правильную сторону. Забудем про агента «Люси», черт с ним, не убежит. Ты думаешь, нам только это от тебя нужно? Ошибаешься. Думаешь, мы продали свою страну за деньги? Тоже ошибаешься. Деньги многое значат, но далеко не все. Окружающие не дадут соврать: я все делал не за деньги. Янки несколько раз предлагали вывезти нас в Америку, предоставить там шикарные условия для труда и быта. Я всегда отказывался. Неинтересно. Здесь моя страна, я русский человек, мне небезразлична судьба наших граждан. Я душой болею за свою страну, и плевать, что это звучит пафосно.

– Афганистан? – предположил Влад, и Поляковский споткнулся.

– Понимаю, что ты хочешь сказать… Да, именно там все переменилось. Я не отстреливался, пока последний раненый боец лежал без сознания. Вернее, отстреливался, потом перестал. Договаривался… Это не была трусость, надеюсь, ты понимаешь. Обвинять меня в трусости – это просто не представлять, о чем речь. Выбор осознанный, я давно к нему шел. Наша артиллерия раздубасила кишлак, где предположительно скрывался полевой командир Абирхан. Никакого Абирхана там не оказалось, но погибли полсотни стариков, женщин и детей. Сопутствующие потери, так сказать, и это никого не впечатлило… Считаешь, что еще в состоянии отличить добро от зла? А я считаю, что главное на сегодня зло – большевизм, и хрен меня переубедишь. Раньше был нацизм, но теперь его, слава богу, извели, остался… вот именно. Мы считаем мировым злом их, они считают нас, и, поверь, у них больше оснований это делать. Они не уничтожали миллионы своих и чужих людей, они просто жили, строили свой капитализм. Колониальные войны, истребление индейцев в Америке – пустяк по сравнению с тем, что творили советские властители. Капитализм, по уверению Маркса и Ленина, это плохо. Коммунизм – хорошо. И все поверили. Коммунизм Пол Пот построил – это то, к чему надо стремиться? Миллионы жертв в Гражданскую – цвет нации. Что не истребили – добили в тридцатые. Расстреливали самозабвенно, гноили в лагерях ни за что. Это не были враги, это были обычные люди. Надеюсь, ты в курсе, что такое 37-й год. А немыслимые и неоправданные жертвы в войну, – продолжал он, – гнали солдат на убой, как скот, лишь бы генералам было хорошо. Взяли Берлин, но какой ценой? Жуков по трупам гнал пехоту через Зееловские высоты, лишь бы опередить Конева, который подходил к Берлину с юга. Он же маршал Победы, а не кто-то другой… Германия за десять лет восстановилась, обогнала весь мир, а мы как живем? Назовите хоть одну объективную причину. Нет их, хозяйствовать не умеем, строй создали, при котором жить нельзя. Страна-победитель, а жрать нечего. Почему властям не стыдно? Разве можно так управлять? Социализм в понимании основоположников – кладбище для людей и экономики; про коммунизм даже молчу. Дай бог, чтобы он никогда не состоялся. Кто нами правит? Дряхлые старцы из Политбюро и ЦК. А если и не дряхлые, то не видящие дальше своего носа…

– Бракованная партия, – вставила Тамара.

– Умница, – кивнул Дмитрий Сергеевич, – хорошо сказала. Чем мы отличаемся от царизма? Те же баре, жандармы, холопы… Уже не графья с князьями, а секретари обкомов, горкомов, директора предприятий, чиновники. Все