Линдсей Дэвис - Заговор патрициев, или Тени в бронзе

— Нет, — сказала она.

Вот так мне обычно везет.

Я посидел молча, с оскорбленным видом, а потом снова многозначительно предложил продолжить играть на арфе. Фауста взяла инструмент, но играть не стала.

— Это случается со всеми, — уверил я ее. — Вокруг тебя вьются одни кретины, а те, кто нужен, и не посмотрят в твою сторону!

— То же самое говорит мой брат.

— Так как зовут нашего героя?

— Луций. — Мысль о том, что она держала меня в неизвестности, притворяясь, что не поняла моего вопроса, почти заставила девушку улыбнуться. Я уже настроился на то, что сейчас дадут трещину те толстые слои краски, но вновь появилась ее обычная раздражительная тоска. — Это Ауфидий Крисп. Как тебе хорошо известно!

Я проигнорировал ее возмущение и дал ей успокоиться.

— И что же пошло не так? — спросил я.

— Мы должны были пожениться. Кажется, он уже долго откладывает это. Даже мне пришлось признать, что эта задержка будет вечной.

— Такое случается. Если он не был уверен…

— Я понимаю все аргументы! — заявила Фауста слабым голосом, но слишком быстро.

— Я уверен, что понимаешь! Но жизнь слишком коротка, чтобы страдать…

Эмилия Фауста посмотрела на меня темными уставшими глазами женщины, которая всю жизнь слишком сильно страдала. Я действительно терпеть не мог смотреть на таких печальных женщин.

— Позвольте мне помочь вам облегчить ваши переживания, госпожа. — Я посмотрел на нее долгим, грустным, выразительным взглядом. Она криво усмехнулась, не строя иллюзий насчет своей собственной привлекательности.

Затем я бросил в тишину:

— Ты знаешь, где сейчас Крисп?

Любая разумная женщина ударила бы меня арфой по голове.

Не было необходимости разыгрывать драму; я видел, что Фауста действительно ничего не знала.

— Нет. Мне хотелось бы знать! Если ты его найдешь, скажешь мне? — умоляла она.

— Нет.

— Я должна его увидеть…

— Ты должна его забыть! Играйте на своей арфе, госпожа!

Госпожа заиграла на своей арфе.

Она все еще играла, и в комнате все еще царила легкая атмосфера, которую незнакомый человек мог бы понять неправильно, когда веселый голос закричал:

— Я сама загляну! — и появилась Елена Юстина.

Я демонстрировал игру на арфе. Лучший способ это сделать — это сидеть на двойном стуле позади твоей ученицы и обхватить ее обеими руками.

— Оо, мило! Не останавливайтесь! — заворковала Елена шутливым тоном, от которого я чуть не задохнулся.

Эмилия Фауста невозмутимо продолжала играть.

День стоял жаркий, поэтому мы с моей ученицей были одеты лишь в несколько складок легкой ткани. Ради своего музыкального образа я всегда носил лавровый венок; он хотел соскользнуть на один глаз, когда я нагибался к своей ученице — как приходится делать любому преподавателю игры на арфе. Елена Юстина основательно укуталась в несколько слоев одежды, хотя она была в довольно странной широкополой шляпе от солнца, напоминавшей кочан капусты. Контраст между нами и ею говорил сам за себя.

Елена облокотилась на мраморный фронтон, величественно выражая неприязнь.

— Я не знала, что ты музыкант, Фалько!

— Я из далекого рода бренчащих и пиликающих самоучек. Но на самом деле, это не мой инструмент.

— Дайка угадаю — ты играешь на свирели? — с сарказмом насмехалась она.

Чувствуя себя брошенной, Эмилия Фауста запиликала свой довольно размеренный вариант неистового Вакхического танца.

Я думал, что девушки хотели посплетничать, поэтому некоторое время подождал, чтобы показать, что это мое собственное решение, и ушел. Я вернулся в свое помещение для слуг и отрывочно прочитал там коекакой материал к завтрашнему уроку Фаусты. Я не мог заниматься, зная, что в доме находилась Елена.

Проголодавшись, я отправился на поиски пищи. Еда здесь была скромной и неинтересной. С другой стороны, она была бесплатной, и если желудок ее принимал, то разрешалось брать, сколько хочешь. Магистрат держал личного врача на случай действительно серьезных последствий.

Я вышел в холл, весело посвистывая, поскольку меня наняли нести в дом музыку. Какаято старая карга со шваброй с потрясенным видом побежала жаловаться на меня Фаусте. Девушки сидели во внутреннем садике; я слышал, как звенели ложки о тарелки со сладким кремом. Для меня места не оказалось. Я решил выйти из дома.

Жизнь не всегда черная. Когда я проходил мимо комнатки для прислуги, горничная Эмилии Фаусты изза занавески вытянула руку и сунула мне записку.

