Смерть приятелям, или Запоздалая расплата - Игорь Владимирович Москвин

class="p1">— А всё-таки что вы можете сказать о Николае Ивановиче?

— Близкими приятелями мы не были, — скривил губы Безручков, — в гости к нему я не захаживал, даже не знаю, что вам поведать.

— На какие капиталы жил Власов?

— Говорю, не знаю. Служил он при каком-то комитете, потом вроде бы наследство получил. Но это я слышал, а как на самом деле, простите, не извещён.

— То есть капиталом он обладал?

— Видимо.

— Благодарю, Степан Иванович, за беседу, — Филиппов приподнял край шляпы и отправился на поиски вездесущего и наслышанного новостей хозяина метлы.

Савелий, десятый год служивший в дворниках при домах Олсуфьевых, всё так же щерился провалами между зубов. Он с крестьянской хитринкой посмотрел на начальника сыскной полиции.

— Знал я, что Савелий ещё сгодится для дачи… как бишь его… — скривил лицо, словно болезненно что-то припоминал.

— Показаний, — подсказал Филиппов.

— Во-во, бес его в душу, показаний.

Было видно, что дворник числился на хорошем счету и поэтому иной раз позволял себе некоторую вольность в разговорах с господами.

— Кажется мне, что хочешь мне полезное для дознания поведать.

— А то! — и дворник умолк, выдерживая театральную паузу, хотя, пришло в голову начальнику сыскной полиции, этот субъект в стоптанных сапогах и пыльных шароварах ни разу в театре, поди, не бывал.

Филиппов не стал подгонять, как того хотел дворник, а улыбнулся, неспешно убрал со своего плеча несуществующую пылинку и сделал вид, что спешка ему ни к чему.

Вначале дворник словно бы сделался ниже ростом, но потом распрямил плечи. Видимо, раскусил замысел важного господина.

— В последний раз, — начал Савелий, — я господина Власова видел вечером двадцать четвёртого августа. Он спешно прошёл по двору, взял извозчика и куда-то поехал. О визите он даже Варваре не сказал…

— Кому? — перебил Филиппов.

— Служанке своей, Варваре Семенидовой, а ей он обо всём доклад имел. Так вот и она мне следующим днём ничего не сказала.

— Стало быть, ты Власова видел в последний раз двадцать четвёртого, а Варвару — двадцать пятого?

— Я ж о том и толкую, ваше превосходительство…

— Владимир Гаврилович, — начальник сыскной полиции кивнул головой.

— Я ж о том же, Владимир Гаврилович, — казалось, дворник во рту перекатывал и смаковал имя с отчеством.

— В котором часу ты её видел?

— То ли в пятом часу, то ли в шестом. Звиняйте, но точнее сказать не могу, часов не имею, а колокольный звон пропустил.

— Допустим, в шестом, — сказал Филиппов. — И о чём с ней разговаривал?

— Да так, перекинулись парой слов. Звиняйте, Владимир Гаврилович, говорила, что следующим днём должны переехать в Парголово.

— В Парголово? — удивлённо спросил Филиппов.

— Ну и я о том же. Что ж, говорю, Варвара, вы на зиму на дачу переехать решили? Наши-то остальные жильцы на лето нанимают. А мы, отвечает, не все. Мы когда хотим, тогда за город ездим. Я ей: право ваше. А что это, говорю, Николай Иваныч выскочил вчера, как скаженный? То всегда поздоровается, а тут молнией проскочил и чуть было с ног не сбил. А она: да я и сама не знаю, что с ним вчерась было. Так вот постояли и разошлись.

— Двадцать пятого Николай Иванович гостей не ждал, или кто к нему приходил?

— Эт, сколько времени-то прошло, Владимир Гаврилович, разве ж упомнишь?

— Ты, братец, вспоминай. Может быть, от твоих слов поимка преступника зависеть будет.

