Хроники преисподней - АНОНИМYС

class="p1">– Это больше, чем заработает весь ваш отдел, – засмеялся Алсуфьев.

Полковник согласился – пожалуй. Но это только там, на Западе. А здесь за такие брильянты выдадут не доллары, а лет пятнадцать строгого режима. А то и высшую меру дадут – Никита Сергеевич не любит финансовых махинаторов. А это не какая-то валютная спекуляция, это настоящие бриллианты.

Даже под желтым светом фонаря стало видно, как побледнел Арсений Федорович.

– Мить, ты что – серьезно? – спросил он упавшим голосом. – Ты это серьезно – насчет высшей меры?

Дерябкин как-то странно оскалился: а что, похоже, что он шутит? Сам Арсений ведь не шутил, когда бежал из России в Финляндию. Не шутил, и когда назад вернулся. Какое, кстати, задание, дали ему в НТС?

– Да какая разница, какое задание! – закричал Арсений неистово. Зубы его были оскалены, на щеках расцвели пунцовые пятна. – Да какое бы ни было, я его не выполнил! Не затем я сюда ехал, чтобы шпионить и диверсии устраивать. Я приехал свое взять, которое мне по праву принадлежит! А ты мне высшей мерой грозишь! Ну, давай, убей лучше сам, своими руками! Стреляй в брата, не стесняйся! Ненавижу тебя, волчонок! Был ты мне братом, а стал чекистом, таким же убийцей, как те, которые отца прикончили! Правильно я тебя тут бросил, мерзавца, надо было вообще тебя прибить! Ну, стреляй, что же ты ждешь?!

С этими словами он вскочил со скамейки и кинулся на брата, держа перед собой скованные наручниками руки. Лейтенант метнулся было следом – перехватить, но полковник его опередил. Коротко и сухо ударил кулаком Алсуфьева в грудь, тот повалился на скамейку, хрипя и захлебываясь.

Дерябкин подождал, пока тот успокоится, потом сказал чуть брезгливо:

– Вот что я тебе скажу, братец. Драгоценности эти – не твои, и не мои даже. Камни эти принадлежат советскому государству, и ему они будут переданы в целости и сохранности. А твоя судьба, уж извини, не от меня теперь зависит, а от народного суда…

Эпилог

Воронцов умолк, и сидел теперь в кресле, опустив голову и, по всей видимости, глубоко задумавшись. Волин терпеливо ждал – минуту, другую. Потом ему стало казаться, что старый контрразведчик попросту уснул, что нередко случается с немолодыми уже людьми.

– Сергей Сергеевич, – окликнул его старший следователь, – а что было дальше?

Генерал встрепенулся и посмотрел на него. В глазах его, желтых от старости, притаилась печаль.

– Дальше? – раздумчиво протянул он. – Дальше было самое интересное. Полковник велел мне возвращаться в Москву, а сам повез брата в Ленинградское управление Комитета. Перед тем, как нам расстаться, приказал на работу не выходить, сидеть дома и ждать звонка от него.

– И вы поехали и ждали? – удивился Волин.

– И я поехал и ждал, – кивнул генерал. – На третий день мне позвонили с работы. Но это был не полковник, а мой непосредственный начальник майор Фетисов. Он спросил, где я болтаюсь и почему не прихожу на службу. Я отвечал ему, что полковник Дерябкин, в распоряжение которого я поступил, велел мне сидеть дома и ждать его звонка. Услышав это, майор выматерился и велел срочно ехать на службу. Через сорок минут я уже сидел в его кабинете. Майор объявил мне, что вот уже двое суток, как полковник пропал и не выходит на связь. И велел рассказать о деле все, что я знаю…

Старший следователь не выдержал, хлопнул руками по подлокотникам.

– Дерябкин сбежал, – воскликнул он. – Сбежал за границу вместе с братом и с драгоценностями!

Воронцов посмотрел на него внимательно.

– Это тебе сейчас хорошо быть умным и проницательным. А тогда, – он особенно подчеркнул слово «тогда», – тогда не могло даже мысли прийти, что полковник КГБ предаст страну, Комитет, похерит всю свою службу и убежит с мешком брильянтов за кордон. Во всяком случае, мне такое в голову прийти не могло.