XLV

Я стоял на улице, со слабой улыбкой читая свое письмо.

— У тебя хитрый вид! — проговорила великолепная дочь Камилла Вера за моей спиной.

— Это игра света… — Я поднял плечо, чтобы она не заглядывала через него, а потом скомкал и выбросил записку, словно именно это я и собирался сделать. Я улыбнулся Елене. — Служанка Эмилии Фаусты только что сделала мне предложение, от которого мне придется отказаться.

— О, как не стыдно! — мягко проговорила девушка.

Я взялся большими пальцами себе за пояс и с важным видом медленно пошел прочь, давая ей возможность последовать за мной, если она захочет. Она захотела.

— Я думал, мы чужие; ты можешь оставить меня в покое?

— Не льсти себе, Фалько. Я хотела навестить Руфа…

— Тебе не повезло. Он пользуется своим великолепным аполлонским профилем в суде. Две кражи овец и дело, связанное с клеветой. Мы считаем, что воры действительно виновны, а вот с клеветой — это подстава; племянник истца — адвокат, которому нужно выставить себя в нужном свете…

— Ты как у себя дома! Я бы никогда не подумала, что Эмилия Фауста в твоем вкусе, — посчитала необходимым добавить Елена.

Я шел дальше, спокойно ответив:

— Она слишком тощая. Мне нравятся блондинки… И всегда есть служанка.

— О, ты ее больше не увидишь! — сдавленно засмеялась Елена. — Если Фауста заметит, что ее горничная проявляет инициативу, то ее продадут быстрее, чем ты успеешь вернуться с нашей прогулки.

В колоннаде я подал Елене руку, когда мимо нас проскрипела ручная тележка, нагруженная мрамором.

— Не трать время, Фалько. Эмилия Фауста никогда не обращает внимания на грубых типов с мерзкой ухмылкой. — Она нетерпеливо спрыгнула с тротуара. — Фаусте нравятся только напомаженные аристократы с опилками между ушами.

— Спасибо; я добавлю эфирного масла… — Я прыгнул за ней, повеселев от нашей беседы. — Мне жаль эту девушку…

— Тогда оставь ее в покое! Она ранима; последнее, что ей нужно, это найти тебя с тем нежным взглядом в лживых глазах, притворяющегося, что не можешь держаться от нее подальше…

Теперь мы стояли на углу, глядя друг на друга. Я дернул Елену за прядь ее новых волос.

— Ты побывала в растворе от блох для овец или начинаешь ржаветь?

— Это называется египетский рыжий. Тебе не нравится?

— Если ты счастлива. — Мне он был отвратителен; я надеялся, что она заметит. — Пытаешься произвести на когото впечатление?

— Нет; это часть моей новой жизни.

— А что тебе не нравилось в старой жизни?

— Ты, в основном.

— Я люблю, когда девушки говорят прямо — но не настолько же! Ну, вот и здание суда, — проворчал я. — Я протиснусь вперед и скажу магистрату, что его хочет видеть рыжеволосая египтянка, а затем уйду тешить его сестру своими лидийскими арпеджио!

Елена Юстина вздохнула. Она положила руку на мою, чтобы остановить меня, когда я отвернулся.

— Не беспокой Эмилия Руфа; я пришла к тебе.

Прежде чем повернуться, я подождал, когда Елена отпустит мою руку.

— Ладно. Зачем?

— Трудно сказать. — Беспокойный взгляд в этих красивых, ярких, широко открытых глазах быстро отрезвил меня. — Мне кажется, что коекто, о ком мне не положено знать, околачивается в нашей загородной вилле…

— Изза чего ты так думаешь?

— Мужские голоса, которые слышатся после того, как Марцелл должен был лечь спать, переглядывания среди слуг…

— Это тебя беспокоит? — Елена пожала плечами. Зная ее, я понимал: больше ее раздражало то, что ее вводили в заблуждение. Но это беспокоило меня. Днем я был свободен, так что немедленно предложил: — Ты собираешься возвращаться?

— Я приехала с приказчиком, которому Марцелл дал задание…

— Забудь. Я отвезу тебя.

Как раз этого она и хотела; я прекрасно это знал.

Мы взяли мула приказчика, оставив записку, что я его верну. Я предпочитал, когда мои девушки едут спереди; молодая ягодка настояла сесть сзади. Мул брыкался, но эту ситуацию спровоцировал я, чтобы Елене пришлось обхватить меня за пояс. Как только мы свернули к имению Марцелла, все пошло не так. Я почувствовал, что она забеспокоилась, и уже почти остановился, но прежде, чем успел поднять Елену, она свалилась с мула на бок, стремительно запутавшись в белых юбках вокруг самых длинных ног в Кампании — потом ее стошнило, сильно, через ограду.