Как Лыков не стал генералом - Николай Свечин

а князь с дамой уже выходят, сердитые и друг друга бранят…

– Вчера?

– Так точно.

– И после этого ее убили… – проговорил вполголоса титулярный советник.

– Что за офицер? Был ли раньше? В каком чине и какого рода войска? – опять взялся за карандаш Путилин.

– Не могу знать, ваше превосходительство. Штаны синие, значит, кавалерист? Чин… Вроде бы поручик. Три звездочки у него. Раньше никогда у нас не был.

– Шифровку полка на погонах не рассмотрел?

– Не успел, уж больно шибко тот бежал.

Иван Дмитриевич покосился на коридорного и спросил вдруг:

– А ты точно итальянец?

– Дед мой был итальянец, а я уж, считай, русак. Это вы насчет «шибко»?

– Угу. Но продолжай, братец, все интереснее делается твой рассказ.

– Да уж конец, – развел руками коридорный. – Нечего больше рассказывать. Великий князь с Каролиной уехали, я пошел номер прибирать. Даже бутылку открыть не успели… Спугнул их офицер.

Сыщики еще порасспрашивали осведа, но тот ничего больше не добавил, а только начал повторяться. Путилин приказал Шереметевскому:

– Давай сюда хозяина номеров. Рысью!

Через час чиновник для поручений привел жовиального мужчину с ухоженной бородкой а-ля Наполеон Третий. Тот пытался держаться солидно и одновременно приветливо:

– Ваше превосходительство, какая честь для меня! Газеты полны рассказами о ваших чудесных подвигах.

Иван Дмитриевич этого тона не принял и быстро поставил хозяина меблирашек на место. Он заявил жестко: или выкладываете все, что знаете про убитую женщину и ее клиентов, или вышлю из столицы! И про Игната Корнетова не забудьте.

Донато сник и какое-то время молчал. Потом выдохнул:

– Боязно. Там такие имена…

Путилин заверил свидетеля:

– Против великого князя я не пойду, да и никто не пойдет. Но рассказать надо. Без протокола.

– Ежели без протокола, то дело было так…

И Донато стал давать показания.

Отношения с лжекупцом Корнетовым он выстроил уже лет пять тому назад. Игнат Власович занимал на рынке любовных услуг столицы уникальное положение. Он привозил сюда девиц и женщин легкого поведения, но, так сказать, первого сорта. Молодые, красивые, ухоженные, эти дамы могли сойти за порядочных, с такой и в театре показаться не стыдно было. Некоторые даже знали языки. Между собой Донато и Корнетов называли их «гувернантками», ставя это слово в кавычки.

– А почему именно гувернантки? – заинтересовался главный сыщик.

– Так уж пошло, не вспомню почему, – ответил сводник. – Может, самая первая из них была ею по паспорту? Тут важен типаж: чистая, дорогая, с кем попало не пойдет. Но в ремесле сведущая!

– Каролина была из них?

– Покойница? Да, ее прислал Игнат Власович. Приехала из Москвы впервые. И сразу поймала великого князя! Вот ловкачка…

Где и как это случилось, Донато не знал. Барышня три дня ходила на охоту и возвращалась с мелкой добычей. Согласно уговора, она отдавала хозяину номеров десятую часть заработка, и суммы были невелики. Наконец «гувернантка» отправилась в Царское Село, и там ей улыбнулась удача. Великий князь, генерал-майор, командир гвардейского полка! Денег куры не клюют. И холостой, можно особо не прятаться.

– А что за скандал вышел вчера с этой парочкой?

– Об этом вам лучше расспросить коридорного Компорези. Я не видел и не слышал. Знаю от него лишь, что какой-то офицер проник в номер, где они миловались, и нагрубил так, что князь с барышней тут же уехали.

Дальше беседа протекала в спокойном тоне. Сводник продиктовал перечень своих клиентов – явно не всех, а только тех, кого решился выдать полиции. Давить на него Путилин счел излишним; сначала надо было разобраться с убийством.

Он решил ковать железо, пока горячо, и, хотя была уже ночь, велел Шереметевскому доставить угольного торговца. И опять не в служебный кабинет, а на квартиру. Нюх подсказывал опытному бюрократу, что дело с душком, и лучше пока вести его приватно. Труп не спрячешь, о нем доложено градоначальнику. А вот от дознания хорошо бы избавиться. У Ивана Дмитриевича уже и идея появилась, как ему увильнуть в сторону.

