Том Харпер - Мозаика теней

Ожидание было мучительным, ведь все мои надежды связывались с приходом Фомы. Мы еще раз перерыли весь дом, особенно верхнюю комнату, но не нашли ничего существенного. Вся собственность нашего пленника состояла из низенькой лежанки, грубо сколоченного стола, пары табуреток и еще всякой мелочи. Он так ничего и не сказал, а я не мог собраться с силами, чтобы допросить его. Поэтому мы оставили его сидеть у стены со связанными руками в окружении четырех печенегов. Большая часть гвардейцев получила приказ вернуться во дворец, остальные занялись повторным обыском комнат бакалейщика, находившихся на нижнем этаже. При каждом доносившемся оттуда звуке я невольно поворачивал голову к лестнице, надеясь увидеть Фому, и каждый раз мысленно обзывал себя дураком.

И естественно, я пропустил тот момент, когда он наконец появился. Стоя у окна, я созерцал развалины соседнего дома и обернулся только после того, как услышал оклик одного из караульных.

Фома выглядел очень неплохо. Анна, видимо, следила за тем, чтобы монахи, которые заботились о нем, не превращали его в аскета, и за несколько недель, прошедших с нашей последней встречи, плечи и грудь юноши налились силой. Светлые волосы были подстрижены и причесаны, а на подбородке начала пробиваться бородка. Фома неуверенно огляделся, не понимая, зачем его сюда привели.

Еще не успев задать вопрос, я прочел в его глазах ответ. Он, конечно, заметил связанного и охраняемого пленника, и это зрелище вызвало у него любопытство. Затем в его взгляде отразилось замешательство и сострадание, ведь совсем недавно он и сам находился в таком же положении. Но к моему глубочайшему разочарованию, я не увидел в его глазах ни намека на узнавание.

κ

— Это не он.

Месяц, проведенный в монастыре, сотворил чудеса, и Фома вполне прилично говорил по-гречески; впрочем, я был не в настроении замечать это. Присмотревшись получше, юноша беззвучно пошевелил губами, подыскивая нужное слово, и наконец заявил:

— Но похож.

— Похож? Что это значит? Похож на монаха?

Фома напряженно наморщил лоб, и мне пришлось повторить те же вопросы помедленнее.

Он кивнул:

— Похож. На него.

— Может быть, это его брат? — Я повернулся к пленнику, слышавшему каждое наше слово. — Твой брат монах? Он живет вместе с тобой?

Я повысил голос, пытаясь вытрясти из него ответ, но он лишь жалобно всхлипнул и опустил голову на колени. Один из печенегов отвесил ему звонкую пощечину.

Я взглянул на сержанта.

— Спустись вниз и спроси у бакалейщика, бывал ли у его постояльца монах. Извинись за причиненный его дому ущерб и скажи, что эпарх возместит ему все убытки.

У сержанта мои слова вызвали сомнение, но я был единственным в этой комнате, кто мог поручиться за эпарха. Мы молча слушали, как он топает вниз по лестнице. Затем снизу послышались возбужденные голоса сержанта и бакалейщика, истеричные вопли хозяйки, выкрикивающей обвинения, и грохот разбиваемой глиняной посуды.

Вскоре сержант поднялся наверх с побагровевшим лицом.

— Здесь часто ночевал другой мужчина. Жена бакалейщика постоянно ругалась со своим жильцом — она зовет его Павлом — из-за того, что тот отказывался платить за гостя. Она никак не могла взять в толк, с какой это стати она должна давать ночлег божьему человеку, который невесть почему не спешит возвращаться в монастырь.

Я едва не запрыгал от радости, но, сдержав себя, спросил подчеркнуто спокойным тоном:

— Что отвечал ей на это Павел?

— Что это его родной брат, совершающий паломничество, и не приютить его у себя он просто не может.

— И когда же тот приходил сюда в последний раз?

Сержант довольно заулыбался.

— Два дня назад.

Я повернулся к пленнику.

— Твой брат и есть тот монах, которого я разыскиваю, — монах, готовивший покушение на нашего императора. — Подойдя так близко к разрешению загадки, я уже и не знал, что чувствую: радость или гнев. — Сержант, отведи его во дворец и передай в руки палачей. Пусть они немедленно займутся делом. Шестерых людей мы оставим здесь на тот случай, если монах заявится сюда вновь.

Как я и ожидал, одного упоминания о палачах оказалось достаточно, чтобы развязать Павлу язык.

— Вы не поймаете здесь моего брата. Он ушел.

Я холодно посмотрел ему в глаза и заметил:

— Я так и знал, что ты это скажешь. Но посмотрим, что ты запоешь после того, как проведешь месяц в темнице.

