Лондон в огне - Эндрю Тэйлор

меня волосы встали дыбом. После первых шести имен я поднял взгляд на Уильямсона:

— Это же…

— Именно. Цареубийцы. Люди, устроившие казнь покойного короля, и их пособники.

И тогда я понял, почему господин Уильямсон решил показать мне этот список в саду, вдали от посторонних глаз. Шесть лет назад после Реставрации монархии парламент принял Акт о забвении и возмещении ущерба: необходимая мера, призванная исцелить раны, нанесенные длительной Гражданской войной. Тем, кто с оружием в руках выступил против короля и его отца, было даровано полное помилование. Единственным исключением стали цареубийцы и их пособники, а также несколько человек, чьи преступления против Короны сочли непростительными.

Я заглянул в конец списка. Примечания рядом с именами сообщали о судьбе этих людей. «Ум.» — ныне покойные цареубийцы: им посчастливилось больше всего. «В бегах» — те, кто уцелел и скрылся от закона: они живут в постоянном страхе, боясь, что их настигнут агенты короля. Другие в тюрьме, некоторые даже получили помилование. А остальные…

— Те, чьи имена зачеркнуты, казнены или убиты, — пояснил Уильямсон. — Читайте дальше.

Я перевернул страницу. Список продолжался и на другой стороне. Мой взгляд остановился на одном из последних имен:

Томас Ловетт — в бегах

— Сама Кэтрин Ловетт ни в чем предосудительном не замечена, иначе сэр Дензил не обручился бы с ней. — Уильямсон кашлянул. — Когда отец этой девушки бежал за границу, его имущество и земли, включая дом и мастерскую на Боу-лейн, конфисковали. Но по моим сведениям, юная леди сама по себе является наследницей родных по материнской линии, так что у нее все еще есть собственное состояние.

— Но, сэр, зачем вы мне об этом рассказываете? — спросил я.

— Вы должны понимать: тут дело посерьезнее, чем убийство слуги. Да и мелким сторонником Пятой монархии, выловленным из Флит-Дич, оно тоже не ограничивается. Племянница Генри Олдерли — дочь цареубийцы, избежавшего поимки. Вы должны действовать крайне осторожно, Марвуд. И не только вы, а все мы. Понимаете?

Я и впрямь многое понял. Во-первых, господин Уильямсон напуган. А во-вторых, возможно, он более добрый человек, чем я о нем думал.

Глава 22

Воскресным утром я нанял лодку, доплыл до лестницы на Чаринг-Кросс, а потом отправился в Савой и пообедал у Ньюкомбов. Хозяйка прекрасно меня накормила, и я выпил больше вина, чем следовало. Без сомнения, она хотела расположить меня к себе и к своему мужу. Я неплохо относился к господину Ньюкомбу, однако с его супругой оставался настороже: от внимания этой темноволосой женщины с цепким взглядом ничто не ускользало. Со мной она была само очарование, однако со слугами говорила резко и постоянно одергивала детей.

После обеда супруги показали мне две комнаты на втором этаже. Обе оказались тесны и выходили окнами на улицу, ведущую во двор с водокачкой. Однако в комнатах царила чистота, и они были свободны. К тому же у нас с отцом появятся отдельные спальни, а этого я страстно желал. Шум печатного станка в мастерской на первом этаже отпугнет многих съемщиков, но моего старика только порадуют знакомые звуки. К тому же за обедом я узнал, что госпожа Ньюкомб несколько лет ухаживала за своим покойным батюшкой и привыкла к старческим причудам. А решающее преимущество заключалось в том, что дом стоял в достаточно укромном месте и при этом находился в удобной близости и от Уайтхолла, и от Сити.

Я тут же дал свое согласие. Ньюкомбам уже известна история моего отца, а значит, от них не придется ничего скрывать. Нетвердой походкой шагая по Стрэнду, я думал о том, что моя удача, похоже, сменила гнев на милость.

Повернув на восток, я направился к закопченным развалинам собора Святого Павла и городу-пепелищу.

Колыбельный переулок узкий, но прямой, он пролегает к востоку от Колмен-стрит и ведет к монастырю Остин-Фрайерс и Брод-стрит. Западная часть переулка была засыпана пеплом и завалена обломками: камни валялись даже на дороге, посреди которой тянулась забитая водосточная канава.

Я осторожно пробирался вперед, закрыв нос плащом. Я опаздывал. Дорога заняла больше времени, чем я рассчитывал: улицы до сих пор были завалены всем подряд. Теперь я жалел, что задержался у Ньюкомбов.

Струйки дыма от мелких очагов пожара, тлевших под развалинами, смешивались с туманной дымкой дождевых капель и угольным смогом, висевшим над большей частью Лондона еще до Пожара.

Развалины уступили место разномастным домам и мастерским, жавшимся друг к другу по обе стороны Колыбельного переулка. Нужный мне дом располагался слева, в самом конце. Узкое здание поднималось вверх на пять этажей, самый верхний выпячивался вперед и нависал над мостовой. Было непохоже, чтобы здесь работала какая-нибудь мастерская или лавка, и снаружи трудно было понять, кто здесь обитает. Но окна сияли чистотой, а слой побелки на фронтоне обновили после Пожара. Дом выглядел ухоженным, в то время как о большинстве уцелевших зданий в Сити нельзя было сказать того же.

Старуха с закрытыми глазами и лицом цвета грязного мела сидела на корточках у двери на противоположной стороне переулка — судя по протянутой руке, она просила милостыню. Я бросил ей на ладонь пенни. Глаза тут же открылись. Пальцы сомкнулись на монете, и старуха мгновенно спрятала ее под грязным плащом.

— Благослови вас Господь, сэр, — вполголоса произнесла она.

— Кто здесь живет? Вот в этом высоком старом доме?

Она вскинула голову. Один глаз был скрыт за серой пленкой.

— Квинси, господин. — Она снова вытянула освободившуюся руку ладонью вверх.

Я дал нищенке второе пенни.

— Значит, господин Квинси?

— Покойный старик давно на кладбище. Но дом все равно называют домом Квинси.

— Кто здесь живет теперь?

— То одни, то другие.

Веки опустились, и я понял, что больше ничего от нее не добьюсь. Перепрыгнув через желоб на другую сторону переулка, я постучал в дверь высокого дома. Мне открыли почти сразу же. Я еще не успел объяснить, кто я и по какому делу пришел, а лакей уже впустил меня внутрь.

Внутреннее убранство настолько отличалось от внешнего вида дома, что этот контраст застиг меня врасплох. Холл оказался просторным и пропорциональным. Часы отсчитывали секунды. Мраморные плиты у меня под ногами напоминали черно-белые клетки шахматной доски.

Вошел еще один слуга и с поклоном пригласил меня следовать за ним. Это был высокий