Но допросить Корнетова ему не удалось. Шереметевский явился в контору поставщика «гувернанток» и нашел там два трупа: кассира и самого хозяина. Оба были убиты ударами ножа в сердце, весьма профессионально. Трупы были еще теплые…

Утром в кабинете министра внутренних дел графа Толстого собрались важные люди. Дмитрий Андреевич приходил на службу раньше всех в столице – в семь он уже работал за письменным столом, на котором никогда не оставлял ни одной бумаги (это было предметом особой гордости министра). Здоровье Толстого угасало, он все больше и больше напоминал живой труп. Граф давно никуда не ездил, посылая вместо себя одного из трех своих товарищей[8]. И даже генерал-губернаторам приходилось месяцами ждать, когда министр их примет. Чувствуя, что времени ему отпущено мало, он занимался лишь теми вопросами, которые интересовали государя. А еще теми, что касались августейшей семьи. Теперь был как раз такой вопрос.

На совещании присутствовали товарищ министра Плеве, директор Департамента полиции Дурново и градоначальник Петербурга Грессер. Именно градоначальник сделал доклад о происшествии, повлекшем уже три убийства, и о важных лицах, в нем замешанных. После чего сказал:

– Путилин просит забрать у него дело и передать в Департамент полиции. Старика можно понять, хватит с него нервотрепки из-за бугров.

Министр скривился:

– Да уж. Прославились на весь свет, нечего сказать.

Он взял лежавшую перед ним французскую газету:

– Вот что пишут в Париже. «Монд» сообщает, что к ним приехал «le grand duc Serge avec sa maîtresse monsier tel». Каково?

– Что, простите? – не понял градоначальник.

Плеве перевел ему:

– «В Париж приехал великий князь Сергей со своей любовницей господином таким-то».

– М-да… А кто этот, хм, мужчина-женщина?

– Адъютант великого князя Мартынов.

Дурново почуял неладное и запротестовал:

– Если хотите переложить тройное убийство на меня, то это плохая идея. Департамент перегружен. Никак не отойдем от «второго первого марта»[9].

Толстой желчно парировал:

– Там процесс политический, а тут уголовщина.

– Дмитрий Андреевич! Людей нет, вот ей-богу не знаю, кому поручить!

Плеве не удержался и хмыкнул:

– А Благово?

Министр и градоначальник хором поддержали:

– Точно, Благово!

Директор возразил:

– Павел Афанасьевич нездоров, и уже, что называется, навсегда. Собирается покинуть службу. Никак не отойдет от ранения, полученного на германских водах.

– Лыков ему поможет, – продолжил настаивать Плеве. Его энергично поддержал министр:

– Дело деликатное, и Благово как раз для него подходит. Он человек из высшего света, лично знаком государю. Лыков тоже не лаптем щи хлебает – камер-юнкер все-таки. И по жене вхож на самый верх.

Грессер со своей стороны приналег:

– А мы ему будем содействовать, негласно.

И Дурново сдался. Но именно он через минуту задал самый важный вопрос:

– А кто будет допрашивать августейшего лейб-гусара?

Тут все сникли. Грессер уткнулся взглядом в стену, показывая, что его теперь это не касается. Первым нашелся многоумный Плеве:

– Пусть сыщики начнут с дознания убийства купца и его кассира. Словно бы тут обычное преступление. Смерть девицы, возможно, никак с ним и не связана; пускай дознают ее параллельно, со всеми мерами предосторожности и без огласки. А там видно будет. И, Петр Николаевич, обяжите Благово ежедневно докладывать вам лично. Держите на первом плане. Я тоже стану приглядывать.

На том и порешили. Генерал Грессер уходил довольный – с него сняли столь щекотливое дело. Толстой, наоборот, хмурился. Все, что было связано с великими князьями, могло сильно ударить по голове… Хотя его фонды перед государем стояли высоко, опасность оставалась. Жалует царь, да не жалует псарь…

Плеве сохранял невозмутимый вид, но в душе был, кажется, доволен принятым решением. Если ухватить судьбу за бороду, можно и взлететь. А в случае неудачи ответит за нее Благово.

Острее всех переживал новость Дурново. На Рождество он получил чин тайного советника, догнав своего предшественника Плеве в Табели о рангах. Сорок шесть лет – и уже в третьем классе! Но Вячеслав Константинович еще и сенатор, и товарищ министра. Очевидно, что он далеко пойдет,