– Нельзя было их отпускать, – с досадой заметил Волин, – Надо было идти вместе.

Генерал только головой покачал, как бы поражаясь наивности старшего следователя.

– Вы, нынешние, – сказал он, – даже представить себе не можете, что такое был для нас приказ начальства. Это все равно как голос Бога, его нельзя было ослушаться. И я тоже не мог. Хотя ты прав, на какой-то миг в сердце мне закралось подозрение… Но я тут же с негодованием его отбросил. Ведь полковник Дерябкин был так честен, так суров со своим братом, которого он готов был предать суду – как же можно было его заподозрить?

Они снова помолчали.

– Чаю хочешь? – спросил генерал.

Волин рассеянно кивнул.

– Ну, так сходи поставь…

Старший следователь посмотрел на Воронцова с удивлением. Это было что-то новенькое. Раньше старый историк всегда сам кипятил чай и сервировал стол. А теперь вдруг велел сделать это гостю. Что это – старость или…

Волин молча поднялся, пошел на кухню. Когда он вернулся в комнату, неся на подносе чайник, чашки и любимое печенье генерала, тот сидел за столом, перебирая старые фотографии.

– Как бы там ни было, полковник Дерябкин дал мне хороший урок, – глухо сказал Воронцов. – Никому не верить, кроме себя самого. И стоил этот урок мне совсем недорого: из старшего лейтенанта я стал просто лейтенантом.

– Да уж, неприятно, – пробормотал Волин.

Генерал махнул рукой неожиданно беззаботно. Могло быть и хуже. Могли начать служебное расследование, выгнать с работы, отдать под суд. Майор Фетисов заступился, спасибо ему. В конце концов, все ведь проглядели предателя, не один Воронцов виноват. Да и кто мог подумать…

Волин заглянул в альбом, который лежал перед генералом и разглядел на истертой пожелтевшей фотографии знакомые молодые лица.

– Ага, – сказал он. – Сдается мне, я этих людей уже видел. Выходит, товарищ генерал, что Танечка и Хохотун – это…

– Да, – кивнул генерал. – Это они – твои бабушка и дед. Светлая им память.

Конец

1

Стома в хирургии – искусственное отверстие, создающее сообщение между полостью любого органа (например, кишечника) и окружающей средой. Если речь идет о кишечнике, стома обычно выходит в калоприемник, расположенный снаружи тела.

2

Иммунодепрессанты – препараты, применяемые для угнетения иммунитета.

3

Гэпэушник – разговорное обозначение работника ОГПУ, чекиста.

4

ОГПУ (до 1923 года – ГПУ) – Объединенное Государственное политическое управление, преемник ЧК.

5

ТОГПУ – Транспортный отдел Государственного политического управления.

6

Инесса Федоровна Арманд, урожденная Элизабет Пешё д’Эрбанвилль – участница российского революционного движения, предположительно – любовница Владимира Ленина.

7

Фармазон, согласно уголовному жаргону – незаконный торговец драгоценностями, обычно фальшивыми.

8

В первые годы советской власти каэров считали «социально чуждыми», практически не поддающимися перевоспитанию, в отличие от других слоев осужденных, которых называли «социально близкими». К социально близким относились и уголовники.

9

Щипач (жарг.) – карманный вор.

10

Ша́бер (жарг.) – нож.

11

На Секирку – то есть в штрафной изолятор на Секирной горе.

12

Локш потянешь (жарг.) – останешься ни с чем, ничего не получишь.

13

Ботало (жарг.) – язык.

14

Дядя Глеб, то есть Глеб Бокий – куратор Соловецкого лагеря особого назначения.

15

Ромалы, рома – самоназвание цыган.

16

Похезать (жарг.) – испражниться.

17

Сявка – мелкий вор.

18

Шнырь (жарг.) – он же шестерка, своего рода мальчик на побегушках, обслуживающий уголовников, занимающих в криминальной иерархии более высокое положение.

19