Вендиго - Эстель Фэй

бойниц. Внизу прилив полностью закрыл проход. Солдаты толпились на лестнице, ведущей к башне, уже облизанной морской пеной. Небо в сумерках становилось серо-голубым. Вдали волны пропахивали океан и спадали, не достигнув пляжа.

– Прикажите им войти, лейтенант, – повелел маркиз. – А затем пусть они забаррикадируют дверь. Там внизу они что-нибудь найдут.

Жан бросился на первый этаж. Голос старого дворянина за его спиной прозвучал как удар хлыста.

– Разместите своих людей, а затем возвращайтесь сюда, лейтенант. Один. Не забывайте, я слежу за вами.

Позже, когда отряд расположился внизу на ночь, Жан со смешанными чувствами вернулся в кабинет старого аристократа. Он организовал дежурство, хотя в душе понимал, что изможденные и голодные бойцы вряд ли смогут сохранять бдительность. Впрочем, в этом не было необходимости: этой ночью ничто и никто не сможет проникнуть в башню или покинуть ее. Достаточно, чтобы Жан присматривал за маркизом, и тогда все будут в безопасности. По крайней мере до тех пор, пока буря не обрушит здание. И лейтенант, и его солдаты испытывали некоторое беспокойство по этому поводу.

Сначала он колебался, стоит ли возвращаться наверх, но затем любопытство взяло верх. И еще некий прагматизм: оттуда будет легче следить за стариком. «За нашим пленником», – тут же поправил себя Жан. Потому что технически, когда на первом этаже расположился вооруженный отряд, этот «бывший» действительно находился в их власти. И все же… И все же Жан не мог избавиться от неприятного ощущения, будто это они, солдаты Революции, находятся здесь в заточении.

Вердье не был наивен. Он подозревал, что маркиз специально всё подстроил так, чтобы «синие» застряли здесь до рассвета. Но с какой целью? Даже если бы он дождался подкрепления, «синие» успели бы застрелить его раз двадцать, прежде чем до него добрались освободители. К тому же де Салер заверил Жана, что не ждет никакой помощи. И хотя это могло показаться неразумным, Жан был убежден, что здесь старик сказал правду.

Именно потому молодого лейтенанта так манил луч света, выбивавшийся из-под двери там, на верхнем этаже. Ему хотелось узнать, ради чего они здесь оказались. Несколько бойцов попытались остановить Жана, но не слишком настойчиво – им просто не хватило сил.

Когда Жан вернулся в кабинет, маркиз поставил разогревать на печку трехногий кофейник. Пистолет, заткнутый за пояс, отчетливо просматривался под полами довольно широкой куртки. Едва лейтенант вошел, маркиз указал тростью на штору.

– Если хотите… Закройте сзади ставню.

Без лишних вопросов Жан отодвинул бархатное полотнище. Его лицо тут же обжег холод. В царившем снаружи хаосе лишь пенные гребни отличали волны от небосклона. Валы накатывались и разбивались о подножие башни. Брызги долетали через окно. Жан поспешно закрыл ставню, с трудом задвинув щеколду, и отпрянул от окна. Его пульс забился сильнее. В те дни, когда бушевал океан, Жан обычно находился где-то в глубине суши. Он решительно не понимал, что толкает людей выходить в море. Кроме бедности, конечно. К этому всё всегда сводится. Лейтенант попытался восстановить дыхание. Голос маркиза за спиной заставил его вздрогнуть.

– Вы их услышали?

Жан обернулся:

– Услышал кого?

– Вы побледнели, мне показалось, что в этом причина. Колокола и крики тонущих… Они до сих пор иногда доносятся в такие штормовые ночи, как сегодня.

Жан покачал головой. Маркиз закинул в кипящую воду две ложки кофе. Новый аромат смешался с запахами йода и соли, пыли и затхлости башни. Аромат, который Жан часто вдыхал на улицах Парижа около «Прокопа»[9]. Хотя ему самому никогда не доводилось пить кофе.

Маркиз размешал жидкость и продолжил так непринужденно, будто беседовал в столице на философские темы:

– Когда-то здесь был целый замок. Деревня, церковь. Задолго до наших времен. Океан всё смыл.

Жан фыркнул, словно пытаясь избавиться от брызг, осевших на коже. Он не выносил бури. Ненавидел сказки и легенды, которые рождались здесь почти в каждом уголке побережья. Он прислонился к стене. Холод камня проникал сквозь бархат драпировки, сквозь многослойную униформу и добирался до костей. И всё же лейтенант стоял неподвижно. Холод держал его в боевой готовности.

Маркиз приготовил две чашки кофе и сильно удивил Жана, предложив ему этот горячий напиток.

– Я думал, вы собирались меня напоить, – произнес Вердье, отходя от стены.

– Я хочу поговорить, – напомнил маркиз. – Будет намного интереснее, если вы не заснете. Держите, – добавил он, протягивая чашку.

Жан принял угощение и согласился сесть в довольно низкое кресло. Маркиз же вернулся за письменный стол и снова положил перед собой пистолет. Абсурдность ситуации вопреки воле Жана обезоруживала его. Он позволил вовлечь себя в игру, поддался атмосфере салона, перенесенной в старую башню. Согревая сложенные руки о фарфор чашки, он заметил, что она невероятно тонкая, с серебряными прожилками и местами почти прозрачная. Маркиз отодвинул стул, и его изуродованное лицо растворилось во тьме. Казалось, слова, которые он произносит, выплывают из темноты.

– Прошлое выходит на поверхность с наступлением ночи, с наплывом волн. Иногда по утрам в песке можно обнаружить углубления в форме тел мужчин и женщин, добравшихся до берега. Возможно, вы увидите это завтра. Пейте, а то остынет.

Жан быстро сделал то, что ему велели. Теплый напиток, хотя и горчил сверх ожидания, все же показался ему довольно приятным. Взбодрившись, Жан спросил:

– О чем вы хотите поговорить?

Маркиз глубоко вздохнул и только потом ответил:

– Я обманул вас. Или, вернее, заключил нечестную сделку.

Жан напрягся. Маркиз быстро успокоил его:

– О, не волнуйтесь. Я вовсе не собираюсь убегать. Как бы я это сделал, даже если бы захотел?

На сей раз Жан задумался, обо всех ли странностях аристократа сообщили ему доверенные люди с побережья? В полной ли мере Жюстиньен де Салер владеет своим разумом? Жан украдкой оглядел комнату. Если старый аристократ вступит в бой чести, где можно будет укрыться? Стоит ли позвать своих людей? Но нет, это глупо, маркиз не собирается сейчас в него стрелять…

– Вы не отправите меня в Нантский суд, – продолжал Жюстиньен, по-прежнему очень спокойный. – Вы не перерубите мне шею через несколько дней или недель, представив меня на потеху толпе.

– Я не понимаю…

Жан дорого бы отдал в тот момент, чтобы рассмотреть хотя бы глаза и позу своего собеседника. Но он видел только его руки, длинные костлявые пальцы, сжимающие дымящийся кофе и напоминающие когти очень древнего животного, одного из тех каменных сказочных драконов. И только голос, один лишь голос все еще связывал его с человеческим сообществом.

– Моя смерть идет издалека, – продолжил он, прежде чем поставил чашку.

Он