Пленник принялся нервно покусывать губу. Он переплел пальцы с такой силой, что у него побелели ногти.

— Он убежал, честное слово! Вчера вечером я встречался с ним на форуме Аркадия, и он сказал, что покинет город с наступлением темноты. Чего бы вы от него ни хотели, вы это теперь не получите.

— Значит, получим это в темнице.

— Но мне больше нечего вам сказать! — Пленник обвел комнату взглядом, явно ища сочувствия. — Брат ушел, будь он проклят, и не вернется. Ты говоришь, он хотел убить нашего императора, да продлится его жизнь тысячу лет. Может, это и так. Когда мой брат появился здесь, я понял, что он очень изменился, в его сердце пустило корни зло, но что я мог с этим поделать? Не закрывать же перед ним дверь! Он говорил, что, привечая путников, мы привечаем ангелов.

Я фыркнул:

— Сам-то он отнюдь не ангел!

— Он так и не считал. — Павел задвигал плечами, пытаясь расправить тунику. — Чего только я не наслушался от него ночами! Мол, империя нуждается в очистительном огне, который сожжет все засохшие ветви. — Павел посмотрел на меня с мольбой. — В юности он был совсем другим!

По сравнению с его прежним молчанием на меня обрушилось столько сведений, что я не знал, за что хвататься. Я решил начать с самого начала.

— Ты говоришь, в юности? Сколько же лет минуло с той поры?

— Наверное, лет тридцать, — ответил Павел, пожимая плечами. — Я и не считал. Мы выросли в горах Македонии, в крестьянской семье. Михаил и я…

— Михаил? Твоего брата зовут Михаилом?

Павел покачал головой:

— Это было раньше. Но когда я назвал брата этим именем после его возвращения, он наказал меня и сказал, что возродился во Христе и принял имя Одо. Потом он требовал, чтобы я называл его только новым, варварским именем.

Нить его повествования вновь начала ускользать от меня.

— После возвращения откуда? И когда он ушел?

— Как только стал взрослым, так сразу и ушел. Они не сошлись во мнениях с отцом.

— По поводу чего?

Павел поднял связанные руки и вытер запястьями лоб.

— Наш отец нашел для него невесту, но Михаил не хотел жениться на той девушке. Когда отец стал настаивать, Михаил просто-напросто ушел. Он покинул нашу деревню и поселился здесь, в царице городов. Он решил совершить паломничество к мощам Иоанна Крестителя и получить отпущение грехов.

— И что же? Получил?

— Не здесь. Он недолго здесь оставался. В этом большом городе его окружало множество соблазнов, и, хотя сам он об этом молчит, но я думаю, что он связался с дурной компанией. Сбежав от них, он продолжил странствия и дошел до самого края земли, где живут кельты, франки и прочие варвары. Там-то ему и отпустили грехи.

— Выходит, он перешел в западную церковь? Неудивительно, что у него варварское имя. И когда же это произошло?

— Довольно давно. Точно я не знаю. — Павел посмотрел на меня с отчаянием. — После того как он ушел из деревни, я много лет ничего о нем не слышал. Все это я узнал от него самого, когда он вернулся. Примерно три месяца назад, — добавил он, предвосхищая мой вопрос. — От него не было перед этим никакой весточки, и я вообще не понимаю, как ему удалось меня разыскать, ведь я перебрался сюда только после смерти отца. Как-то раз, вернувшись с работы, я увидел Михаила — Одо, — сидящего на камне перед домом бакалейщика. Я бы его и не признал, но он узнал меня сразу и сказал, что поживет какое-то время у меня. Как я мог ему отказать?

— Он говорил с тобой, зачем приехал?

— Ни разу. Я пытался спрашивать его об этом, но он не отвечал. Мой брат всегда отличался скрытностью, а за годы странствий стал совсем замкнутым. Он не ставил меня в известность о своих планах и мог неожиданно исчезнуть на несколько дней или даже недель. Я порой думал, что он вернулся к своим друзьям на западе. А потом он снова являлся и просил приютить его. Но вчера он сказал, что уходит отсюда навсегда.

— И куда же?

— Этого он не сказал.

Чему тут было удивляться?

— Не слышал ли ты от брата имен каких-нибудь знатных горожан? — спросил я на всякий случай.

Павел в очередной раз покачал головой, но потом в его глазах мелькнуло сомнение.

— Однажды вечером я упрекнул его за то, что он съел весь мой обед. Я не приготовил на его долю, думая, что в тот вечер он не вернется. Как обычно, Михаил произнес в ответ пламенную речь о преимуществах своей работы: он, мол, трудится на одного могущественного господина и все остальные должны смиренно уступать ему дорогу.