— Ежели так, — дворник почесал бороду, — двадцать пятого, говорите… Двадцать пятого, двадцать пятого… — сощурил глаза и губы в трубочку сложил, потом брови вскинул и обрадовано сказал: — помню я. Ей-богу, помню. К Николаю Иванычу гость приходил, хотя юркнул в подъезд, но я его заприметил. Это приятель господина Власова был.

— Который?

— Тот, что в лейб-гвардии Сапёрном батальоне служит.

— Ты не мог ошибиться, ведь говоришь, далеко было? — недоверчиво спросил Филиппов.

— Не, и выправка егойная, и шинель…

— Так двадцать пятого тепло было, неужели приятель Власкова в шинели пришёл?

— Ну, я… — протянул дворник. — Нет, — вдруг твёрдо сказал он, — это прапорщик был, который часто к Николаю Ивановичу захаживал. Не мог я ошибиться. И фигура, и плечи, да и рост… Точно он.

— Не помнишь, как его звали?

— Владимир Гаврилович, не припомню я. Фамилия такая заковыристая, немецкая, одним словом.

— В котором часу это было?

— К вечерне уже отзвонили, — вспомнил Савелий, — восемь уже пробило, стало быть.

— Ты не видел, когда он ушёл, приятель власовский?

— Видел, часа два прошло. Пока я, ну, в общем, повечерял я.

— Наверное, и чарку принял?

— Не без этого.

— Перепутать гостя с кем другим не мог?

— Ну, как можно? В шинели он был, рост опять же… Не, спутать не мог.

— И лицо ты видел?

— А вот лица я не разглядел, — признался Савелий.

8

— Итак, господа, что нам известно? — Владимир Гаврилович обвёл взглядом присутствующих в кабинете чиновников для поручений Кунцевича, Власкова и Лунащука. — Мечислав Николаевич, что удалось узнать?

Кунцевич поднялся, но Филиппов поморщился и указал жестом, что можно докладывать сидя.

— Согласно заключению старшего врача Врачебно-полицейского управления статского советника Стеценко, смерть обоих жертв наступила двадцать пятого августа в промежутке между двенадцатью часами дня и полуночью. Точнее установить время не представляется возможным из-за состояния трупов.

— Убийства произошли между шестью часами вечера и полуночью, — дополнил Мечислава Николаевича Филиппов. — Дворник в шесть часов разговаривал со служанкой Власова, и последняя на тот час была во здравии. Продолжайте.

— Жертвы — надворный советник Власов и его служанка Семенидова. Николай Иванович сорока четырёх лет, православного вероисповедания, уроженец села Райвола Выборгской губернии.

Владимир Гаврилович покачал головой. Жители села Райвола в основном были из крепостных графа Салтыкова, переселённых из Орловской губернии для работ на заводе, принадлежащем помещику. Впоследствии крестьяне вместе с заводом отошли в казну. По присоединении Сестрорецкого участка к Санкт-Петербургской губернии рабочие Райволовского завода, принадлежащие военному ведомству, были прописаны к Сестрорецку, но им дозволялось жить по паспортам в Райволе. Отсюда и возникала двойственность их подчинения: по месту жительства — властям финляндским, а по месту приписки — общественному управлению Санкт-Петербургской губернии. Такая двойственность ставила жителей в крайне неопределённое юридическое положение, и в течение последних сорока лет порождала целый ряд недоразумений.

— …служил последние десять лет при Санкт-Петербургской городской аукционной камере до увольнения, в связи с получением наследства… — продолжал Кунцевич.

— Как так? — перебил подчинённого Филиппов.

— Ведь при ней служат только люди купеческого звания?

— Оказывается, не только.

— Может быть, убийство связано с аукционной камерой? — не вытерпел молчания и предположил Власков, ранее занимавшийся кражами, — только недавно ему поручили расследование более тяжких преступлений.

— Вот вы, Николай Семёнович,