Смерть приятелям, или Запоздалая расплата - Игорь Владимирович Москвин

семьдесят пятом дни свои завершил?

— Точно так, но с одной поправочкой: не в семьдесят пятом, а семьдесят седьмом, на Покров. В одночасье: вышел на улицу, глотнул свежего воздуха — и с крыльца вниз. Тогда же и похоронили нашего Льва Андреевича.

— Вы сказали, дочь Надежда Павловна воспитывала?

— Когда ж я про дочерей-то? Все дочери по малолетству в землю сошли. Первая, так та и месяца не прожила, вторая полгода, а третья… Извините, но так время бежит, что не успеваешь отследить.

— Значит, только одного сына Надежда Павловна сподобилась в люди вывести?

— Скажете тоже, «в люди», — хмыкнул управляющий имением, плечи его затряслись. Лунащуку показалось, что от смеха, но, присмотревшись к лицу Льва Борисовича, он заметил, что у того из уголков глаз показались крупные капли. Потом управляющий отвернулся и тайком попытался смахнуть слёзы.

— Не понимаю, — Михаил Александрович старался не смотреть на управляющего, — что не так с сыном? Кстати, как его звали?

— Почему «звали»? — Лев Борисович подался вперёд. — Он что, тоже… как Николай Иванович?

— А что Николай Иванович?

— Вы же сами сказали, что убили его.

— Ах, это… — Лунащук почувствовал, что краснеет, — для вас же это не новость?

— Но я думал, что Николай Иванович от болезни, а оно вот как вышло.

— Н-да, жизнь непредсказуема и преподносит нам иной раз такие подарки, что только и успевай уворачиваться.

— Хорошо, что Надежда Павловна до такого не дожила. Она, хотя женщина была строгая, но в душе… Таких поискать, а этот гадёныш… — и управляющий с ненавистью выдохнул: — это он её в могилу свёл!

— Что он такого умудрился сделать?

— Надежда Павловна недаром его наследства лишила и отписала Николаю Ивановичу.

— Так почему?

— Баловала хозяйка сына, боялась, чтобы раньше срока в могилу не сошёл. Вот он и вырос барчуком, не знающим ни в чём отказа. Всё для него самое лучшее, денег Надежда Павловна не жалела, а он… Я толком-то не знаю, с чего началось, но рос Павел мальчиком неуправляемым. Всё ждали, что перебесится с возрастом. Но не вышло, пошёл он по кривой дорожке. Вначале организовал шайку из малолетних крестьянских детей и порядки завёл железные. Это потом выяснилось, что они не только грабежом на дорогах занимались, но и насильничали над девками да молодыми бабами. А чтоб их никто не опознал, так они маски на себя напяливали, и разговоров не вели.

— Неужели он… как его там?..

— Павел Львович, — подсказал управляющий.

— Неужели Павел Львович таким на дорогах промышлял? Ведь, как я понимаю, ему не было ни в чём отказа?

— Вы не верите, а каково матери было? Она-то в нём души не чаяла — и вдруг как обухом по голове: сын не только вор, но насильник и убийца. У кого хочешь голова кругом пойдёт, не только у любящей матери. — Управляющий прикусил губу, потом посмотрел на петербургского чиновника и добавил: — я б такого сына собственными руками… — и протянул руки над столом. — Жалко мне было Надежду Павловну, по чести говоря, жалко. Один-единственный сын, да и тот — прирождённый преступник.

— Какова его дальнейшая судьба?

— Не могу сказать, — с некоторым подозрением во взгляде управляющий посмотрел в глаза Лунащуку. — Вот, значит, вы по чью душу к нам пожаловали. А я-то… Павел Львович осуждён был в каторжные работы, но до места не доехал, сбежал. Но здесь более не появлялся, это я могу вам точно сказать. Никогда при жизни Надежды Павловны не появлялся.

— А после?

— Со мной не встречался, если вы об этом. Может быть, дружков своих навещал, хотя не думаю. Они все до сих пор тачки таскают где-то в Сибири. О деле Павла Львовича вы бы поговорили с нашим Василием Ивановичем.

— С каким Василием Ивановичем?

— Ну, с нашим становым приставом Соколовским, он принимал участие в задержании шайки. Тогда он нынешнюю должность свою ещё не занимал, но должен многое знать.

— Где расположена квартира Василия Ивановича?

— В селе Караулове, это в верстах пятнадцати от нас. Я вам кучера с экипажем отряжу, он вас мигом домчит.

— Благодарю, Лев Борисыч. Скажите, когда Надежда Павловна написала духовное завещание?

— Так сразу же после побега Павла Львовича. Я же говорил, что Надежда Павловна до последнего не верила в виновность сына, утверждала, что оговорили его завистники. Не верила и показаниям самого Павла Львовича, хотя судебный следователь, в нарушение всех должностных полномочий, ей предоставил их для чтения. Но когда он сбежал, что-то в ней надломилось, перестала о нём вспоминать, словно его на свете не стало, только хозяйством и занималась — и поверите, увеличила капитал в три раза!

— Значит, в году девяносто первом или втором завещание составила?

— Точно так.

— А почему на имя Власова?

— Так он единственный живой наследник был в то время, да и никогда о нём плохого Надежда Павловна не слыхивала.

— Понятно. А сам Николай Иванович знал о привалившем ему богатстве?

— До последнего дня, думаю, не знал.

— Скажите, Лев Борисович, завещание писано нотариусом или самой Надеждой Павловной?

— Хозяйкой.

— И кто ставил под ним подписи?

— Я присутствовал, батюшка наш, отец Иоанн, и дворецкий Михаил.

— Могу я с ними поговорить?

— Увы, Михаил утонул года три тому…

— После смерти Надежды Павловны?

— Через неделю.

— А отец Иоанн?

— Тот в одночасье слёг и помер.

— Отчего?

— Не помню я, но доктор говорил, что от удара, как его…

— Апоплексического? — подсказал Лунащук.

— Совершенно верно.

— Понятно. Значит, теперь остались только вы?

— Получается, что так.

— Скажите, Надежда Павловна сама решила сделать наследником Николая Ивановича?

— Сама.

— Никто ей не подсказывал, и она Власова до той поры не знала?

— Ну…

— Лев Борисович, — укоризненно протянул чиновник для поручений.

— Она сперва справки навела о житье-бытье Николая Ивановича, а уж потом решение приняла.

— Понимаю.

— Вы когда хотите выехать? Завтра?

Михаил Александрович с улыбкой взглянул на управляющего.

— Какое там завтра! Вот отобедаем, и поеду, служба, понимаете ли, служба.

Лев Борисович распорядился приготовить экипаж. Сам гостя провожать не стал, попрощались здесь же, в столовой. Когда петербургский гость шёл к выходу, к нему приблизилась женщина, которая прислуживала за столом.

Лунащук вспомнил, что её зовут Прасковьей.

— Барин, — произнесла она почти шёпотом и огляделась, видимо, опасаясь, как бы никто из своих не приметил.

— Вы про Павла Львовича интерес имели, так вот, — быстро заговорила она, — года три тому, перед тем, как Надежда Павловна душу Богу отдала, — женщина перекрестилась, — появлялся он в наших краях. Худой, как коломенская верста, бородка такая куцая, впрямь, как у наших козлов, покрутился здесь с день или два и сгинул снову.