Смерть куртизанки - Данила Комастри Монтанари

Аврелий бросился к ней. «Только бы не ударилась головой!» — подумал он, даже позабыв об опасности, которая грозила ему самому. Тело девочки казалось безжизненным, когда он, дрожа от волнения, подхватил её на руки, и тут вдруг понял, что жизнь маленькой рабыни очень важна для него, и не только потому, что Псека — единственная надежда избавиться от подозрений.

Он по-отечески заботливо прижал к груди её беспомощное, трогательное в своей неподвижности тело.

— Псека! — воскликнул он, и слёзы навернулись ему на глаза, которые слишком давно уже оставались сухими.

Девочка вздрогнула и в испуге принялась с неожиданной силой вырываться из его рук. Аврелий испытал огромное облегчение и с живой, рвущейся из его рук девочкой поспешил в комнату Кастора.

— Проснись, проклятый пьяница! — шепнул он греку.

Кастор, вскочив с постели, хотел было возмутиться, но властный жест господина остановил его. Аврелий стоял в дверях, крепко держа в руках Псеку, которая по-прежнему вырывалась.

— Убили Квинтилия! Обвинят меня! — прошептал он, передавая рабыню греку, и тот сразу же подхватил её.

— Меня завлекли в рошу у храма Эскулапия, чтобы я нашёл там его труп.

— Тебя завлекли туда… Но кто? — удивился Кастор.

— Не знаю, но готов спорить, что тот, кто придумал эту шутку, знал, что отряд преторианской гвардии определённо застанет меня возле ещё тёплого трупа Квинтилия. И только бросившись в Тибр, я избежал ареста.

— Считай — повезло! А ведь всё могло окончиться огромной бедой. Шла бы речь о какой-нибудь распутнице, а тут — римский гражданин.

— Но это ещё не всё, я уверен. Слишком много людей видело, как я бежал по мосту. Мой паланкин столкнулся с повозкой, и весь Овощной рынок знает, что я там был. Сделают выводы…

— Не скажи. Овощной рынок далеко от острова, — попробовал успокоить его Кастор.

— Кто бы ни был убийца, если он захочет приписать преступление мне, на этом не остановится. Сегодня ничего не стоит найти в Риме лжесвидетелей, надо лишь хорошо заплатить.

— А ты заплати им больше, патрон! — посоветовал грек, протирая ушибленный висок Псеки.

— Я понимаю, Кастор, что сильно рискую, и вижу только один способ избежать беды: нужно как можно быстрее найти настоящего убийцу. И не думаю, что у меня остаётся для этого достаточно времени.

Аврелий помолчал, и лицо его обрело не свойственное ему выражение глубокой задумчивости.

— У меня есть ещё кое-какие друзья. Пойди позови Сервилия и расскажи ему всё. Попроси узнать, не оповестила ли уже всех какая-нибудь добрая душа о трупе на острове. Скажи, чтобы внимательно слушал все новости, всё, что говорят люди. Убит римский гражданин, и если в этом обвинят меня, то мне останется лишь несколько дней, чтобы написать завещание, попрощаться с друзьями и достойным образом вскрыть себе вены.

— Но, мой господин, ведь должен быть суд, — возразил Кастор.

— Суд? Чтобы моих слуг пытали и заставили в мучениях признать, будто слышали, как я планировал убийство? Нет, Кастор, об этом не может быть и речи. Меня всё равно осудили бы, и в таком случае я не смог бы даже распорядиться своим состоянием, оставить его, кому захочу.

Во время всего этого разговора Псека стояла в углу. В её огромных, немного навыкате глазах теперь не было страха, а отражалось только сочувствие.

Аврелий посмотрел на неё, он не сомневался, что она не упустила ни одного слова из разговора. Он подошёл к ней и хотел приласкать, но девочка резко отстранилась.

Если бы только она доверилась ему! Но сколько времени нужно, чтобы это замученное существо обрело веру в людей? Аврелий думал поговорить с Псекой, хотел услышать от неё хоть что-нибудь, хотя бы намёк, который поможет ему.

Он подыскивал нужные слова, чтобы расшевелить её, и даже подумал, может, пригрозить, но потом понял: это бесполезно.

«После того, как она увидела кровь на моей одежде, она не произнесёт больше ни слова, даже если придётся умереть!»

И он промолчал, печально покачав головой.

XV

СЕДЬМОЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ИЮЛЬСКИМИ ИДАМИ

После короткого тревожного сна Аврелий проснулся усталый, обуреваемый тысячами мрачных мыслей. Амурчики из слоновой кости на потолке словно потешались над ним в своём олимпийском спокойствии: вот он тут, этот Аврелий, патриций, благородный, образованный, циничный Аврелий со своим неизменным чувством собственного превосходства!

Вот он, хитрый сенатор, которого подставили самым банальным, едва ли не обидным образом, вынужденный ожидать, когда обвинят в убийстве из-за того, что снова ввязался в дело, которое его никак не касалось.

На этот раз судьба сыграла с ним дурацкую штуку, вынуждая заплатить, возможно, жизнью за интерес к красивой распутнице, за сочувствие к несчастной прачке, но прежде всего за нездоровое любопытство, которое постоянно заставляло его совать нос в чужие дела.

Но может быть, рассуждал Аврелий, не за это он расплачивается, а, скорее, за свою чрезмерную самоуверенность, за убеждённость, будто пользуется особого рода благосклонностью судьбы, благодаря которой не знал обычной судьбы смертных — их страхов, разочарований и нередко поражений.

Его счастливая звезда предала его, и боги, прежде слишком великодушные, теперь сделались его противниками. Аврелий заметил, что поддался одному из тех приступов жалости к самому себе, какие терпеть не мог у других, и постарался избавиться от этого чувства.

Он стал думать о другом. Однако персонажи этой комедии — или фарса? — в котором он принимал участие, упрямо вставали перед глазами, и прежде всего прекрасное, нежное лицо Лоллии Антонины. Ему хотелось бы сейчас увидеть её в своей спальне и забыть в её объятиях о неопределённости завтрашнего дня.

Он не услышал стука в дверь: в комнату заглянул Парис и, вкрадчиво извинившись, привлёк его внимание:

— У входа два императорских посланца из министерства юстиции, господин.

«Alea iacta est! — Жребий брошен!» — подумал Аврелий и поднялся. Итак, всё кончено. Он ошибся, полагая, что времени у него больше. Опять глупо ошибся. И всё же он гордо выпрямился, расправил плечи и решительно направился в вестибюль, где его ожидали курьеры из суда.

— Публий Аврелий Стаций, ave, — бесстрастным голосом произнёс посланец. — Повестка из суда. Ты призван ответить за убийство Марка Квинтилия Джеллия, римского гражданина. Судебное заседание состоится послезавтра во Дворце. — И, вручив Аврелию небольшой свиток, сухо, по-военному попрощался.

Пока курьеры, уважительно кланяясь, пятились к выходу, Аврелий взломал печать.

«Надо же, оказывается, привратник сегодня утром не спал!» — подумал он.

Бывает, что в особенно трудную минуту человек вдруг почему-то