Игла смерти - Валерий Георгиевич Шарапов

продумал комбинацию по выяснению длинной цепочки поступления препарата до потребителя. И за пару недель стал обладателем ценнейшей информации: кто и где добывает препарат, как и кем он переправляется в Москву, в каких притонах Лёва его реализует. Еще неделя ушла на разработку операции по ликвидации всех звеньев цепочки. И вот дело сделано. Сильвестр лежит на дне в двух километрах от берега. Его сынок со сторожем Степаном притоплены в яме под ветвями ивы. Упрямцу Северному перерезали глотку в его же притоне неподалеку от вонючей Яузы. Там же ударом ножа убит и местный смотритель притона. Та шелупонь, что осталась без вожаков в Великом Новгороде и в Москве, дезорганизована и помешать великим планам не отважится.

Махнув очередную порцию самогона, Лоскутов сделался серьезным.

– И все-таки местечко для бивака от греха подальше надо бы сменить.

Анатолий поддержал идею:

– Это правильно. От греха… покуда гости из местных не наведались.

– Мы пока следили за людьми Сильвестра, отыскали ладную полянку на берегу в паре верст отсюда, – он махнул рукой на северо-восток.

– Дело говоришь, – согласился Колька Суриков. – Там поспокойнее будет.

Лоскут поглядел на Кольку и сказал:

– А ты, Конь, мылься в дорогу. Разобьем в другом месте лагерь, и двигай в путь. Пан останется доволен уловом – целую сумку марафета повезешь.

– Как скажешь. Чего на словах передать?

– Передай, пусть еще двоих подошлет для охраны. С собой их прихватишь. Одного Луки, – кивнул он на Лазаря Прокоповича, – маловато.

Все роли в деле были заранее распределены. Двадцатилетний Лука охраняет бивак и занимается хозяйством; у него это справно получается. Конь переправляет поездом в столицу добычу. Лоскут старший, он ежедневно отвозит на лодке к затонувшему самолету Анатолия. Ну а тот достает из чрева грузовой кабины драгоценный препарат с надписью под слоем парафина «Pharma Fausto-Rindon».

Отобедав, все дружно отправились искать место под новый лагерь. Анатолий с Лукой погрузились в лодку и поплыли на ней вдоль берега на северо-восток. Лоскут с Конем покидали вещички в оставшуюся от Сильвестра «эмку». Конь пошел впереди, отыскивая приемлемую дорогу меж деревьев и кустарника, Лоскут матерился сквозь зубы и ворочал рулем на шоферском месте. Он сильно сомневался, нужна ли им вообще эта «эмка». Автомобиль в провинции – вещь редкая, приметная. Появляться на нем в Великом Новгороде и на местных трассах опасно – могут узнать, и тогда жди неприятностей. А с другой стороны, Лоскут совершенно не представлял, как без машины добираться от берега озера до новгородского железнодорожного вокзала. Смотаться пешочком за продуктами в Грязные Харчевни, которые находились в пяти километрах, – легкая разминка. А вот сорок верст до Великого Новгорода – это уже проблема. И тут пешочком не разбежишься. «В общем, разок-другой рискнуть и смотаться в город на машине можно, – решил Лоскутов, объезжая огромный куст жимолости. – А потом постараемся от нее избавиться. Лучше выпросить у Пана бабки и разжиться здесь мотоциклетом».

Отыскав поляну, начали разбивать лагерь: припрятали в прибрежных зарослях лодку, возвели шалаш, определились с отхожим местом, запаслись сушняком для костра.

Потом Фима Лоскутов повез Коня в город – аккурат к отходу московского поезда. Лука, вооруженный пистолетом и трофейной двустволкой, приступил к охране. Это было скучнейшим делом; он болтал с Анатолием, всячески пытаясь удержать его возле себя. Но тот, несмотря на молодость, был тертым калачом.

– Я сегодня свое отпахал, а твой черед еще не закончился, – посмеиваясь, он залез в построенный из свежих веток шалаш.

Такой тишины, как в этом лесу на берегу Ильменя, он не слыхивал никогда. Прожив всю жизнь в Москве с коротким перерывом на эвакуацию, он привык к городскому шуму, к суете, к быстро текущему времени. А тут порой казалось, что часовые стрелки ползут гораздо медленнее, а число на листке календаря никогда не меняется.

Спать не хотелось. Запрокинув руки за голову, Анатолий глядел на переплетавшиеся ветви под сводами шалаша и вспоминал свою жизнь. Вспоминал детство, отца и старшего брата, которые никогда не воевали на фронтах Великой Отечественной и погибли вовсе не так, как он описал Шатуну и Хряпе.

Папаша Матвей Федорович был знатным вором, полжизни чалился по лагерям, где напрочь подорвал здоровье. Московский криминал, отдавая дань его заслугам и авторитету, в последние годы доверил ему хранение общака. Во время очередной облавы в далеком 1935-м Матвей забаррикадировался на чердаке своего дома, где хранил немалые общие бабки, и отстреливался от «мусоров» до последнего патрона. Поговаривали, что пустил в расход около десятка легавых, но и сам получил несколько смертельных ранений и спустя два часа скончался в больничке.

Брат Андрон был старше Анатолия на десять лет. После случившейся трагедии он сделал окончательный выбор и пошел по стопам отца. Во время второй ходки в лагере под Куйбышевом Андрон сговорился с тремя корешами о побеге и был убит сидевшим на вышке вертухаем.

В тот черный день, когда семья узнала подробности смерти Андрона, младший брат поклялся в том, что никогда не будет жить по законам проклятого большевистского государства. Никогда не пойдет работать, никогда не станет покорным и трусливым гражданином, бледнеющим от стука поздней ночью в дверь. Двумя хлипкими мостками, связывающими юного жигана с социальным обществом, оставались школа и страстное увлечение плаванием. Школа была нужна, так как в столице быстро развивавшейся страны без образования было туго. Ну а плавание и прыжки в воду он просто почитал как любимое хобби, потому и хаживал на водную станцию «Динамо». Это была отдушина в его рисковой и неспокойной жизни. Днем эта жизнь ничем не отличалась от жизни одноклассников и соседских пацанов. Он сидел на занятиях в школе, отвечал на вопросы учителей, собирал металлолом и макулатуру, гонял мяч на стадионе или занимался спортом. А по ночам – разок-другой в неделю – уходил с корешами из банды Германа Воропаева на серьезные дела. И там воровал, избивал, грабил, а порой даже убивал.

Вспоминая прошлое и размышляя о будущем, Анатолий и не заметил, как уснул. Отогнал сон и заставил открыть глаза звук урчащего автомобильного мотора.

Заскучавший Лука тоже заслышал крадущуюся через лес машину, вскочил и радостно побежал навстречу, приветствуя вернувшегося Фиму Лоскутова. Грязно-серая «эмка» остановилась в десяти шагах от шалаша. Переговариваясь, оба принялись выгружать продукты и самогон, купленные на базаре южного новгородского пригорода.

Глава двадцатая

Москва, Петровка, 38

23–24